У. Рассказы и повести

– Что, значит, хотя? – я насторожился.

Василий загадочно усмехнулся, глядя в пол.

– Новый клапан окажется ничем не лучше старого. Эти клапана, будь они неладны, одноразовые, как шприцы, презервативы и наша жизнь.

– И что же теперь мне прикажете делать? – растерянно спросил я, семеня вслед за Василием по коридору.

– Менять всю систему – не оборачиваясь, бросил Василий. – Купите что-нибудь импортное. Советую – Испанию. У них и слив приличный, и все остальное сделано как у людей.

– Надо подумать… – сказал я, хмуро глядя на Василия. Он застыл на пороге.

– Ну-ну, думайте. Только не очень долго. Та барышня тоже все думала, с хозяйкой советовалась, а потом раз – и сгинула… С Вас… – Василий назвал причитающуюся ему сумму, пнув коленкой дипломат, который тихо звякнул.

Расплатившись, я захлопнул дверь. Хотелось кричать. Рвать на себе волосы. Биться головой о стену. Я вдруг отчетливо понял, что ничем не отличаюсь от водопроводчика. Он – это я. Моя копия. Отражение мое. А я – это он.

Слишком много вокруг развелось гениев. Слишком многие метят на место творца. Желая, хоть чем-то отличаться друг от друга, хотя бы оброненной в мир стихотворной строкой, люди достигают прямо противоположного эффекта: они становятся клоунами – клонами.

Я – всего лишь один из многих и навсегда останусь одним из многих, человеком из толпы. Я никогда не стану успешным. Всю жизнь буду завидовать этим инопланетянам, но никогда таковым не стану. И мне остается только одно: графоманить, мучиться, маньячить над словом. А у них, успешных есть все остальное: целый мир.

«Господи! Что я творю? – в отчаянье думал я и со сцепленными за спиной руками метался по комнате, как зэк по камере. – Мне скоро тридцать шесть, а я занимаюсь, черт знает чем. Ведь этот роман, будь он проклят, никому не нужен. Даже мне он не нужен!»

Я бросился к столу, пытался забыться, но, конечно, не смог выдавить из себя ни строчки. Хотя в квартире стало тихо-тихо. Проклятый водопроводчик…

И только когда, оправдывая неутешительный прогноз Василия, проснулся, прочистил горло, запыхтел, заголосил У, я встряхнулся, пришел в себя, воспрянул духом.

Ничего… Ни все еще потеряно. Я еще заявлю о себе. Вот только бы утихомирить этого бормотуна из уборной…

7

Жизнь клапана – сердца У – очень коротка и разнообразна.

И в начале У такой тихий, умиротворенный… Ты недоверчиво прислушиваешься: где все то, что наполняло всклянь квартиру, чавкало, звенело, выводило из себя? И ничего не слышишь. Ничего. И удивляешься. А после привыкаешь к тишине и уже воспринимаешь, как должное. Думаешь, что теперь она всегда будет сопутствовать тебе. Навечно обосновалась в квартире. В это тишайшее время ты пишешь взахлеб. Тебя несет, распирает от образов и мыслей. Ты веришь, что пишешь так, как никто и никогда доселе.

Но вот ублюдок У просыпается, постанывая и ворча. Вынырнув из лихорадки, ты обмираешь и тревожно прислушиваешься, надеясь, что тебе показалось, что он вот-вот замолкнет. Но он не замолкает. А наоборот… Ты отчаянно пытаешься его придушить… Или хотя бы не замечать. Возвращаешься к тексту. Перечитываешь то, что написал… и вдруг начинаешь сомневаться. Текст уже не кажется совершенным. Откуда не возьмись, проступают шероховатости, ляпы. Образы меркнут, мысли стираются в штампы, метафоры выглядят вычурными, назойливыми. Но еще можно все исправить. Вот только бы У утихомирить.

А тот уже рвет и мечет. Бушует. Протяжно погрохатывает, шатаясь по квартире. И уже ясно, что ничего не поможет. Как бы ты не подкручивал клапан, чтобы не делал, все – зря!

Поздним вечером, когда все магазины уже закрыты и некуда бежать за новым клапаном, У окончательно слетает с нарезки. Ты перечитываешь текст и понимаешь, что это полный бред. В очередной раз ты обмишурился.

Ночь выходила бессонной, грохочущей… А утром, собравшись с духом, я рвал рукопись на мелкие клочки, скармливал ее голодному У и бросался на поиски нового клапана. Я долго рыскал по магазинам, магазинчикам, базам, рынкам, развалам, разыскивая латунный клапан без брака, который протянет хотя бы неделю.

После я спешил на поклон к водопроводчикам в МУП. Обычно они приходили под вечер. Все такие разные… Один из них, полный, угрюмый, даже деньги отказался брать. Другой, с опухшим красным лицом, нависая, торопливо сипел и шевелил скрюченными пальцами, – вот-вот схватит за горло. У третьего, медлительного, робеющего, мелко тряслись руки и обморочно западали зрачки. Был еще коренастый, шустрый малый, с острым носом- клювом, хитрым прищуром. Он сразу же предложил за «очень умеренную плату» поменять не только фаянс, но и трубы, а заодно поставить фильтр и водонагреватель.

Однажды вечером притащился Василий. Странно молчаливый, сосредоточенный, отводил от меня взгляд.

На прощанье огорошил:

– Дело, в общем-то, не в клапане. Где тонко, там и рвется… Просто у Вас карма такая. Вы кто по гороскопу?

– Не знаю, – растерянно пробормотал я, пожав плечами.

– А надо бы… – Василий захлопнул дипломат.

Опять он вывел меня из себя.

– Карма, видите ли, не такая! – восклицал я, сжимая кулаки и кружась по коридору.

А потом вдруг остановился перед прямоугольным шкафным зеркалом, споткнувшись взглядом о бесконечность, бездну-ожерелье овальных отражений. Может зря я так? Может, действительно дело не только и не столько в одноразовом клапане? Почему я не поставлю какую-нибудь Испанию, или Италию?

Но местным водопроводчикам я не доверял. Все они казались потерянными. Им до себя-то нет никакого дела, а до меня – тем более.

К тому же деньги… Уже на исходе. Я совсем скоро съеду отсюда. Как только напишу роман, или окончательно пойму, что никогда не смогу.

Еще не слабый вариант – перекрыть воду в квартире. Но тогда я покажу Горлопану, что смирился с его оглушительными выкрутасами, и он может вить из меня веревки. Да и не безопасно это. Вдруг кран на стояке сорвется. Залью соседей. Примчится аварийка. Хлопот не оберешься.

А еще можно было… Но я ничего не делал. Все время находился какой-то изъян, каждый раз что-то меня останавливало. Почему-то легче было купить очередной клапан, чем воспользоваться берушами или прятаться в библиотеке.

8

Однажды вечером водопроводчик так и не пришел. Хотя утром я оставил в ЖЭУ заявку. У вопил и грохотал, нервируя. На следующее утро я примчался в МУП, почти умолял.

– Ждите после обеда. Заменят батареи в таком-то доме и сразу – к Вам, – раздраженно прозвенела черноволосая кубышка.

Но опять – никого. Никто не хотел связываться со мной. Даже Василий и тот…

Я остался один на один с разбушевавшимся чудовищем. Вызвонить завтра по газетному объявлению? Но когда придут – неизвестно. И придут ли… Скорее всего, отмахнуться, мол, такими мелочами не занимаемся. «У-у-у» – тонула квартира в заунывном вое. Деваться было некуда. Засучив рукава рубашки, я схватил раздвижной ключ и вошел в уборную.

Меня мутило, в глазах меркло, ватные коленки подгибались, тряслись руки. Одно дело наблюдать со стороны. Совсем другое – самому перекрывать воду, снимать бачок, откручивать клапан… У притих, омертвел.

На удивление быстро я приладил новый клапан, купленный на развале у доходяги.

Облегченно вздохнув, я поворачиваю кран на стояке… и У просыпается, ревет раненым зверем, шипя, брызгая во все стороны мутной, ледяной водой. Через мгновение я весь взмок: рубашка, джинсы, тапочки и даже мысли. Вода плюхалась под ногами. Тряпкой я гонял туда-сюда волну над черной плиткой.

Что-то было не так. То ли я перекручивал, то ли не докручивал. Так или иначе, вода сочилась, брызгала. У ревел.

Бросало то в жар, то в холод. Я проклинал ту минуту, когда решил сам разобраться с выродком. На кой ляд я полез?

Со стороны это выглядит нелепо. Бытовая мелочь. Пустяк. Но именно такие мелочи все и решают, в них самый дьявол и сидит. Сотни У подтачивают, душат, убивают нас. Это они – последняя капля. Они – судьба.

Время шло. У плевался водой, клокотал. И вдруг мне стало отчаянно все равно. Чему быть, того… Пусть примчатся соседи, аварийная служба. Дрожь оставила меня. И, кажется, силы – тоже. Снизошло спокойствие. Глухая, ватная пустота. Склонившись над бачком, я отрешенно, машинально лязгал разводным ключом. Подумывал: а не расколошматить ли мне У?

Когда я открыл воду, она – о, боже! – не брызнула во все стороны, а устремилась прямо в сливной бачок. Тот быстро наполнился. У глухо, униженно проворчал… и смолк.

Наконец-то! Я торопливо прибрался в туалете, положил раздвижной в шкаф, юркнул на кухню, осторожно прикрыл дверь, словно боясь кого-то разбудить. Сел за стол… Передо мной растелился белый лист бумаги.

В полудремотном оцепенении я переваривал победу над У и погружался в роман. А потом окатила, обожгла тошнотворная волна. За спиной заворчали, засвистели. И вот квартира наполнилась сардоническим ревом.

– Ах, вот так вот, значит! – я вскочил со стула.– Ну, сейчас ты у меня получишь…