Каждый день

И как только медленно идет время, когда ожидается день, в который решается что–то важное. В нашем безумном мире каждый день что происходит, хоть и не с нами, но случается. Захочется чего–нибудь интересного, чтобы это приключилось с тобой, вот лежишь ты на кресле перед старым деревянным ящиком, или, что уже более современно, с черным пластиковым ящиком, смотришь новости и думаешь, как мы скучно живем черт возьми. К счастью, в 99% подобного не будет. Потому что в противном случае вы начнёте визжать и ворчать, почему все это происходит со мной…

Та самая пятница, которую я жду. Глен весь день как на иголках, то прослушает вопрос учителя на уроке, то останется сидеть за столом после звонка. Видеть его в таком состоянии не очень приятно, он вкладывает в этот маленький показ талантов столько сил и нервов, что пот на его лбу не может высохнуть, будто головой в воду окунули. Само собой, от Анна–Марии бегает покруче, чем от дружков Уильяма, с внимательностью ему повезло, да и пользоваться своими навыками научился. Ой, кстати о Уилле, этот индивид вообще пропал, нашел я его только спустя два занятия, читающим какую–то бумагу, иногда проговаривая что–то. Он стал слишком безобидный, даже узнал его не сразу, в этих золотых очках, неужели у Вильяма еще и со зрением проблемы. Про его хулиганов друзей я вообще молчу, их и след простыл. Надеюсь, они отправились на свое законное место, на ковер к директору.

Единственное, что мне удалось выудить из пугливого друга, это мимолётное и очень слабое "привет", когда я пересекся с ним на лестнице. А еще когда он чахнул на меня…

–…я конечно…все понимаю…но не так же мстить мне за полеты… – от лёгкого шока, я изобразил обычную гримасу, если бы меня и правда охватило потоком жидкости.

– Ой прости… – шёпотом пытался уладить ситуацию Глен, от привычки руками к моему лицу с салфеткой тянулся. – Ну ладно…мне надо бежать…

– М–м–м–м… Тоже мне… страх сцены… подумаешь… – злобно проговорил я. – А вы чего пялиться вздумали? Что, не видели никогда человека со страхом перед выступлением?!

Конечно, половина школы знала о том, что Глен собрался выступать. Позли слухи, но в целом было тихо. Но Глену все это виделось как косые и злобные взгляды, осуждения и смех. Наблюдался рост его паранойи.

Я ждал Ена около лестницы, ведущей в главный зал. В мои, так сказать, обязанности, входит моральная поддержка друга. Что же, стало быть, такова моя роль. Глен появился не сразу, чуть–чуть опоздал. Вероятно, в этом виноваты его ватные трясущиеся ноги, уж точно не его руки, которые не уступали в чечетки ногам.

– П–р–и–в–ет… – коротким словом, которое он произнес дрожащим голоском, он со мной поздоровался.

– Здравствуй, Ен… – также коротко, но без дрожи, поздоровался я.

– Как дела?

– А как могут быть дела у меня? Нормально… Весьма приятно, а как твои?

– Тоже ничего…

– Ладно, не будем ходить вокруг да около. Волнуешься?

В ответ Глен посмотрел таким упрекающем взглядом, мысленно он говорил мне фразу – да ты совсем дурак, по мне не видно что ли?

– Хочешь совет, как побороть страх сцены? – с энтузиазмом говорю я.

– Удиви… – тяжело вздохнув, сказал Ен.

– Как только там окажешься, – указываю пальцем, – просто будь собой! Подумай про себя, насколько ты великолепен, просто чувствуй себя героем, тем, кем хотел быть! Ты – Джон Леннон! Ты – парень, в которого влюбилась Эн Мари! Человек, который за жалкие пять дней научился играть на пианино! И один из лучших художников Винсенса…

– Да уж…лучший… – усмехнулся Глен.

– А что? Послушай! Там… – снова указываю пальцем, – …ничего плохого тебя не ждет! Уильяма там нет…а–а…

– Ошибаешься… – протягивает руку, чтобы указать пальцем в зал.

Я пошел в сторону зала, быстро взглянул и вынул оттуда голову. Там и правда сидел Уильям, все с теми же листами бумаги и что–то с пафосным лицом рассказывает самому себе. Меня хватил совсем небольшой ступор, надо было быстро что–то еще придумать, чтобы Глен меньше думал о сидячем там его враге. Но тут меня осенило, я выдохнул, посмотрел ему в глаза и улыбнулся.

– Ну и что? Знаешь…Уильям тоже человек, он тоже совершает ошибки, его тоже наказывают и он тоже может плакать… – пытался старыми, так называемыми, родительскими речами приободрить его я.

– Ты в этом уверен… – скептически усмехается Глен.

– В этом можешь мне поверить… (пауза) Просто пойми одну вещь, если мы будем бояться кого–то, тогда чего мы добьёмся? Вон бери пример с Фрэнка, уборщик, а любому хулигану втык может дать… Проверено…

– Возможно…ты и прав.

– И к тому же, не Уильям этот конкурс будет судить…

Постояв буквально минуту, я дал отмашку, и мы оба пошли вперед. В зале особо народу не было, только организаторы, да выступающие сидят. В углу я заметил рыжую подругу Анны, сидела в тишине, наблюдала со стороны. Ей предстоит быть фотографом на этом празднике жизни. В своем воображении я представлял все, что в этот момент мог думать Ен.

– Что…мне выступать перед ними? Неужели они все будут смотреть? А вдруг я совершенно забуду слова, а что если буду плохо играть и облажаюсь? Ведь это клеймо на всю жизнь, они будут меня обсуждать и осуждать! Это будет полным провалом! Все будет ужасно… – думаю, такие слова лезли в голову Глену в этом момент, пока неловко и медленно спускался вниз, к сцене, где стояло фортепиано.

– Не переживай старик, я здесь, все будет отлично! Я подстрахую! – хлопая его по плечу, говорю я.

Я очутился за фальшивым занавесом сцены. Учителя со свойственными им взглядами родителей, которые очень много поведали в жизни, не торопятся называть следующего претендента. На минуты две мне показалось, будто я вернулся назад, в свое, так сказать, время, когда от моих рук веяло теплом и оттенок коже задавали кровеносные сосуды. Строгие педагоги, они же организаторы, смотрят на все это с высока, не смотря на положение своих кресел. Мелькает острый взгляд, такое ощущение, что из чьих–то уст сейчас посыпается в большом количестве критика, как песок из разбитых песочных часов. В будние дни моей жизни, мне казалось, что так и будет, но если вспомнить, это был всего лишь страх, что будет какая–то ошибка и все эту оплошность обсудят, как если бы, я разбил бюст Вашингтона в кабинете истории. Для меня преподаватели, в особенности многоуважаемый мистер Браун, были для меня личностями из другого мира, со своими ретроградными взглядами на мир, где я, мое творчество и алгоритм поведения в целом ими негативно обсуждается и вызывает неприятие и ненависть. Ну неужели я все это время ошибался? Да, безусловно. Но не особо это мне приносит какое–то разочарование, а уж тем более, боль. Скорее, никчёмный, уже, опыт.

Отчасти, я оттягиваю момент выхода Глена на сцену, первый раз в жизни. В амплуа певца, конечно же. Он медленно плетётся по сцене, в сторону инструмента, его рукам трястись, как будто мозг запретил, перенаправив энергию на ноги. Многие вокруг стали с интересом наблюдать за волнующимся молодым человеком с несуразными очками в металлической оправе.

– Что ты за мной наблюдаешь…иди уже сделай что–нибудь! – аккуратно, шёпотом шепнул он мне, пытаясь прогнать.

Наверное, стесняется. Какого черта? Я что, родитель, чей–то отец? Выглядит это странно. Хотя волнение за друга не пропало.

– И что ты мне предлагаешь сделать? – на полном расслаблении сказал ему я.

– Не знаю…иди…почитай…

– Ты смеёшься? Да из книг больше тридцати лет вылезал и ты думаешь, что я восприму это как дельный совет! Да я в жизни не притронусь к этим идиотским книгам, пока тут происходит такое интересное событие! – добавив сарказма в разговор, пояснил я.

– Ну…

– Даже не думай шутить на тему цепей и скелета…

Глен кивнул, сел за фортепиано и начал исполнять песню. Начало было слабеньким, голосом не сразу стал правильно управлять, но ближе к припеву все выровнялась, и он запел как ангел. Смотрел я в этот момент на людей, что были в зале, однозначного ответа я дать не могу. Хотя подруга девушки, в которую он влюблен, оценила это по высшему разряду, глаза у нее блестят. Невольно она улыбается, отложив даже свой фотоаппарат и блокнот, где она рьяно вела пометки за три минуты до. Дебора быстро схватила камеру и направила ее в сторону поющего Глена. Но в какой–то момент, она сначала медленно убрала камеру вниз, а потом просто застыла и стала наблюдать. И вряд ли я могу передать ее мотивацию.

Песня закончилась, осталось лишь дождаться последней инстанции– вердикта организаторов. Что скажут эти люди? Будем надеяться, эту песню не один я считаю хорошим творчеством.

– Воу–воу–воу…Ен! Молодец! Ты справился… Теперь будем ждать… – с оптимизмом говорю я, поворачивая голову в их сторону. – Будем надеяться, песня не дерьмовая.

Парень посмотрел на меня разочарованным, но по своему довольным взглядом.

Крайне впечатлен был Родс, чей лист бумаги своеобразно выскользнул, пока он пристально смотрел на прогон Глена. И знаете что, искры в его зрачках говорят сами за себя – приятно удивлен соперник моего друга. Неужели он, наконец, уступил? Неподражаемый Уильям Родс, звезда школы сдался? Не каждый день такое увидишь. Думается, после этого в музыку он не подастся, надеюсь…

Уилл сидел за третьим стулом третьего ряда, его обзор был неплохим, чтобы видеть общую картину, жаль он не видел эти безумных пальцев Глена. Ах, что он ими вытворял, до сих пор в легком экстазе от подобной работы. К нему во время прогона спустилась Дебби, даже что–то сказала, присев рядом с ним. Уильям, только соглашаясь с ней, кивал головой, не отрывая взгляда.

И вот он долгожданный момент. Организаторы тихо перешёптываются между собой, доходят только оборванные звуки нужных слов о моей песне.

– Что же, мистер Петти…м–м–м… – надеюсь, он не специально оттягивал момент, чтобы сообщить плохую новость. Директор слегка улыбнулся и повернулся в сторону женщины с лева, стоящую с небольшим планшетом. – За меня скажет миссис Таллет.

– Глен… – о, опять эта неловкая пауза, они оба издеваются. – Я аплодирую вам стоя! Это классно!

– Должен заметить, что мои коллеги правы! – третьим, свое слова сказал тучный мужчина, он же преподаватель искусства. – У вас, не скрою много ошибок, и вы точно сфальшивили разок или два, верно? Но я обоими руками за, чтобы вы выступили мистер Петти, давненько в школе не было такого!

– Спасибо…я…я…даже не знаю что сказать… – Глен сейчас лопнет, это было заметно про красным щекам и горящим глазам.