Пристанище пилигримов

– Не бойся, сын мой, – молвил батюшка. – Ты ей уже не интересен… Всё что она должна была исполнить, она уже исполнила.

Он сделал небольшую паузу и добавил:

– А теперь мы должны это исправить.

Я с надеждой и собачей преданностью посмотрел на него.

– Расскажи, что было дальше… Что было в твоей юности? – попросил батюшка.

– После истории с девочкой Настей моя жизнь превратилась в кошмарный сон. Во-первых, мне всё казалось чуждым, не настоящим, а во-вторых, только сон может быть настолько нелепым. Меня преследовали вечные проблемы и промахи. Я ни во что не ставил свою жизнь и постоянно испытывал судьбу. Я любил повторять фразу капитана Немо: «Я не живу в обществе и не живу по его законам». Моими героями стали граф Монте-Кристо, Питер Блад и Джон Сильвер. С ранних лет я готовился к тому, чтобы стать маргиналом. С каждым годом я становился всё более замкнутым, отдаляясь от родителей, друзей и однокашников. Я возненавидел школу, с её вечной кутерьмой, шумом, насилием и нестерпимым запахом подгоревших котлет. Я прятался от этого невыносимого шума в подвале, рядом с железной дверью бомбоубежища. Я курил там и с отвращением слушал, как гудит над головой этот растревоженный улей. А потом у меня начал развиваться невроз навязчивых состояний, или, как его называют психиатры, обсессивно-компульсивное расстройство. Я был одержим саморазрушением. Я помню, как моя жизнь превратилась в сплошное насилие – и дома, и в школе, и во дворе. Я постоянно дрался. Я не искал приключений на свою задницу – они сами находили меня. Даже собаки начали на меня кидаться, что уж говорить про всякую шпану. Я не ведал страха – мне было неважно, кто передо мной стоит и сколько их вообще. Очертя голову я кидался в драку и, конечно же, частенько отхватывал дюлей, но и в этом я находил своё упоение. Я был самым настоящим зверёнышем. К восьмому классу меня уже никто не трогал, и даже самые отъявленные хулиганы обходили меня стороной, называя за глаза «ёбнутым». Во мне была какая-то страшная сила, которая разъедала меня изнутри и разрушала всё, к чему я прикасался. Так было – так осталось до сих пор. А какой-то момент мои родители начали жутко ссориться. Отец даже бил мать, и мне приходилось за неё заступаться. Однажды они круто повздорили, и мы с мамой уехали к бабушке, а папа целую неделю пьянствовал в пустой квартире и сходил с ума. Наверно, он больше всех переживал по поводу случившегося и больше всех пострадал. Мама подала на развод, но в итоге они помирились, и после этого папа завязал с алкоголем навсегда. Они постепенно забыли эту историю, но я никогда не забуду лето 1978 года.

– Вот такое яичко снесла вам эта чёрная курица, – отозвался батюшка после некоторого молчания. – А знаешь, сын мой, почему это всё с тобой произошло?

– Почему?

– Потому что твои родители не верили в Бога и даже не удосужились тебя покрестить. А ведь бабушка твоя настаивала на этом, когда ты родился… Но папа ответил ей в шутку: «Что за предрассудки, маменька? Мы живём во второй половине двадцатого века, верим только в науку и здравый смысл». Такие шуточки дорого стоят иногда.

– Откуда Вы всё знаете? – удивился я.

– Я читаю тебя как книгу, только ты сам её листаешь. Я не знаю всего и не могу знать… Я могу только предполагать, как дальше развивался сюжет.

– А скажите, батюшка, – спросил я, – на свете много ведьм?

– Ведьмы? – задумчиво произнёс он. – Хм… Ты знаешь, сын мой, настоящих профессионалов своего дела всегда было не много. Я вон печку хотел в храме переложить, так два месяца хорошего каменщика искал. У одного руки кривые, у другого головы нет, третий в запой ушёл… Мужичок один приезжал ребёнка крестить из Майкопа… Так он печку и сладил. А ты говоришь, ведьма… Это очень сложная профессия. Тут особый дар нужен. И хорошая… Тьфу! Что я говорю? Настоящая ведьма – это большая редкость. Упаси Господи, с ней встретиться.

– А вокруг так… одни ведьмочки, – продолжал он. – То бишь они мнят себя таковыми. У нас половина посёлка – ведьмочки. Страшные, размалёванные, с четырнадцати лет уже пьют, курят, прелюбодействуют… Как только парни с ними спят? В жёны их берут! Тьфу!

– Так у вас и парни такие же, – сказал я. – С утра уже у магазина трутся. Морды у всех пропитые.

– Ты прав, сын мой, – горестно вздохнул отец Александр. – Это великая проблема. Там ещё и наркотики. Что только не варят – адское зелье!

– А что, батюшка, из молодых кто-нибудь в храм ходит?

– Откуда? Молодежь на дискотеках скачет, а в храм приходят люди, которые уже натерпелись от жизни.

– Ну вот и мне уже пора, – подхватил я с улыбкой.

– Ну ладно, – сказал он решительно. – Что-то мы отклонились от темы. Рассказывай, что дальше было.

– Ну-у-у, школу я закончил практически на одни пятёрки…

– Во как! – удивился батюшка. – Ты ведь школу не любил и с учителями не ладил…

– Всё правильно, – ответил я. – Зато я всегда тянулся к знаниям и много читал… А ещё у меня была феноменальная память, пока я не начал жёстко бухать.

– После школы я мог поступить в любой ВУЗ, – продолжал я, – но у меня совершенно отсутствовало честолюбие, и, чтобы отвязаться от родителей, я поступил в педагогический институт, на физмат. Какое-то время учился, а потом мне стало скучно. Пошли академки, одна за другой, а потом наступил 1990 год…

Я рассказал ему всё: как мы воровали и обманывали, как занимались «разгоном» и вымогательством, как постепенно погружались в пучину безнравственности и как за это многим пришлось заплатить. Батюшка слушал очень внимательно, нахмурив густые белоснежные брови, которые закручивались кверху, словно крылышки ангела. Его тяжёлый гранитный взгляд упал к моим ногам, когда я поведал ему следующее:

– Первого человека я убил, когда мне было семнадцать… Но это была самооборона.

Я замолчал, а он поднял на меня взгляд, исполненный такого глубокого сострадания, как будто это меня убили, а потом чуть кивнул головой, предлагая продолжить свою исповедь. Я проглотил накопившуюся слюну, собрался с мыслями и рассказал ему то, о чём даже боялся вспоминать.

– Никогда такого не было, чтобы я первый напал на человека, – подытожил я этот хоррор, основанный на реальных событиях. – Но наше время породило столько подонков, жестоких, беспощадных, вероломных, что невозможно было не замарать руки. Человека могли убить за сто рублей, да просто так могли убить, ради развлечения. И меня много раз убивали: и стреляли в меня, и ножи в меня толкали, и ногами запинывали, и монтировкой метили в голову, но я пережил всех своих врагов. Я только одного не могу понять, батюшка… Почему с таким постоянством на меня выползают эти твари? У меня уже руки по локоть в крови, а они всё лезут и лезут, лезут и лезут… У меня есть товарищи, которые ни разу в своей жизни не дрались, а я как проклятый. Мне никто не верит – говорят, что ты сам находишь эти приключения.

– А в этом твоя карма и заключается, – ответил отец Александр. – Дьявол тебе мясо своё скармливает, чтобы ты вкус крови почувствовал. Ему даже своих бойцов не жалко. Он тебе их легко отдаёт. Втягивает тебя в эту кровавую мясорубку, чтобы и тебя потом кому-нибудь скормить. Он тебе силу даёт, чтобы потом душу забрать. А ты постоянно идёшь у него на поводу, поддаёшься на его искушения, а ему только этого и надо.

Я понуро опустил голову.

– Что мне теперь бегать от этих демонов? Или, может быть, на улицу не выходить? Что мне делать, батюшка, чтобы душу свою спасти?

Он положил свою кирпичного цвета ладонь на белоснежную бороду и спросил меня с хитрым прищуром:

– А ведь ты мог тогда на дороге не убивать? Но ты это сделал, потому что во вкус вошёл. Именно таким образом Дьявол подводит к настоящему злу. А в следующий раз ты убьёшь ради развлечения, помяни мои слова. Ради гордыни ты уже убил… и даже оправдал себя.

Я смотрел на него восхищённым взглядом: он листал меня как книгу, открывая на любой странице по своей прихоти. Если душа – это чистая мысль Бога, не обременённая плотью, то выглядел он так, словно мяса и дерьма в нём практически не осталось. Его жилистые руки, как будто сплетённые из сухих веток, с грубыми шероховатыми пальцами, смиренно лежали на коленях. Простое открытое лицо и широкий нос были обтянуты тонкой – практически прозрачной – кожей, которая светилась изнутри. Его длинные седые волосы разлетались в разные стороны от дуновения ветерка и были невесомыми как пух. Потёртый серый подрясник болтался так, словно под ним ничего не было. Это был уже не человек, а святой дух.

– Страшно вспоминать, – подтвердил я.

– А ты расскажи… и будет уже не так страшно.

Ещё один день на трассе подходит к концу – ещё один закат, нереальный, пугающий, апокалиптический, как в последний раз. Солнце уже ударилось об землю, и «вспыхнула» до самого горизонта бескрайняя степь. Боковые стёкла опущены, и шалый ветерок врывается в открытые окна, расчёсывая волосы на голове, закидывая нас охапками насекомых, которые мельтешат и носятся по лобовому стеклу. Доносится удушливый травянистый запах – это дышит степь. Автомобильные покрышки плотоядно чавкают и жуют асфальт. Едем небыстро, около ста километров в час. Торопиться некуда: едем домой, – да и машина новенькая, не обкатанная ещё, с транзитными номерами, жалко её насиловать.

За рулём – мой друг Юрка Платонов. Я сижу на правом переднем сидении и, выкинув руку в окно, ловлю открытой ладонью упругий поток воздуха. Повернув голову влево, вижу резко очерченный Юркин профиль, огненно-рыжую волнистую степь в лучах заходящего солнца, опоры воздушных линий электропередачи, широко шагающие вдоль трассы, – картинка настолько яркая, что кажется неправдоподобной.

Прелесть всего происходящего заключается в том, что изящная хрупкость твоей жизни чувствуется в каждом мгновении. Жизнь предательски изменчива, как капризная стерва, и от этого хочешь её ещё сильнее, тонко чувствуешь каждый виток времени, каждый его изгиб, каждую секундочку, и восторгаешься любым проявлением бытия, даже если это обычный закат.

Я вижу в зеркалах, как на большой скорости к нам приближается чёрная иномарка…

В аэропорту «Кольцово», в ожидании вылета, мы познакомились с «тихим» дяденькой в двояковыпуклых очках и в помятом сереньком костюме. Он говорил очень тихо, как будто разговаривал сам с собой, и нам с Юркой приходилось напрягать слух и вытягивать к нему свои головы. Примерно так же шептал крёстный отец в одноимённом фильме Френсиса Копполы. Говорите тише, если хотите, чтобы вас услышали. Этот дядечка не фонтанировал умными мыслями, но даже самые простые вещи в его устах производили эффект катренов Нострадамуса. Через какое-то время он признался, что работает следователем по особо важным делам Брянской прокуратуры, то есть он был самым настоящим «важняком».

После нескольких рюмок коньяка он расслабился и очки его запотели. Наш рейс задержали на несколько часов, и нужно было как-то скоротать время. Он открыл свой портфель и вытащил материалы уголовных дел, по которым он прилетал в Екатеринбург. В основном это были убийства перегонщиков машин из Свердловской области. Поражало количество людей, которые пропали без вести или полегли вдоль российских дорог.

Он передал нам целую пачку фотографий с ликами смерти. По большей части это были раскопки братских могил. Я никогда не забуду это тошнотворное слайд-шоу: десятки эксгумированных трупов, оскаленных, полуразвалившихся, пепельного цвета. Мы передавали эти страшные фотографии друг другу с неподдельным трепетом, а в это время дядечка как-то странно улыбался.

– И много таких могил вдоль дорог? – спросил я.

– В степи срезают дёрн и откладывают в сторону, – оживлённо рассказывал он; пятизвёздочный коньяк таял на глазах, и даже его глухой шепелявый голосок зазвучал на высокой ноте. – Потом закапывают трупы, посыпают сверху негашеной известью и накрывают дёрном. Через пару дней вы не найдёте на этом месте никаких признаков раскопок, и животные не лезут, потому что запах извести их отпугивает. В Брянских лесах, в Волжских степях, везде этого добра полно. Самый страшный район – это Самарская область. По трассе М5 поедете?

– Да, конечно.

– Спаси и сохрани вас Господь, – сказал «важняк» очень тихо и спрятал страшную папку в кожаный портфель.

И вот мы – на трассе М5. Нас догоняет старый «фольксваген». Он равняется с нами бок о бок, почти впритирку, и мы видим внутри тревожных людей, которые машут нам руками и требуют остановиться.

– Народное ГАИ, блядь, – цедит сквозь зубы Юрка, втаптывает педаль газа в пол, и наша «ладушка» начинает медленно разгоняться.

Я лезу в укромное место под панелью, где спрятан ПМ-8. Чёрная иномарка быстро догоняет нас, словно пиратский фрегат, – это специальная машина, заточенная под бандитское ремесло. Видно, что она неоднократно ходила на «абордаж», поскольку у неё нет переднего бампера и разбита правая фара, она вся помятая, поцарапанная, тонированная в хлам, и я бы даже сказал – зловещая. Она поравнялась с нами и летит по встречной полосе. Я вижу их озверевшие морды и налившиеся кровью глаза. Они что-то кричат и машут руками.