Элизиум. Рассвет

Ночью опять пили.

Внезапно Евгений услышал дикий грохот, рев и вой. Обезумевший слон вырвался из капитанской каюты!

– Ай-да! А-ай-да-а! – вопил ошалело капитан. – Татары! Всех п-поубиваю на хрен!!!

Он ринулся куда-то, громыхая и рыча.

«Это еще что?» – хлопая глазами, подумал Евгений.

Он встал с койки и несмело приоткрыл дверь. Заглянул в соседнюю каюту.

Стол был перевернут. На полу валялись бутылки и черепки посуды. Могила сидел в углу, под перекошенным портретом Сталина, держась за ушибленный лоб, и, точно в полусне, глядел на Евгения оловянными глазами.

Внизу, кажется в кубрике, нечистая сила принялась шваркать по стенам.

Евгений чуть не крикнул помполиту: «Вставайте!» но, вовремя опомнившись, бросил: «Sorry!» и поспешил на звуки.

– Это кто?!

– Да капитан, мать его! С ума съехал!

– Он туда убежал!

Навстречу Евгению бежали, бранясь, полураздетые Кучков, Фомич, Божко и многие другие.

На палубе шла настоящая схватка. Старпом Старогузов висел у капитана на спине. Рядом, робея вступать в бой, метался Блохин. Кто-то, сраженный капитанским кулаком, уже валялся на полу.

– Остор-рожней, осторожней! Убьет! – орал старпом. – Фомич, руку ломай!

Опытный боцман, изловчившись, заломил капитану руку, заставив его взвыть.

– В бочку его, в бочку! – тараторил Блохин.

Капитана втроем потащили к бочке с водой, чтобы привести в чувство.

– Горячка белая… – сокрушенно прошептал Кучков.

Евгений с тяжелым чувством смотрел, как с Иваном Григоричем делали примерно то, что не так давно проделывали с ним самим.

После пятого раза капитан ослаб, но продолжал нести бред про татар, чертей и каких-то мух. Его заперли в лазарете, связав простынями по рукам и ногам.

Могилу, испуганно озиравшегося и бормотавшего: «Я не виноват!» отправили в форпик.

– Пить меньше надо, вот что! – проворчал Фомич, почесывая в усах.

Прощание

Найденное в капитанской каюте изумило всех. Помимо разномастных бутылок и накачанных алкоголем фруктов, там оказались несколько марок заграничного одеколона и кое-что, не предназначенное для питья, много дней назад пропавшее со склада.

Пока Иван Григорич приходил в себя, команда разбиралась с виновником бесчинства. Им, по всеобщему согласию, был признан Могила.

Евгению не дали присутствовать на этом, весьма незаурядном, в каком-то смысле, даже историческом собрании. Все вдруг вспомнили, что он иностранец, который и так уже видел слишком много.

Улучив минуту, Евгений, все же, приблизился к двери камбуза и услышал массу интересного.

– …Во многом превышал свои должностные полномочья! Совершал рукоприкладство! – кричал отчаянный, почти детский голос кого-то из матросов. – И… и товарища капитана каждый день спаивал!

– Умышленно! – подхватил кто-то.

– Товарищи! – заскрипел Могила.

– …Должен понести ответственность перед коллек…

– Товарищи! – рявкнул помполит. – Это черт знает, что такое! О чем вообще может быть речь, когда у нас на борту шпион?! Неужели неясно…

Его заглушил всеобщий гул. Казалось, рой рассерженных шершней неистовствует в стенах камбуза.

– …Подвергшись тлетворному влиянию американских бацилл! – дребезжащим голосом пытался перекричать всех помполит, бешено тряся (хоть Евгений и не мог этого видеть) кулаком над головой.

– Свинья ты! – рыкнул на него Старогузов, когда буря поутихла. – Свинья и алкоголик!

– Это мы еще посмотрим, кто тут свинья! – обиженно проблеял Могила.

Евгений понятия не имел, станет ли этот разнос концом карьеры грязного демагога, или же он еще отыграется, погубив всех на этом корабле (от системы, державшей его под крылом, можно было ожидать всего).

К счастью, Иван Григорич уже на второй день появился на палубе в полном душевном здравии. Его слегка пошатывало, мучила тошнота, но в остальном это был прежний, знакомый всем, царь и бог «Моржовца».

Евгений ждал общего смущения, отстраненных взглядов, перешептываний. Но вместо этого, все ласково и уважительно приветствовали капитана, как если бы он победил страшную, ни коим образом не зависевшую от него болезнь.

А дальше события приняли быстрый и положительный ход. Сухогруз приближался к берегам Португалии. Кругом виднелось все больше кораблей.

Однажды Евгений увидел, стоящее на якоре в нескольких километрах торговое судно и услышал голос матроса Божко, зовущего его в шлюпку.

– Ну давай, Женька! Будь здоров! – тихо промолвил Иван Григорич, стиснув ему руку и по-отечески хлопнув по спине. – Не захотел, все-таки, с нами в Ленинград…

– Good bye! – виновато улыбнулся Евгений.

Он глядел на них на всех: на капитана, на старпома, на Божко, на Волкова, на Кучкова, на Фомича и даже на сгорбившегося мрачной тенью позади всех Могилу. И чувствовал, как в глазах начинает странно и необъяснимо щекотать… должно быть ветер.

– Good bye, ребята! – шепотом промолвил Евгений, забираясь в лодку.

Мечта

– Джек Саммер! Рад вас видеть! – отводя глаза, заговорил Патер.

Джек вошел в его белоснежный рабочий кабинет, в котором не было ни одного окна.

– Вы чудотворец? О-о, не отрицайте это! Мои люди собрали достаточно доказательств!