Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 5. Часть 7. Разбитые мечты

– Ну а если человек занимается литературными упражнениями на досуге. Вы вот на отдыхе, знаю, любите половить рыбку. Правда?

– Сравнил, – отвечал, широко улыбаясь, собеседник.

– Но ведь вы рыбачите, используя пруд цековской дачи. Через аппаратные каналы приобрели снасти. Обдумываете план очередной рыбалки в казенном автомобиле или в служебном кабинете. Хвастаетесь уловом в рабочее время. Порой вам удается выудить громадную рыбину за счет сильных рук. А сильные они благодаря спецпитанию в спецстоловой.

После долгих и горячих стычек между группировками «пишущих» и «непишущих» партком уточнил, что публиковаться все-таки можно, но ограниченно, так, чтобы суммы гонораров значительно отставали от уровня зарплаты. Секретарь ЦК Добрынин предложил еще более гибкую формулу: «Пусть люди пишут столько, сколько позволяет их партийная совесть!». Как все-таки хорошо, что Толстой, Диккенс и Шекспир не были партийными работниками! Их партийная совесть, а уж тем более товарищи по КПСС, не позволили бы написать «Войну и мир», «Холодный дом» и «Гамлет».

Абсурдность аппаратной возни по поводу публикаций была особенно видна на фоне того, что наши лидеры, в прошлом Брежнев и компания, а затем уже Горбачев и даже такой «святой» человек, как Лигачев, пекли, словно пироги, не то что статьи, книги, и это не мешало им отдавать родной партии самих себя до последней частицы энергии.

Забегая вперед, отмечу, что в конечном счете развитие событий в стране позволило лагерю «писак» победить во внутриаппаратной борьбе. Когда в 1988–1989 годах КПСС стала терять позиции, сверху бросили клич: «Партийцам бороться за народ, выступать, писать, идти в люди!».

Чем же занимался аппарат? По сути, он являл собой суперправительство, которое в самом деле только одно и было в состоянии управлять выплавленной в горниле Гражданской войны уникальной системой. Страна жила решениями ЦК, которыми забиты необъятные партийные архивы. Составление этих документов и их проталкивание через руководящие органы и было главнейшим и важнейшим содержанием аппаратной деятельности.

Без постановления ЦК люди не могли ступить и шага, с оным они пускались в любую авантюру. По решению ЦК вводились войска в Афганистан, а наряду с этим по столь же высочайшему повелению министерству торговли предписывалось отпустить несколько сумок для ЦК ВЛКСМ, комсомолу позволялось подарить их кубинским друзьям.

В соответствии с аналогичными постановлениями открывались выставки мягкой игрушки, сколачивались в африканских саваннах подпольные «революционные» движения, назначались на работу на Старую площадь уборщицы, утверждалась повестка дня советско-американских переговоров по стратегическим вооружениям, появлялись на свет «народные» артисты СССР, поворачивались вспять реки.

Ни одна делегация не могла отправиться за кордон, не будучи благословлена номером цековского документа. Без него аэрофлотчики не принимали в Шереметьево-II иностранные лайнеры с гостями, шоферы не доставляли визитеров в город, чекисты не охраняли их от террористов, повара не потчевали странников русскими щами, гостиничные боссы не заботились об их ночлеге.

Несмышленые чужеземцы, слабо разбиравшиеся в лабиринтах реального социализма, подчас требовали невозможного. И возникали обиды. Приезжает, скажем, крупный бизнесмен по внешнеторговой линии и, уже находясь в Москве, звонит секретарю ЦК, которого когда-то развлекал в Лос-Анджелесе. Прими, мол, сегодня. А тот сегодня никак не может, ибо надо заготовить соответствующее постановление. Дело же сие непростое, требующее времени и усилий.

Но с принятием постановления все развивалось по накатанному сценарию. Копии документа рассылались исполнителям: в Министерство иностранных дел, уголовный розыск, управление метрополитена, Библиотеку имени В.И. Ленина. Адресатом могла быть любая организация Советского Союза. И, кстати, исполнители, как правило, не возражали, более того, всякие там министерства, управления и ассоциации и являлись зачастую инициаторами решений, организовывали их подготовку и прохождение через «инстанцию» (в советском истеблишменте именно так трепетно величали ЦК КПСС).

Благословение Старой площади позволяло надеяться на осуществление мероприятия. Конечно, магистральные задумки высшего политико-идеологического органа державы, например о создании продовольственного изобилия или преодолении жилищного дефицита, были абсолютно нереальны, а потому не выполнялись. Но указы попроще, поприземленнее и понезатейливее играли незаменимую роль в функционировании системы.

Когда система стала приходить в расстройство, возникли дополнительные проблемы в жизни. Ученый из НИИ жаловался мне в 1990 году: «Раньше, когда выезд за кордон оформлял ЦК, все шло четко и по плану; теперь же академические бюрократы вконец запутали дела, ОВИР их не слушается, КГБ тем более, таможня на три буквы посылает; чтобы поехать за границу, приходится подвергаться мукам ада».

Постановления ЦК выполняли еще одну важную функцию. Они были своего рода источником советского права. Как в Англии суды руководствуются прецедентами из прошлого, так в нашей стране политическая элита отталкивалась в практической деятельности от прежде принятых решений. Правительство такого-то государства просит построить атомную электростанцию. Как быть? Аппаратчик лезет в архив и выцарапывает оттуда покрытое пылью постановление десятилетней давности. Оно гласит, что упомянутой стране по следующим соображениям (приводятся) поставлять оборудование для атомных станций не следует. Содержание документа с обязательным указанием его номера доводилось до руководства, и просьба иностранного правительства зачастую отвергалась.

Аппаратчикам такая система представлялась очень удобной и разумной. Скажем, издается новая географическая карта с островами, являющимися объектом спора между двумя азиатскими государствами. Чьи они? Ученые спорят до хрипоты, ругаются даже, приводя в защиту своих позиций веские аргументы. А спорить незачем. Достаем из архива очередное решение, где черным по белому 15 лет назад было указано, как обозначать упомянутые острова на карте.

Привычка руководствоваться решениями ЦК укоренилась в сознании партийцев настолько, что, когда одному из них посольство США отказало в выдаче визы, он ходил по коридорам и вопил:

– Как же так, что за безобразие! Эти дяди Сэмы совсем обнаглели! У меня есть решение ЦК КПСС о поездке в Соединенные Штаты, как же американцы смеют не давать мне визу!

Формально постановления от имени ЦК принимались на заседаниях Политбюро, менее важные – на Секретариате. Но по сути дела они там просто штамповались. Даже в горбачевские времена члены этих «великих хуралов» не просматривали 90–95 % того тоннажа всяческих бумаг, которые они утверждали в качестве постановлений («высочайших указов»). Готовил документы в значительной степени на свой вкус аппарат, он же контролировал их исполнение, он же один только и хранил в памяти их содержание, да и сам факт существования решений. Весь комплекс священнодействий, связанных с постановлениями, и являлся основным и любимым времяпрепровождением обитателей Старой площади. Данному занятию отдавались лучшие годы жизни сотен и сотен здоровых, в расцвете сил людей.

Как же появлялось на свет очередное постановление? Сначала рождалась Идея. Скажем, заместитель заведующего Международным отделом знакомится с депешами из загранучреждений СССР и наталкивается на сообщение, что в некотором царстве-государстве шкодливая газетенка не совсем уважительно отозвалась о состоянии советской экономики.

«Это уже не в первый раз, – мелькает мысль в компьютерном мозгу матерого функционера, – до этого шельмовали наше сельское хозяйство, теперь вот сферу обслуживания чернят; того и гляди до партии, руководства, доберутся». Решение созревает мгновенно: необходимо скорректировать пропагандистскую линию в отношении распоясавшегося царства-государства. Последовательно давать отпор выпадам и со своей стороны вскрывать язвы их бытия. Замзав трубит большой сбор – «на совет» приглашаются страновой сектор, консультанты, информационная служба, сектор культурных связей. Всех их надо сконцентрировать на проблеме.

«Болванку» документа поручено подготовить страновикам. Они тоньше чувствуют нюансы гнусного поведения подшефного государства. Секторские силы брошены на защиту чести Родины. Следуют звонки в научно-исследовательские учреждения с «просьбой» (заданием) представить справки об обстановке в «царстве», его внешней политике, особенностях пропагандистской линии.

Идентичные запросы летят по беспроволочному телеграфу в советские посольства в «нехорошем» государстве и в сопредельных землях. Одновременно начинают скрипеть перья секторских писак.

Первый проект готов, но еще не успевают высохнуть на нем чернила, как накатываются волны затребованных материалов извне. Сотни и сотни страниц. Просматривать их внимательно времени, конечно, нет, но пробежать глазами стоит. Начальство обязательно потребует вставить что-нибудь из научных и посольских разработок.

Вслед за очередным валом справок, телеграмм, записей бесед рождаются второй, третий, десятый варианты записки в ЦК и проекта постановления по ней. Лишь затем материал попадет под очи завсектором. Как и всякий бюрократ, честно отрабатывающий хлеб, он должен внести личную лепту. Прежде всего заведующий переставляет местами абзацы. В обязательном порядке, иначе записка «не зазвучит». Он берет в руки ножницы и нарезает из представленного подчиненными варианта кучу узких полосок бумаги. Склеив абзацы по-своему, перепечатывает материал. И вновь загоняет его в сектор. Пусть эксперты посмотрят, внесут очередные поправки. Сделано и это.

Перепечатанный в энный раз документ возвращается руководителю сектора. Теперь он вгрызается в стилистику, «однако» заменяет на «но», «вместе с тем» – на «в то же время», «вышеназванные» – на «вышеуказанные», «представляется целесообразным» на «имело бы, вероятно, смысл». Только к одиннадцати ночи уставший шеф покидает творческую лабораторию ЦК партии, чтобы вернуться к плачущим детям и обеспокоенной жене.

Далее документ пускался «в плавание» по отделу. Считалось солидным показать его в двух-трех подразделениях. Неважно даже каких. Лишь бы показать. Так, проект решения по азиатской проблематике изучали товарищи, специализировавшиеся по Европе, идеологическим аспектам взаимоотношений между социалистическими странами. Ничего принципиально нового и полезного они не вносили. Вклад в лучшем случае ограничивался предложениями об очередной перестановке местами двух абзацев, устранении наречия «очень» из одной фразы и добавлении слова «весьма» в другую. Иногда как неудачный характеризовался заголовок записки или рекомендовалось сократить материал до трех страниц (у начальства, мол, нет времени читать «полотно» в 3,5 страницы). Наконец, после того как примерно 20–25 высокооплачиваемых функционеров израсходовали на подготовку трехстраничной «болванки» 5–6 сотен часов, документ приземлялся на столе замзава.

Согласно неписаному аппаратному закону он должен был забраковать материал или по крайней мере назвать его сырым. Отдавался приказ о разворачивании второго раунда подготовки записки. По велению зама созывали совещания с привлечением ученых. Направляли документ «на предложения и совет» в другие ведомства (МИД, КГБ и т. п.). При этом заведенный еще, видимо, в незапамятные времена ритуал требовал непременного ошельмовывания дополнительных помощников.

– Ну как там ученые, – вопрошал замзав, – высказывали что-нибудь дельное на совещании?

– Вы же знаете, Иван Иванович, качество науки, пустая трата времени, сплошные банальности.

– Да, увы, наука застоялась, расшевелить бы ее надо. На замечания мидовцев и чекистов реагировали тоже с иронией:

– Вот тебе и спецы, хоть бы какую-то свежинку внесли. Позорно низкий уровень!

Критика научного мира и ведомств продолжалась на партсобраниях, где под одобрительный гул аудитории очередной выступающий охал по поводу профессиональной негодности советских дипломатов, разведчиков, военных, ученых. Подобные сентенции звучали особенно забавными, ибо в МИДе, КГБ, Минобороны, научном мире столь же пренебрежительно отзывались об умственных способностях цековцев. Мидовские друзья не раз спрашивали меня:

– Послушай, как ты там терпишь, в ЦК же одни дубины стоеросовые!

Как бы там ни было, бумага рано или поздно вновь попадала к заму. Поскольку к ней приложил руку столь широкий круг лиц разных возрастов, взглядов, знаний, она была, несомненно, гораздо хуже, противоречивее, менее логичной, чем при первом чтении. Тем не менее замзав ее пропускал. Так полагалось. Он вносил в документ и собственную лепту, что делало конечный продукт совсем убогим.

Далее замзав согласовывал материал с заведующим отделом и по договоренности с ним приступал к поиску отдела-партнера, который бы выступил соавтором записки. Отдел находился, начинался новый изнурительный этап возни и беготни. Документ с помощью курьеров метался между двумя отделами как пинг-понговый шарик над сеткой: «направляем по договоренности», «возвращаем с дополнениями», «просьба посмотреть». На одни сопроводиловки уходило несколько килограммов бумаги.

Но вот текст обкатан, сто раз согласован и пересогласован. Наступала пора гонки на месте. Знаете, как на треке велосипедисты отчаянно упираются, стремясь побудить соперника первым сорваться в путь и взять встречный ветер на себя. В аппарате каждый отдел норовил заставить партнера подписать документ первым. На всякий случай. Параллельно шли торги о том, каким уровнем подписывать записку в ЦК: уровнем зама или заведующего. Это никчемное занятие тоже поглощало массу сил иособенно времени.

Подписанный документ уходил в Общий отдел и через какое-то время вносился в повестку дня заседания Политбюро. Активность авторов записки достигала апогея. Заведующий приглашен на Политбюро, требовалось подготовить текст его выступления. В 99 из 100 случаев никакого выступления не бывало, в оставшемся сотом заведующему позволяли произнести две-три фразы. Тем не менее семь-восемь спецов отдавали еще десятки часов жизни на составление текста мифического выступления. Чаще всего решение принималось вообще без обсуждения.

Если речь в записке шла о конкретных банальных операциях (покупке сумок для кубинских комсомольцев, встрече намибийских партизан в аэропорту), то они совершались. Документ же посерьезнее, покрупнее зачастую оседал мертвым грузом в архиве. И о нем забывали. А спустя какое-то время другое подразделение цековской бюрократии выпускало бумагу аналогичного содержания. Или, наоборот, на ту же тему, но совершенно иного содержания.

Очень почетная, можно сказать, великая миссия аппаратчиков заключалась в подготовке речей и докладов для высших лидеров страны. Вот когда начиналась свистопляска! Сначала спускалось указание сделать доклад для съезда, пленума, переговоров с иностранным лидером. Задание формулировалось туманно. Скажем, изложить новое видение обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе или разработать обновленную концепцию народного образования. Под задание формировалась команда.

Составлялось сорок ее вариантов. Их надо было синтезировать в один. Вписывались фамилии, потом вычеркивались, вписывались вновь и опять вычеркивались. Наконец, утверждалось 15 человек из аппарата и ряда ведомств. Их забрасывали на комфортабельную дачу. Там уютные апартаменты, изобилующая деликатесами еда, тишина, чистый воздух.

Мой приятель участвовал как-то в переводе на иностранный язык доклада, который предполагалось произнести на партийном форуме на следующий день. Охрана предупредила: из дома не выходить (чтобы не было утечки информации). Для верности здание «опоясали» лазерным лучом. Попытаешься его пересечь, включишь сирену тревоги. В дополнение к лучу часовые. А в докладе-то секретов никаких нет, да и в округе километров на пять ни одной живой души. Жаждущих же прочитать очередной доклад не только в округе, а вообще нигде не сыщешь. Но зато как приятно для самолюбия и охранников, и пишущих. Мы все такие важные и особые!

Вернемся, впрочем, к процессу сочинения доклада. 15 аппаратчиков-дачников пекут вариант за вариантом: 25-й, 44-й, 103-й. Все не то и не то. Переписываются разделы, «рокируются» абзацы, замарываются слова. Очередные варианты (иногда следующий отличается от предыдущего двумя словами) стремительно доставляются в штаб, на Старую площадь. Летит черная «Волга», расцвеченная огнями и издающая душераздирающие звуки. Ни дорожные знаки, ни сигналы светофора, ни безопасность пешеходов, ни неудобства для других машин ей нипочем. Только неудержимо вперед, быстрее доставить пред высокопоставленные очи два новых слова.

Все бы ничего, да только когда наступал торжественный момент официального произнесения речи или доклада, выяснялось, что готовившееся на даче в текст не вошло, разве что пара ничего не значащих фраз. Кто переписал речь – непонятно. Зато потом по Москве обязательно ходило огромное количество всякого рода лиц, которые утверждали, что именно они все и писали.

Своим долгом считали цековцы вмешательство в производственную деятельность подчиненных коллективов. Куратор Министерства энергетики из соответствующего отдела бесконечно звонил подопечным и требовал безотлагательной подготовки справок-отчетов: какова частота тока в сети, упало ли напряжение, сколько потреблено энергии за истекшие сутки и прочие подробности. Зачем? Почему? В министерстве понять не могли. Куратор делал это, потому что так велел его начальник, тот – чтобы при случае продемонстрировать информированность заведующему отделом.

…В США или Японии на самую скромную должность в магазине или второсортной конторе просто так не принимают. Проверяют интеллектуальный потенциал претендентов. В ЦК КПСС никто этот потенциал ни у кого не проверял. Критерии для отбора кадров были другими, и о них я уже упоминал. Соответственно, иными получались итоги. При существовавшей системе чем послушнее, глупее, серее был человек, тем с большей скоростью и легкостью возносился вверх по служебной лестнице.

И это было понятно, по-моему, даже ученикам средней школы и бабушкам, торгующим семечками на одесском «Привозе». Не разумели ситуации лишь сами участники карьерной гонки. Я с изумлением слушал высказывания по центральному телевидению бывшего аппаратчика, а позднее одного из лидеров реформаторского движения Вольского. Аркадий Иванович разъяснял широким массам телезрителей, что, мол, нет ничего удивительного в успехах экс-партработников в сфере бизнеса. В парторганы все-таки попадали толковые люди, лучшие из лучших.

Вольский не одинок в подобных оценках, невзирая на то, что ЦК КПСС одарил наш народ такими всемирно известными талантами, как Брежнев, Черненко, Лигачев, Полозков! А сколько самородков вертелось на соседних этажах власти!

Кириленко впал в детство задолго до того, как Леонид Ильич согласился отправить его на отдых. Все решил телефонный разговор Л.И. с Кириленко, состоявшийся 1 июля. Секретарь ЦК звонил Генеральному, чтобы поздравить его с наступающим Новым годом.

Пока речь идет преимущественно о представителях «старой гвардии», доставшихся Горбачеву по наследству от доперестроечного режима. Ну а каковы же были новые, горбачевского призыва партийные боссы? О них, вообще-то, почти все известно. В эпоху гласности и демократизации плюсы и минусы партийных вождей стали достоянием широкой общественности. И все-таки некоторые зарисовки…