– Милости прошу, милости прошу! – гостеприимно приветствовал молодого человека Загряжский.
– Здравствуйте, Николай Александрович!
– Добрый день, дорогой тёзка, Николай сын Афанасьев! Добрый день! Заходи!
Войдя в кабинет, Загряжский сразу же усадил Гончарова к столу, а сам шагнул к шкафу, достал бутылку вина и рюмки. Рюмки поставил на стол, а сквозь бутылку посмотрел на окно.
– Как играет, а! Бургундское! Только вчера привезли! Просто грех не попробовать! Как?
– Я вообще-то не большой любитель, – начал было Гончаров, но Загряжский его перебил.
– Я тоже не любитель! Да он здесь и не нужен! Тут ценитель надобен! Чтобы по достоинству оценить вкус напитка сего, богам предназначенного. Пусть его Боги пьют! И Богини! Мы лишь оценщики!
– Ну, если только оценщики…
– Только, любезный мой тёзка, только!
Загряжский разлил по рюмкам вино и поднял свою:
– За встречу!
– За встречу! – не стал возражать Гончаров.
Выпили.
– Как? – поинтересовался обер-шенк.
– Хорошее вино!
– Божественное! И алкать его многие знатоки-ценители почитают за великое счастье!
– Возможно. Счастье вполне может быть! – согласился молодой человек.
– Кстати, а как ты к нему относишься?
– К кому?
– К счастью. К человеческому счастью.
– С доброй завистью, – ответил Гончаров. – Потому как считаю, что каждый человек его достоин.
– Мудро мыслишь! – заметил Загряжский и вновь наполнил рюмки. – За счастье!
– За счастье! – и Николай пригубил рюмку.
– Э, нет! – замотал головою обер-шенк. – С таким скромным замахом счастья не добьёшься! За него биться надо! В омуты нырять! На самом дне счастье, бывает, прячется, понял? За счастье – до дна!
– Ну, ежели только за счастье…
И Гончаров осушил рюмку.
– Ну, как? Посчастливело?
– По жилам потекло, – улыбнулся молодой человек.
– То-то же! А ведь многим, очень многим не удаётся счастья этого достичь! Их удел – тоскливая повседневность! Или того хуже – напасть за напастью! День, когда невзгод никаких нет, и кажется счастливым.
– Участь их достойна сожаления! – произнёс Гончаров, силясь понять, куда клонит его собеседник.
– Особенно женскому полу достаётся! – продолжал между тем Загряжский. – Матерям нашим, жёнам, сёстрам, дочерям. Вот, к примеру, история, достойная пера. Сам всему свидетель. Представь себе девицу ангельской души. Сироту, можно сказать, круглую. Беспутный отец бросил жену ещё до родов. Мать, лишённая счастья, вскоре отошла в мир иной. Но дочь её вырастили добрые люди, в свет вывели!
– Счастливая, значит, судьба!
– Казалось бы! Потому как налетел на неё беспутный удалец, бес окаянный. Околдовал, опутал. И сгинул! Словно его и не было!
– Печальный конец! – сочувственно произнёс Гончаров.
– Не то слово, любезнейший тёзка, не то слово! Что красной девице остаётся? Камень на шею, да в омут головою вниз?
– В сказках, – с улыбкой заметил Николай, – перед тем роковым нырянием появляется добрый молодец и ведёт красну девицу под венец.
– А в церкви их встречают царь с царицей! – радостно подхватил Загряжский. Ведут за стол свадебный и поднимают бокалы…
– … за счастье молодых!
– Правильно мыслишь! – похвалил обер-шенк и наполнил рюмки. – За счастье молодых!
– Снова до дна?
– Сие зависит от того, какого ты желаешь молодым счастья.
Выпили. И Гончаров сказал:
– Забавная сказка! Не пойму только, к чему.
– Ты прав! Сказка с вопросом: кто лучше – беспутный удалец или добрый молодец? Вот ты! Какая роль тебе по душе?
– Молодец, конечно. Красну девицу жаль.
– Мудро ответствуешь! – снова похвалил Загряжский и в очередной раз налил в рюмки вина. – За мудрость молодецкую! За доброту!
Выпили.
– Я ведь не зря сказки тебе сказываю, Николай! – внимательно взглянув в глаза молодого человека, промолвил обер-шенк. – Ту красну девицу ты хорошо знаешь! Сидит она неподалёку в своём светлом тереме, льёт слёзы горючие и ждёт, не дождётся своего добра молодца.
– О ком это вы? – растерянно произнёс Гончаров.
– О моей племяннице.