Пристанище пилигримов

– Стреляй в воздух! – кричит Юрка. – Это их отпугнёт! Они не будут нарываться на пулю!

– Нельзя! А если у них – «поливайка»! Лучше притормаживай! – кричу ему в ответ, но он будто не слышит меня – топит и топит насколько это возможно, воткнув педаль газа в пол.

– Тормози! Будем разговаривать! – кричу ему в самое ухо, и похоже, тоже самое ему кричат бандиты, но Юрка очень упрямый, или просто напуган, и продолжает выжимать из нашей русской «кобылки» последние обороты; она визжит как недорезанная свинья, и стрелка тахометра ложится на красную отметку.

– Ты с ума сошёл?!! – орёт Платонов во всю глотку. – Я не хочу лежать под белым известковым саваном!!! Я домой хочу!!!

– Юрка! Нам всё равно от них не уйти! У них под капотом лошадей в два раза больше!

– Тогда стреляй по колёсам! – кричит он.

– Ты что, блядь, боевиков насмотрелся?!

В этот момент пиратский фрегат идёт на абордаж: он бьёт нас правым бортом, а Юрка бьёт по тормозам, – через мгновение мы уже летим по степи, прыгая на кочках и поднимая столпы пыли, и вот машина глохнет. Дворники шоркают по стеклу. Я достаю из футляра очки в простой роговой оправе и напяливаю их на нос.

– Только спокойно, – говорю я сдавленным голосом. – С ними буду разговаривать я, а ты заведи машину и будь готов ко всему.

Юрка смотрит на меня одуревшим взглядом, морщится и говорит:

– Сними очки. Ты в них похож на зайца из Винни-Пуха.

– Я в сумерках плохо вижу… Боюсь промахнуться.

Я вышел из машины, оставив дверь открытой. Почему-то в тот момент я был относительно спокоен, хотя это была прямая угроза жизни. Я не помню, чтобы у меня дрожали ноги-руки или срывался голос, – не было животного страха, который обычно испытывает человек в момент экзистенциональной опасности.

Сколько себя помню, в такие моменты я всегда каменел, то есть не испытывал никаких эмоций, а вот перед публичными выступлениями я терял голос и меня начинало тошнить, у меня подкашивались ноги и я весь покрывался потом. Или, например, я всегда боялся знакомиться с девушками и панически боялся первого поцелуя, то есть моё малодушие имело чисто социальный характер.

В тот момент, когда судьба нас выкинула на обочину трассы М5, я свято верил в положительный исход этого происшествия, что было по сути онтологической уверенностью кинозрителя в хэппи-энд, ведь для меня жизнь – это кино, а я в этом одноразовом прогоне – главный положительный герой, а как известно, главные герои не умирают в начале фильма.

Был ещё один аспект в этой истории – аргумент похлещи всех остальных. Когда тебя загнали как крысу в угол, то остаётся только кусаться и плакать, но когда у тебя в руке – ствол, то любая, даже самая безвыходная ситуация, перестаёт быть безнадёжной. В тот момент я совершенно отчётливо понимал, что не буду лёгкой добычей для этих мразей.

Горячая рифленая рукоятка согревала душу, а через руку по всему телу расползалась неимоверная сила воронёной стали. С оружием в руках ты уже не «терпила», не «баран», идущий на заклание, – ты можешь позволить себе чувство собственного достоинства и можешь его отстоять.

Я обращаюсь к нашим законодателям: «Позвольте человеку самому себя защищать, ибо никто этого не сможет сделать лучше, чем он сам», – но в нашей стране это противоречит букве закона. В России ты не имеешь права убивать бандитов, если даже их намерения угрожают твоей жизни и жизни твоих близких. В России ты имеешь право быть убитым, ограбленным, изнасилованным, униженным, а полиция потом разберётся, кому и что за это причитается. У нас веками пестовали рабов, и до сих пор бояться дать людям свободу выбора.

Я помню, как они шли навстречу своей смерти, – не спеша, вразвалочку, а у них за спиной громыхал закат, катился по небу горящей цыганской кибиткой, оставляя вдоль горизонта длинный кровавый след.

Гаишников тогда практически не было на дорогах – они поддерживали разумный нейтралитет, то есть прели от страха у себя на постах, а в это время честных граждан убивали и грабили всякие отморозки. Страшное было время: безвластие хуже чумы.

В девяностые дороги пустели ещё до заката. Дальнобойщики сбивались большими группами у стационарных постов ГАИ, около заправок, возле придорожных кафе. Одинокие малолитражки прятались в попутных городах вдоль трассы. Машина с транзитными номерами рассматривалась бандитами как вполне законная добыча. Хозяина обкладывали дорожным налогом либо совсем забирали транспортное средство. Спасения от этого не было.

Итак, трасса М5 была совершенно безлюдна, как дорога в фильме ужасов. Очень быстро темнело. Высоко над головой, пронзая тёмно-синее небо, носились жаворонки.

– Эдька, стреляй в воздух, – тихонько сказал Платонов, когда они были ещё на обочине. – Они же не сумасшедшие…

– Ты плохо знаешь этих людей, – ответил я. – Наверняка они все упоротые. Похоже, у них тоже есть оружие. Что у них в руках? Я не вижу.

Я всегда плохо видел в сумерках, с самого детства, особенно на закате, – это было что-то вроде куриной слепоты, – а в тот момент ещё не улеглась пыль после нашего экстренного торможения и я даже в очках не мог рассмотреть, что за предметы у них в руках.

– Палки, – предположил Платонов, вглядываясь в размытые очертания наших оппонентов.

– Железные трубы, – сказал он с полной уверенностью и добавил: – Стреляй в воздух, Эдька. Они уедут. Век воли не видать.

– А завтра убьют каких-нибудь беззащитных людей, – предположил я. – Сиди тихо и будь ко всему готов. Где монтировка?

– Под ногами.

– И улыбайся, Юрок, улыбайся. Встречай дорогих гостей.

Они не торопились: шли очень медленно, вразвалочку, набивая себе цену. Ручонки у всех были согнуты в локтях. Бицепсы, дельтовидные, широчайшие карикатурно выпирали наружу, как у супергероев в американских комиксах. Поступь у них была тяжёлая. Квадратные силуэты смотрелись внушительно на фоне растянутого по небу красного кумача. Это было что-то вроде психической атаки – чтобы у нас было время как следует испугаться и отдать себе отчёт в том, что это конец.

– Давайте, подходите, гады, – прошептал я, снимая оружие с предохранителя.

– Улыбайся, Юрок! Улыбайся, – ласково попросил я.

– Пиздец! Какие они здоровые! Мама дорогая! – воскликнул он.

И вот я вижу их «волчьи» морды, – они очень близко, в пяти метрах от меня, – я чувствую их настрой и понимаю, что они не будут с нами церемониться, потому что находятся в состоянии тихого бешенства, что они просто смакуют эту ситуацию, оттягивая момент истины. «Забивать будут на глушняк, – подумал я, холодея. – А Юрка ещё ствол не хотел покупать… За копейки отдавали».

«Тачку менты тряхнут – вот мы и угрелись!» – орал он, будучи по природе недальновидным и легкомысленным человеком. Я ему возражал: «А если нас бандиты из машины вытряхнут? Да ещё в степи закапают? Как тебе такой вариант? Да лучше угреться, чем быть терпилой!» Как в воду смотрел – прямо чувствовал, что не зря мы этого «важняка» встретили и эти страшные фотографии держали в руках. Хочешь подольше задержаться в этом мире – научись читать знаки судьбы.

– Вы чё, лохи, попутали! – крикнул один из них, самый злобный и пучеглазый; он неожиданно появился из розового тумана, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, и я увидел у него в руках обрез охотничьего ружья.

Всё. Пора. Я вскидываю ПМ на уровне лица… Хлопок. Короткий. Сухой. Они встают как вкопанные. Первая пуля проходит мимо, хотя я стреляю неплохо, но волнение даёт о себе знать и чувствуется лёгкий тремор. Я вижу их слегка потускневшие физиономии, выражающие крайнюю степень удивления. Пучеглазый долго поднимает ствол, как в замедленном кино, но следующая пуля разрывает ему плечо, а третья попадает в грудь. Он замирает на мгновение и падает перекошенным лицом в землю. У остальных героизма явно поубавилось, и они медленно разворачиваются в обратном направлении… Хлопок. Хлопок. Хлопок. Ещё один валится в траву, и последний бежит изо всех сил, размашисто, мощно, цепляясь руками за воздух, а ногами – за землю, – наверно очень хотелось жить. Я догоняю его в несколько прыжков и практически в упор стреляю между лопаток – вижу, как появляется кровавое пятнышко на его широкой спине, обтянутой белой майкой, и он падает ничком.

Чёрный силуэт «фольксвагена» на обочине дороги и разлитое по небу лиловое зарево навсегда останутся для меня декорацией к этому страшному спектаклю, и ещё я никогда не забуду эту тишину, которая воцарилась во мне после убийства. На несколько лет отступила душевная боль, которая терзала меня с самого детства, растворились в этой тишине угрызения совести и неудовлетворённость самим собой. На какое-то время я стал успешным человеком, у которого получалось всё, за что он брался. Я имел головокружительный успех у женщин и не видел возле себя мужчин, которые могли бы сравниться со мной хоть в чём-то. Во мне воцарилась такая сила, что я почувствовал себя великаном среди карликов. Теперь, конечно, я понимаю, что меня просто развели как мальчишку и я заплатил слишком дорогую цену за этот бреющий полёт над землёй, – в итоге он закончился жестоким падением на самое дно.

Смеркалось. Я огляделся по сторонам: двое были мертвы, а «пучеглазый» ворочался в тёмной траве и задушенно хрипел. Он весь был залит кровью, которая в сумерках напоминала вишнёвое желе. На плече у него (с задней стороны) зияла жуткая рана, из которой торчала белая кость и какие-то сухожилия. Я поднял ствол и направил ему в затылок… «Чтобы не мучился», – подумал я и в этот момент почувствовал на себе чей-то взгляд – оглянулся.

– Что уставился?! Заводи машину! – крикнул я.

Юрка стоял весь бледный, взъерошенный, ноги сами собой чечётку исполняли.

– Не-е-е-е трать на него п-п-патрон, – сказал он заикаясь. – Сам с-с-сдохнет.

Я опустил тяжёлую длань, налитую свинцом, улыбнулся ему и сказал ласково:

– Юрочка, дорогой мой, заводи машину. Поехали.

Он заводит автомобиль, отпускает сцепление, даёт побольше газу, но двигатель глохнет.

– Эд! Толкни! Крепко сели! – кричит Юрка.

Я упираюсь в крышку багажника и толкаю машину изо-всех сил, а сил во мне немерено. Триумф победителя превращает страх и гнев в такую мощную энергию, что я выталкиваю машину одним движением. Когда мы выехали на трассу, уже совсем стемнело, и на тёмно-фиолетовом небе догорал красный уголёк заката. Мы молчали до самого Суходола, а потом Юрка попросил меня сесть за руль и достал из багажника бутылку водки… После той роковой ночи наши пути-дорожки разошлись.

– Нет, мы не ссорились, – подытожил я свой рассказ, – ничего не делили, мы даже остались друзьями, но после того случая нам было неловко общаться и смотреть друг другу в глаза. Даже не знаю – почему? В той ситуации не было иных вариантов… А может, Юрка считал по-другому? Во всяком случае, я никогда не жалел о том, что сделал.

Я сделал паузу и выдохнул: