Оценить:
 Рейтинг: 0

Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 5. Часть 7. Разбитые мечты

Год написания книги
2017
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 20 >>
На страницу:
9 из 20
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
О том, как мы общались с северокорейскими дипломатами в Пекине, уже рассказывалось в части 5 многотомника. Встречали мы в КНР и местных корейцев, а таких в этой стране насчитывалось полтора миллиона. Переселение корейцев в Китай приняло широкие масштабы в конце XIX столетия. Из-за социально-экономических невзгод жители Страны утренней свежести устремлялись, кто куда мог. Китайская Маньчжурия была под боком, земли и работы там хватало, и обездоленные корейские крестьяне охотно туда направлялись. После закабаления Кореи Японией в Маньчжурию потянулись также борцы сопротивления, политики и военные.

Основная часть современной корейской общины в Китае так и базируется в трех северо-восточных провинциях КНР, составляющих Маньчжурию. К границе с КНДР примыкает с китайской стороны уже упоминавшийся выше Яньбянь-Корейский автономный округ с преобладающим корейским населением. Китайские корейцы производили впечатление малоассимилировавшихся людей: китайским языком владели плохо, соблюдали корейские традиции, живо интересовались делами на родине предков.

Кроме корейской тематики мы взялись с Натулей за книгу по Китаю, с помощью жены я продолжал корпеть над докторской диссертацией.

Наши усилия на ниве науки находили отражение в дневниковых записях.

6 июня 1985 года

…Вчера в общей сложности часа четыре провели над диссертацией – делали выписки из китайских материалов. Связались с А.В. Никольским (Политиздат). Наша заявка на книгу «У Великой Китайской стены» включена в перспективный план. В следующий вторник подъедем в издательство, выступим по Китаю, обсудим все рабочие вопросы.

1 июля 1985 года

…Договорились с Натулей взяться по-настоящему за написание книги по Китаю. А Натуля параллельно продолжит работу над книгой по северокорейской экономике.

17 июля 1985 года

…С удовольствием читаем книгу царского дипломата Юрия Соловьева «25 лет моей дипломатической службы» – о годах, проведенных им в российских посольствах за рубежом. Первые главы посвящены Китаю. Читаешь и поражаешься, как ничего в этом мире не меняется. Та же вражда между сотрудниками посольства, те же межведомственные трения, тот же гегемонизм в политике, похожие на теперешние интриги в дипкорпусе и т. п. Хорошо описан быт иностранцев в Китае, взаимоотношения с местным населением, нравы и обычаи китайцев, политика России. Книга издана в 1928 году, сейчас такую, конечно, не пропустили бы.

20 июля 1985 года

…Прочли книгу дипломата Юрия Соловьева. Он служил в Китае, Греции, Черногории, Румынии, Германии, Испании. В книге нет выдающегося анализа эпохи, сенсационных открытий, но в ней масса интересного о той профессии и тех странах (Китай), которым мы тоже посвятили свою жизнь. Книга очень человечная, теплая, и когда прочтешь ее, возникает глубокая грусть о навсегда ушедших временах, людях, делах, грусть о человеческой судьбе и жизни. Сколь наше существование на этой земле скоротечно!

Книга настроила на творческий лад. Вот только в голову почему-то лезут американские воспоминания, переживаем, что не смогли отобразить на бумаге все то, что хотели и чувствовали. Может быть, когда-нибудь впоследствии?

19 августа 1985 года

…Периодически возникает сильное, щемящее, какое-то ностальгическое желание написать хорошую книгу. Но желание как неожиданно охватывает, также неожиданно испаряется. Ни за что пока не сажусь. Даже диссертацию делаю спустя рукава.

10 ноября 1985 года

…Наташенька не покладая рук пишет аналитическую записку по отношениям КНДР с Китаем. Консультируется со мной. Одновременно продолжает разрабатывать тему северокорейской экономики, помогает мне с диссертацией по внешней политике КНР. Вспоминаем нашу книгу по США «Последний рубеж». Сожалеем, что ее так «обкорнали» редакторы. Хотели вложить в нее частичку своей души, но…

25 ноября 1985 года

…Натуля сочиняет очередную записку: «Политика США на Корейском полуострове». Тема тоже серьезная и важная, и Наташа единственная, кто ее может осилить.

11 декабря 1985 года

…Натуля наконец «добила» записку по отношениям КНДР с Китаем. Почти 50 страниц печатного текста! Вся история взаимоотношений начиная с 1949 года, в том числе спорные проблемы, которые держатся в секрете.

16 декабря 1985 года

…За диссертацию взялся и в какой-то степени продвинул вперед третью часть. Надеюсь «добить» за эту неделю (работая по вечерам дома). Речь идет о самом первом, сыром варианте, совсем нескладном – просто подборки цитат, тезисов, мыслей. Но это главное. Когда «собью» всю работу в таком виде, тогда станет ясно, что оставить, а что выкинуть, куда что перебросить. Такое занятие надо в жизни иметь, оно заражает оптимизмом, отвлекает от неприятностей и переживаний, дает цель и перспективу, уничтожает депрессию.

Очень помогает Натуленька – подбирает и сортирует материалы, анализирует проблемы, дает советы по структуре диссертации и т. д.

1 января 1986 года

…Со всей ясностью осознал, что написанные три книги – чушь, белиберда. Думал, завоюем известность. Какая там известность! Их никто и в руки не брал!

Глава 3. Вознесенные на «Олимп»

Для Натули наука была главным направлением трудовой деятельности, ну а я 1 августа 1985 года уже вышел на работу, из-за которой и был отозван на Родину из Пекина. Стал старшим референтом в Отделе ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

Уже попав в аппарат ЦК КПСС, я осознал глубину своей оплошности, когда в беседе с послом пытался отказаться от перевода на Старую площадь (как неофициально называли ЦК КПСС по местонахождению его аппарата). И дело не только в том, что работники ЦК считали себя обитателями Олимпа. Людям, пригласившим меня в отдел, занимавшийся международными делами, пришлось яростно сражаться за мою кандидатуру.

В то время (1985) кадровыми вопросами командовал Егор Кузьмич Лигачев, который спустил указание оказывать доверие исключительно лицам с богатым опытом партийной работы. Иначе говоря, профессиональным борцам за светлое будущее. С точки зрения Егора Кузьмича, несмотря ни на какие новые веяния, непозволительно было разбавлять голубую аппаратную кровь суррогатом. Ему представлялось опасным пускать чужаков неизвестно с какими мыслями в голове в главный храм КПСС.

Лигачеву пытались возражать: международные дела, мол, особые, там требуются страноведы со знанием иностранных языков – в обкомах и райкомах таких не сыщешь, вот и приходится черпать кадры в МИДе, в советских посольствах за рубежом. Егор Кузьмич через полпредов в Отделе оргпартработы разъяснял, как находить выход из положения.

Предлагаемый путь выглядел до гениальности простым. Надо было заприметить политически зрелых студентов МГИМО или МГУ и «вести» их. Вначале обеспечить длительную загранкомандировку, затем по возвращении ребят из-за кордона направить их в горком или райком, прокатать лет 5–6 в горячем партийном цеху и, если они не подкачают, проявят себя, открыть им, закаленным как сталь, врата в святая святых, в ЦК КПСС.

При всем своем блеске план, однако, имел минусы. Во-первых, кто эти люди, которым вменялось в обязанности «вести» молодняк на протяжении 10–15 лет? Бессмертные и бессменные аппаратчики? Во-вторых, можно ли представить себе специалиста, скажем по Японии, который согласился бы забросить профессиональные заботы, японский язык и на 5–6 лет переключиться на проведение партсобраний на ликеро-водочных заводах и вручение переходящих знамен лучшим коллективам по приему стеклотары? И это без гарантии попасть потом в ЦК на японское направление! Пожалуй, даже камикадзе не решился бы добровольно совершить подобный вираж.

В моем случае лигачевцев удалось перехитрить. Я был принят в отдел как человек, который якобы долгие годы совмещал профессиональные обязанности с выполнением партийных поручений. Тем не менее, уже трудясь в ЦК КПСС, я должен был порой краснеть за свое малопартийное прошлое.

Заслушивали меня на заседании профбюро. Один из членов уважаемого органа, отметив, что мало знаком с моей профессиональной деятельностью, стал журить меня за жидкий послужной список в сфере партработы. По его словам, невозможно было ожидать высокого КПД от человека, никогда не провозглашавшего с трибуны лозунги. При этом профсоюзный активист отлично знал, что мои служебные обязанности в ЦК заключаются не в мобилизации масс на построение развитого социализма, а в анализе ситуации в странах Азии и разработке внешнеполитических рекомендаций.

…Здание ЦК отличалось от подавляющего большинства других учреждений звенящей тишиной и шокирующей пустотой коридоров. Ответственные товарищи трудятся, им некогда болтаться по этажам и курить на лестничных площадках. Это первая заповедь, которую должен был усвоить новоиспеченный аппаратчик. Необходимо ежеминутно и даже ежесекундно делать вид, что ты страшно занят, горишь на работе и ничего больше на свете, кроме беззаветного служения великому делу, тебя не интересует.

Заканчивать трудовой день в 18:00 считалось просто кощунством. На час-другой, а еще лучше и на третий стоило задержаться в офисе. А уже затем с чувством собственного превосходства над окружающим миром, с усталой и озабоченной физиономией можно было не спеша двинуться к выходу.

Особым шиком являлось прибытие на службу в субботу, а еще лучше в воскресенье. Пусть всего минут на десять, но показаться, повертеться перед шефом. Наиболее смышленые товарищи специально копили документы, чтобы доложить их руководству именно в выходной день. Отметиться и затем мчаться вон, на волю. Если добраться до Старой площади лично не представлялось возможным, тогда использовался телефон. Были такие, кто ежечасно названивал дежурному в кабинете заведующего отделом, справлялся, нет ли срочных дел, ЧП. Как правило, ничего не случалось, но зато звонивший фиксировался в журнале дежурного и тем самым получал дополнительный шанс вырасти в глазах начальства и коллег.

На самом деле не только в выходные, но и в будни не существовало никакой потребности в сверхрвении аппаратчиков. Поэтому, соблюдая ритуал позднего ухода со службы, они решали в рабочее время личные дела. Один высокопоставленный функционер дни напролет пропадал на теннисном корте, а то и у любовниц. К концу «смены», однако, он подкатывал к Старой площади и часов до десяти вечера гарцевал вокруг еще большего начальства, а заодно изгалялся над подчиненными, мешая им вернуться к семьям. Товарищ названивал низшим по должности, и о горе, если кого-нибудь не оказывалось на месте.

Поэтому, запершись в кабинетах, сотрудники дремали, играли в шахматы, разгадывали кроссворды и поджидали вызова на ковер. Жен аппаратчики инструктировали всегда и всюду подчеркивать, что не видят супругов, что те «вкалывают» сутки напролет. Помню, одна такая дамочка жаловалась на перегруженность избранника судьбы даже в тот день, когда его отдел за полной никчемностью ликвидировали и он собирал пожитки в кабинете, бегал с обходным листом.

Вторая заповедь заключалась в том, чтобы держаться со всеми нецековцами на расстоянии и обращаться с ними как с младшими и незначительными. В первый же день меня проинструктировали: посетители, пусть даже твои ближайшие друзья, попав в штаб партии, должны чувствовать свою ничтожность, трепетать. А посему никакого панибратства ни с кем. Говорить с посторонними полагалось сухо, внушительно, назидательно, в повелительном наклонении. Командовать, а не говорить. Пришедшему отводилась роль слушающего и козыряющего.

Конечно, практиковались и другие формы общения с внешним миром. В частности, человека можно было вызвать для отчета, и тогда открывал рот он, разумеется, для оправданий. Особенно хвалить за проделанную работу не рекомендовалось. Две-три поощрительные реплики, а далее следовало акцентировать внимание на упущениях и ошибках, ориентировать на взятие новых вершин в строительстве светлого будущего.

Был в нашем отделе товарищ, который вызывал специалистов из нижестоящих организаций для приведения в порядок досье или перевода собственных выступлений за рубежом на иностранный язык. Другой – питал слабость к сексотам, после исповедования которых звонил в низовые партколлективы и предлагал наказать «заложенных» нарушителей дисциплины и диссидентов.

Но вообще-то Е.К. Лигачев и иже с ним не очень поощряли появление посторонних в партийном штабе. Однажды Секретариат ЦК разослал циркуляр, в котором с возмущением констатировалось, что по зданиям ЦК болтается слишком много чужаков и их число, о позор, возрастает. Помимо всего прочего, они наносили штабу прямой материальный ущерб. Съедали в буфетах дефицитные продукты и скупали в киосках редкие книги. На Старой площади развернулось соцсоревнование за сокращение потока посетителей.

Самое парадоксальное, что одновременно начальство не поощряло и выходы ответсотрудников во внешний мир. С превеликой неохотой реагировали аппаратчики на приглашения, а если и откликались, то вели себя «внизу» с царским достоинством. Представитель ЦК мог снизойти, например, до участия в теоретической конференции, но выступать там на равных с другими категорически отказывался. Сидел молча, с непроницаемым видом. Открывал рот лишь для того, чтобы резюмировать, подвести черту, разъяснить, дать установку.

Как и все советские люди, цековцы питали страсть к вылазкам иного рода, за кордон. Ездили почем зря, и в качестве ученых, и под видом мастеров циркового искусства, и простыми инженерами. Благо, заставить низовые организации включить себя в состав делегации не представляло никакого труда. И вот в данном вопросе Е.К. Лигачев сыграл положительную роль. Он наложил запрет на праздношатание партийцев по заграницам. Правда, не то чтобы его заботила этическая сторона дела, скорее двигали элементарная зависть и невежество.

Почему невежество? Да потому, что под одну гребенку стали мести всех – и тех, кто направлялся в дальние страны просто так, проветриться и прикупить «шмоток», и тех, для кого выезд был продиктован профессиональной целесообразностью. Моего приятеля – японоведа – не пустили в Токио на важные и нужные переговоры. На записке, поданной на имя Лигачева секретарем ЦК и заведующим Международным отделом, Егор Кузьмич начертал: «Сколько раз предупреждал, не посылать ответработников в подобные поездки!». Пугливый зав отвечал:

– Уважаемый Егор Кузьмич! Прошу обратить внимание, что речь идет о сотруднике не Международного, а Идеологического отдела и на записке кроме моей стоит подпись руководителя этого отдела. Что касается нас, то мы неукоснительно исполняем Ваши указания.

Вернемся, однако, к заповедям. Третья, тоже очень важная, заключалась в скрытности. Она была настолько развита в аппарате, что первое время шокировала. Но постепенно человек привыкал и даже получал определенное удовольствие, преподнося окружающим очередной сюрприз. В аппарате я попал под начало товарища, производившего впечатление весьма откровенного, открытого, честного. Да он, наверное, таковым и был, но, как и все, играл по аппаратным правилам.

В четверг вызывает он меня, дает задания, от краткосрочных до долгосрочных. Указывает, что сделать и куда пойти на следующей неделе, через неделю, два месяца спустя. Обсуждает график отпусков, наотрез отказываясь разрешить мне отдохнуть в октябре (предстоит масса дел). А на следующее утро узнаю, что он уже больше в отделе не работает, уезжает послом. Коллектив в тот же день тепло, с партийными напутствиями его провожает. Все произносят речи, и я в том числе. Хвалю бывшего начальника за искренность, и он не видит здесь подвоха.

<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 20 >>
На страницу:
9 из 20