Сын гадюки

Камень летел вниз, становясь все ближе к магме, а у меня в сердце что-то защемило. Как только он начал тонуть и плавиться, казалось, какая-то часть меня откололась и выгорает вместе с этим камнем. Такой родной и привычный, что я перестал его замечать, но очень остро почувствовал его отсутствие. Затем камень утонул, а я испытал катарсис.

Мое прошлое по-прежнему окутано пеленой тайны, за которую Крут и Онита запрещают заглядывать. И по всем правилам Планеты плачущих камней вулкан должен был мне желание. Я мог потребовать вернуть мою память, но вместо этого заказал перо с бесконечными чернилами. Мне больше не нужен ответ, потому что теперь я свободен от вопроса.

Вернувшись в мир живых, я нашел в своей хижине перо, которым написал эту главу, и напишу еще много. Мне больше не нужно беспокоиться о том, сколько кальмаров придется выдоить ради одной страницы текста. Лично мне ни одного. Спасибо вулкану.

Чаушин зачарованно читал книгу, на обложке которой было написано: «Шаманские тайны. Начата Уомбли». Предполагалась, что следующие поколения шаманов куроки продолжат ее, сохраняя полученные при жизни знания для преемников.

На шее Сына гадюки висело ожерелье с двумя клыками аллигатора. Еще один день без сторонней помощи, и он – взрослый мужчина.

С того момента как Чаушину удалось вернуться живым из Междумирья, прошло полгода. Поначалу Уомбли никого не подпускал к Сыну гадюки, строго-настрого запретив соплеменникам говорить с вернувшимся из Междумирья. Духи дали шаману четкое указание: Чаушин должен все вспомнить сам.

На протяжении месяца Уомбли приводил Чаушина в свою хижину каждое утро и до самого вечера проводил с ним свои странные ритуалы. Ритуалы эти были однообразными и уже на второй вечер начали раздражать Чаушина. Веря в своего наставника, беспамятный Сын гадюки продолжал, несмотря на раздражение. Весь вечер они сидели друг напротив друга. Уомбли задавал один и тот же вопрос:

– Кто ты?

Ни один ответ шамана не устраивал. Уомбли повторял:

– Кто ты?

– Чаушин, – каждый сеанс Сын гадюки начинал именно с такого ответа, хотя знал, что Уомбли это не остановит.

– Кто ты?

– Сын гадюки!

– Кто ты?

– Один из племени куроки.

– Кто ты?

– Я не знаю, что сказать.

– Знаешь!

– Не знаю!

– Ты думаешь, что не знаешь! Перестань думать, тогда ответ появится сам собой!

Так продолжалось по несколько часов. Чаушин перебирал все возможные варианты, но ни один, по мнению Уомбли, не подходил. Уомбли не был уверен, что память вообще к Чаушину когда-либо вернется.

– Я знаю, тебе эти ритуалы кажутся безнадежными, – сочувственно сказала Онита после первой недели вечерних опросов, окончившейся безрезультатно. – И все же – не останавливайся.

– Сегодня вечером мы собираемся с Кезером и Китлом, чтобы поиграть в покер, – добавил Крут.

– Уомбли это зачем знать? – рассердилась Онита.

– Я подумал, может, он присоединится?

– Может быть, – отвечал Уомбли.

– Не будет он с вами играть! – уверенно сказала Онита.

– Это еще почему? – возмутился Крут.

– Сколько у вас в колоде карт?

– Пятьдесят две, – не понимая подвоха, ответил Крут.

– Сколько-сколько? – недоумевая, переспросил Уомбли.

– Ну как бы тебе объяснить, – Крут почесал затылок, догадываясь, где собака зарыта, – это три раза по шестнадцать и еще четыре.

Пытаясь представить это число, Уомбли понял, что у него начинает болеть голова.

– Нет, покер точно не для меня.

– Я же говорила, – Онита ликующе улыбнулась мужу, затем повернулась к старому шаману: – забудь про их глупый покер, продолжай спрашивать!

Тот вечер, в который Чаушин нащупал первые воспоминания, начинался так же, как и все предыдущие – никаких надежд на улучшение.

– Кто ты? – Уомбли покорно выполнял указания духов-покровителей.

– Черепаха…

– Было!

– Когда? – недоумевал Чаушин.

– Две недели назад. Сначала ты сказал «крокодил», потом «кенгуру», затем «черепаха».

– Хорошая у тебя память.

– У тебя тоже хорошая, но ты не позволяешь ей вернуться.

– Я не понимаю, как это сделать.

– Тебе не нужно понимать. Просто позволь!

– Попробую… – выдохнул Чаушин.

– Кто ты?

– Картошка.

– Кто ты?

– Элвис Пресли, – неожиданно для самого себя выдал Чаушин.