Элизиум. Рассвет

Это напоминало дурной спектакль, где нормальные люди слишком вжились в роли злодеев. За исключением, разве что, главной звезды и, по совместительству, режиссера, помполита Могилы.

Капитан не способствовал действу и лишь озирал происходящее сурово-безучастным взглядом.

В заключении крестик и книгу вышвырнули за борт.

Евгений искренне сострадал забитому Коровкину (что-то в душе подсказывало, что с ним еще не закончили). Божко тоже было жаль. Даже если «Двенадцать стульев» и правда, были непристойным чтивом (которое нигде больше в мире никто бы не посмел запретить матросу).

Так или иначе, он вновь стал свидетелем торжества зла. Зла, подзабытого, растущего и крепнущего на залитой нечистотами бывшей родной земле.

Первый после бога

В ту ночь Евгений долго не мог заснуть. В левом ухе звенело. Страшно мучила духота.

Кроме того, им завладела дурацкая навязчивая мысль: придумать, о чем могла быть та злосчастная книга, которую теперь носили волны Атлантики. Фантазия не работала. Нелепое, странное, по-футуристски гротескное название не давало никаких ключей.

Чутье литератора подсказывало, что за ним кроется нечто заведомо абсурдное и, возможно, мистическое…

Он очнулся от шума за стеной.

Иван Григорич снова выпивал. Но делал это как-то непривычно весело, а главное (Евгений вдруг безошибочно узнал этот тихий шершавый голос) в компании Могилы.

– Уэ-эх-х! фу-у… – отдувался капитан. – Первая пошла че-то… тяжело! Уф-ф! А вторая легче!

– Жалко, шпроты кончились! – вздохнул Могила.

– А че те, сало-то не так?

– Да ну! Шпроты – это вещь! Мы, когда в Империалистическую в Моонзунде торчали, у нас этих шпрот было… хоть сори!

– Давай! За Родину!

Евгений вздохнул и отвернулся от стены.

– Это че? – икнув, спросил помполит. – Контрабандный?

– А то ж!

– М-м… Французский коньячишко-то! Я их по цвету…

– Дай-ка!

Зазвенели какие-то склянки.

– Линейку дай.

Евгений решил, что ослышался.

«Или это их жаргон?»

– Ща, ща, ща! Вот та-ак, по сантиметрику! – жарко шептал капитан, словно парижский искуситель в ухо чужой жене.

– Давай еще!

– Э-э!

– Еще!

– Да все, баста! Тут не перелить важно! Отрава получится!

– Отраву тоже пили. У нас на эсминце мичман древесным баловался.

– Врешь!

– Вот те крест!

– Хе-хе! Ты че это вдруг, в бога уверовал? Петрович?

– Уверовал… Я в него всегда верил!

– О-о! Ни-иче се! Заявленице!

– Тут дело тонкое. Это твоим баранам надо в лоб вбивать, что бога нет…

– Хе-хе-хе! А я зна-аю, что ты верующий! Мне про тебя слушок-то дошел! Что ты по молодости там чуть ли не в монастыре под рясой… че-то такое…

– Хрень все!

– Ладно, давай! За бога! За то, чтоб всем нам под ним… Хух! У-эх!

Евгений зажмурил глаза и начал считать до тысячи.

– Но я все-таки п-понять хочу, – пьяно бурчал капитан. – Вот бог – он… преп-ложим, есть! А тарищ Ленин его отменил! И че?

– Бог есть. Только он в отставке. Старенький уже… Не спр-равился бог со своими полномочьями. На мостике стоит и сам не знает, куда идет корабль! Ниче сделать не может, руки у него дрожат… Вот тут и поставили т-товарища Сталина к штурвалу!

– Эх-х, красиво рассуждаешь! Давай, за Сталина!

– А ты… – Могила загадочно понизил тон. – Не зря ж тя, Г-григорич, первым после бога зовут.

– Зовут? Че? Меня?

– Да-а… Это англичане еще придумали. Капитан – первый после бога!

– Хех! Хорош-шо придумали! Верно!

– Первый после товарища Сталина ты, значит!

Евгений затыкал пальцами уши, мычал какую-то мелодию, но не мог не слышать того, что слышал. Время текло.