Сын гадюки

Никогда еще Чаушин всерьез не намеревался убить, но сейчас не испытывал ни малейшего сомнения – именно убить. По-настоящему! Насмерть! Ярость закипала в его жилах. С раннего детства он жалел себя, обижался на мать, но никогда ни на кого не злился, пока не встретил Аскука и не понял, насколько он реален, как он все эти годы манипулировал Тэхи, а теперь пытается взять в оборот и Чаушина.

– А что, если я не захочу? – голос Сына гадюки вновь наполнился страхом.

– Не захочешь ставить щелбан?

– Вообще ничего из тобой предложенного.

Услышав это, Аскук широко открыл глаза. Его зрачки покраснели. Чаушину тут же стало жарко. Взгляд гигантского змея слепил так, что Сын гадюки закрыл лицо предплечьем, оставив вторую руку за спиной, не показывая оружия. Несколько сухих кустов на краю поляны вспыхнули. Почва стремительно раскалялась.

– Не хочешь быть моим сыном – станешь моим обедом! Проглочу, как глупую ящерицу! Отправишься в Мир мертвых и будешь болтаться там, ничего не помня и не зная, как придурок, – грозно проревел Аскук. Зрачки гигантского змея почернели, а тон стал мягким. – Подумай хорошо.

Но тут и думать было нечего. Пустить в ход кинжал, освободить маму от змея, вернуться в Мир живых, пригласить на свидание девушку с медовыми волосами – решение очевидно. Была в этом плане лишь одна маленькая загвоздка…

– Ты всего лишь человек. Ни один человек с ним не справится, – пессимистично подметила проекция.

– Значит, нужен не человек, – задумался Чаушин. – Чтобы победить змея, нужен мангуст.

– Кто-о-о-о-о? – протяжно спросила проекция.

Чаушин неспроста задумался о мангусте. В критической ситуации в голову приходят самые неожиданные решения. Память рассказывает историю, которая казалась бессмысленной и была давно забыта. Оказывается, что почти два года назад он получил ответы на вопросы, возникающие только сейчас.

– Ритуал звериной крови нужен охотникам. Мне это зачем? Я не собираюсь становиться охотником, – так в своих воспоминаниях пятнадцатилетний Чаушин пытается убедить Уомбли, что ему лучше было бы просто пойти спать.

– Не важно, кем ты станешь. Ты должен научиться понимать зверей, живущих рядом с тобой, – так отвечает Уомбли и сурово указывает на центральную поляну деревни, где горел большой костер.

Чаушин послушно плетется на свет. Уомбли идет рядом и кладет руку на плечо Cына гадюки, а второй рукой протягивает ему маленькую глиняную чашку с горячей жидкостью.

– Что за жижа? – спрашивает Чаушин, заглядывая в чашку.

– Отвар кактуса. Он превращает кровь человека в звериную, если пить его ночью.

– Что значит «звериная кровь»?

– Значит, ты почувствуешь себя зверем. Это лучший способ понять их.

– Звучит страшно… – ежится Чаушин и подергивает плечами на ходу.

– Страшно интересно, – поправляет его Уомбли и указывает пальцем на место между девочкой и мальчиком, с которыми Чаушин не знаком.

Чаушин не знаком ни с кем, кроме Уомбли. Другие дети смотрят на Сына гадюки и улыбаются. Самое время проекции сказать: «Им смешно от того, что ты пришел на ритуал», но проекция молчит, потому что Уомбли рядом. Воображаемая мама по-прежнему боится старого шамана. Проекции кажется, что если заговорить в присутствии Уомбли, тот услышит.

Чаушин садится на указанное место, так же, как и остальные, подобрав под себя ноги. Собравшиеся на ритуал поворачиваются к шаману. Уомбли тоже сидит на земле. Из кармана льняной рубашки худыми пальцами он извлекает деревянный варган.

– Сегодня вы побываете в шкуре животных. Всех животных, которых только сможете встретить в своей жизни. Нет в Иной Вселенной лучше способа понять зверя, чем самому им стать. Не обещаю, что это будет приятно. Вообще ничего не обещаю. Просто выпейте отвар, что я дал, и откройтесь новому опыту.

Уомбли прислоняет варган к зубам и начинает дергать язычок. Остальные пьют чай. Чаушин тоже пьет. Вкус терпкий. Такое чувство, будто зубы стали шершавыми и липкими. Язык прилип к нёбу и отказывается двигаться. Вязкое варево падает в желудок и растекается по телу, от живота к кончикам пальцев.

Чаушину хочется сказать: «Уомбли, это все не для меня! Я лучше домой пойду! Завтра на рассвете опять нужно выводить в поле бизонов», но язык не слушается. Челюсти сомкнулись. Руки опустились и болтаются, словно лианы. Тело больше не выполняет команды. Оно обмякло, как шкура, в которой больше нет бизона. Веки тяжелеют и закрываются. Вокруг только темнота и звуки варгана – чудесные вибрации, укачивающие на своих волнах сознание.

Уомбли играет не переставая. Такая приятная мелодия идеально подходит, чтобы беззаботно щипать траву на поляне. Чаушин чувствует себя бизоном. Огромным, лохматым, рогатым здоровяком, которого особо ничего не волнует. Он просто щиплет траву и краем глаза смотрит на человека, что сидит в тени баобаба. Бизон знает, человек о нем позаботится. Бизону не нужно ничего решать. Он просто следует за пастухом и все. Таков его выбор – быть с людьми. Однажды бизон будет убит и съеден теми, кто приютил его и целое стадо ему подобных. Такова цена жизни с людьми. В Мире живых полно существ, готовых убить бизона и съесть, но человек единственный, кто сначала будет заботиться о нем долгие годы, и только потом присвоит себе его мясо и шкуру. Бизон не готов вступать в большую войну за выживание, он выбирает простой вариант – довериться человеку.

Уомбли ускоряет темп, мелодия становится тревожной. От этого Чаушин тоже становится тревожным. Теперь он тревожная зебра, которая стоит, окруженная высокой сухой травой светло-коричневого цвета. Она не так вкусна, как трава на зеленой поляне, но зебра там никогда не была, так что рада тому, что видит у себя под носом. Пережевывая травинку за травинкой, зебра озирается по сторонам. Она в своем стаде часовой: в случае появления хищника ей нужно оповестить остальных, а хищники всегда где-то неподалеку. Вся жизнь зебры заключается в перемещении. Если долго оставаться на одном месте, точно кто-нибудь выследит, и хруст сухой ветки неподалеку – подтверждение. Среди зарослей никого не видно, но легкий ветерок приносит еле уловимый запах, говорящий: «Рядом леопард».

Часовой неистово кричит, давая знать стаду, что нужно удирать. Звуки, что он издает, похожи на смесь собачьего лая и ослиного ржания. Он продолжает отрывисто вопить и начинает убегать зигзагами в одну сторону с ветром, принесшим запах хищника. Зебра резко тормозит и резко поворачивает вбок. В этот момент мимо пролетает леопард, не сумевший уцепиться зубами за ее ногу.

Зебра убегает вслед за стадом полосатых лошадей, каждая из которых виляет, отчего в глазах рябит. Смесь черных и белых полос превращается в одно большое пятно. Ноги, головы, хвосты – все это уже не различить. Чаушин видит убегающих зебр глазами леопарда. Он делает рывок, еще рывок. Из огромной черно-белой массы, поднимающей клубы пыли, виднеется нога. Леопард хватает зубами ногу, а когтями впивается в бедро. Пойманная зебра падает, все остальные убегают куда-то далеко, на территории, принадлежащие другим леопардам. Это уже не важно. У леопарда есть ужин. Хищник раздирает тушу зебры, наедается ее внутренностями и утаскивает почти что целую ногу в свое логово, чтобы накормить двух маленьких котят.

Всю эту картину наблюдает стая кружащих в небе грифов. Они ждут, когда большой хищник уйдет, чтобы полакомиться объедками, тем более объедков в этот раз полно. Чаушин чувствует себя грифом. Сутулым, толстым грифом. Сейчас будет пир! Почти целая зебра – вот это пожива!

Стая птиц планирует прямо на тело полосатой лошади. Клювы впиваются в остывающее мясо и раздирают мышечные волокна. Маленькими кусочками грифы набивают желудки, никуда не торопясь. Эта зебра уже не убежит. Но тут трапезу прерывают смешки сзади. Пятнистые гиены. Ну все, пир окончен. Эти если положили глаз на что-то и начали смеяться, сейчас сюда сбежится целая орда – тягаться бесполезно.

Чаушин смотрит глазами пятнистой гиены, как толстые птицы улетают вдаль. Как только его сородичи бросаются к добыче, он вступает с братьями в гонку. Гиена не смакует, она ест быстро, потому что тот, кто жует не спеша, получит меньше всех. В большой семье гиен пережевывать пищу – непозволительная роскошь. Гиена настолько прожорлива, что перекусывает и глотает кости безо всякой опаски – они переварятся.

Мимо ползет гадюка. Ей нет дела до гиен и дохлой зебры. Гадюку волнуют лишь те, кого она может съесть, либо те, хочет съесть ее. Гиены ни с теми, ни с другими. Змея ищет добычу. Она не охотилась уже шесть месяцев. Чаушин чувствует ее полугодовой голод. Сейчас подойдет все, что живое и что можно проглотить. Кто угодно. Не та ситуация, чтобы привередничать.

Гадюка проползает мимо громко чавкающих гиен, набивших пасти останками зебры. Впереди трава примята. Тут только что прошел леопард, тащивший кусок мяса детям. Видно чью-то маленькую нору в земле, там, впереди, у подножья небольшого холмика. Гадюка устремляется к находке.

Путь преграждает мангуст, выпрыгнувший из зарослей и перегородивший путь к норе. Мангуст ощетинился, изогнул спину дугой, вытянул хвост к солнцу. Мангуст не намерен отходить. Он пристально смотрит на гадюку. Чаушин смотрит на мангуста глазами гадюки. Сейчас точно будет схватка. Змее нельзя бежать. Мангуст догонит и прыгнет сзади. Гадюка смотрит на мангуста, угрожающе извивается, делая вид, что готовится к прыжку, – она хочет напугать врага.

Мелодия варгана окружает их со всех сторон. Мангуст и гадюка внутри невидимого ринга, покидать который уже поздно. Чаушин чувствует, что мангусту не страшно. Он точно знает, что нужно делать. Он знал это с момента появления на свет. Врожденные инстинкты – вот его учитель в сражениях со змеями. Чаушин смотрит на гадюку глазами мангуста.

Кобра делает пару выпадов широко открытой пастью и щелкает зубами прямо перед лицом мангуста. Он хладнокровен. Это еще не настоящие удары. Гадюка провоцирует противника напасть первым. Мангуст знает, нападать нельзя. Еще чуть-чуть и змея не выдержит, атакует по-настоящему. Вот тогда будет пора.

Змея сжимает свое тело и бросается вперед. Ее клыки достают до передней лапы зверька и делают еле заметный укус. «Теперь пора», – говорят инстинкты. Мангуст пытается укусить змею в голову, но та разжимает челюсти и уворачивается.

Во время укуса змея успела впрыснуть немного яда. Она уверена: мангуст сейчас ослабнет и умрет. Гадюка чувствует себя победителем, но мангусты невосприимчивы к этому яду. Чаушин видит, как гадюка бросилась вновь. Она хочет вцепиться так сильно, как только возможно. Время словно замедляется. Мангуст прыгает вверх. Зубы гадюки задевают лишь шерсть, но пролетают мимо плоти. Мангуст переворачивается в воздухе и вцепляется зубами гадюке в голову, проламывая череп, – прямо в мозг: мгновенная смерть. Мангуст получает ужин. Эта змея больше никого не укусит.

– Хватит думать, говори, что решил! – голос Аскука ворвался в воспоминания Чаушина о ритуале звериной крови.

Сын гадюки больше не мангуст. Он снова запуганный паренек, стоящий напротив самого страшного создания, которое только можно себе представить. Один взгляд, и Чаушин превратится в головешку. Где же инстинкты мангуста, на которые он понадеялся? Где то хладнокровие, с которым мангуст смотрел на гадюку? Чаушин чувствовал лишь парализующий страх. Даже моргать, глядя в эти гигантские стеклянные глаза, было страшно.

– Чего замолк? Соглашайся! – бубнила проекция. – Все сразу станет хорошо! Станем настоящей семьей: ты, я и папа.

– Хочешь сказать, мне еще тебя целую вечность терпеть?

– Я не заставляю терпеть мое присутствие. Можешь им наслаждаться, – хихикнул голос.

– Вот ты сейчас последние сомнения развеяла! – мысленно поблагодарил проекцию Чаушин, затем открыл рот и сказал вслух: – Ты хотел, чтобы я назвал тебя отцом? Ну так слушай, отец.

– Начало мне нравится, – довольно подметил Царь змей.

– Ты вроде большой и сильный змей…

– Угу! – с согласием промычал Аскук.

– А ведешь себя как червяк.

– Чего? – Аскук поперхнулся от удивления.