Пристанище пилигримов

– Эдик, не надо алкоголя, – умоляла Лагодская. – Принеси лучше что-нибудь сладенького к чаю.

Через пару недель Варнава уедет домой. Перед самым отъездом он спросит её в последний раз: «Ты со мной?» – «Ещё чего?! Да ты спятил! Я никогда не вернусь в эту дыру!» – будет верещать Лагодская, а он спокойно соберёт чемоданы и уедет в Нижний Тагил.

После бегства Андрея она поплачет недельку и закрутит новый роман с неким Ростиславом; его примут в коллектив на вакантное место танцора, а так же – на вакантное место очередного её поклонника. За стенкой возобновятся шумные оргии, а по ночам, сквозь дрёму, у меня будет возникать ощущение, что я опять еду в поезде под стук колёс и скрип рессор.

В наше время люди очень просто сходятся и очень легко расстаются. Жизнь прекрасна свои разнообразием. Никто никого не оплакивает. Никто никого не ждёт. Понятие «любовь» нивелировалось до фразы «займёмся любовью» и совершенно утратило свой первозданный смысл, который заключался в таких её проявлениях, как самопожертвование и преданность.

Отныне люди называют «любовью» стремление поиметь ближнего своего в разных позах и желательно в извращённой форме. Все хотят, чтобы их любили, и даже боготворили, но никто не хочет и не умеет дарить любовь. Цивилизация потребляет отныне лишь сублимированные формы, пытаясь упростить человеческую жизнь и ускорить её до предела.

Перед тем как явиться в номер 235 на «утренник», я поднялся в «Luna Coffee shop» и купил там двенадцать круассанов и шесть эклеров. Потом вернулся к лифту и нажал кнопку со стрелкой вниз. На следующем этаже дверь лифта распахнулись и внутрь вошла Анечка из Сургута. Она была в оранжевом купальнике и в сиреневом парео, через которое просвечивали её длинные ноги. В руках у неё была большая плетёная сумка.

– Эдик, привет! – воскликнула она. – А я собралась на пляж… Составишь мне компанию?

– А где твоя подружка? – спросил я.

– Ирка слегка приболела.

– Ну, а я не могу, золотце, – ответил я. – У меня сейчас ответственное мероприятие: развлекаю тагильских матрёшек.

– Что за матрёшки?

– Долго рассказывать.

– Ты сегодня в клубе будешь? – спросила она, когда лифт остановился на моём этаже.

– Не знаю, золотце… Наверно, буду, если не нажрусь раньше времени.

Пока закрывалась дверь, она крикнула мне в спину: «Увидимся!»

Проходя мимо зеркала в фойе, я вдруг остановился, увидев в нём своё отражение. «Как запущенный сад», – подумал я, глядя на свою угрюмая физиономию, покрытую густой чёрной щетиной. Волосы отросли и торчали клоками в разные стороны. На висках серебрилась неожиданная седина. Прошлым летом её ещё не было. У меня был абсолютно маргинальный вид: вытянутая майка, потёртые джинсы, грязные сланцы, посталкогольная тревога в глазах, отпечаток многодневного пьянства в виде «очаровательных» припухлостей на лице, и я уже начал замечать, что незнакомые люди, особенно девушки, смотрят на меня с некоторым пренебрежением. Таким взглядом, как правило, встречают плохо одетых людей в дорогих ресторанах и бутиках.

«Хотя Анечка была ласковой, – подумал я, отводя взгляд от зеркала. – Что они в тебе ещё находят? Что они к тебе липнут? Неужели они не понимают, что ты самый настоящий неудачник, бродяга и нигилист? Женщины должны держаться подольше от таких типов. Неужели им ничего не подсказывает интуиция?»

Вдоль коридора висели светильники в форме ракушек. Пятки проваливались в мягкую ковровую дорожку. 235. Постучал. Дверь открылась и на пороге возникла пухленькая миловидная девушка с хомячьим лицом.

– Здравствуйте! – бодренько воскликнул я. – Служба доставки! – И протянул ей коробку с круассанами.

С безразличным видом она взяла коробку и хотела закрыть дверь, но я поставил ногу в проём.

– А деньги? – спросил я.

– Анюта, выходи! – крикнула она и постучала кулаком в дверь ванной комнаты.

Послышался шум водопада, и через несколько секунд дверь открылась.

– Молодой человек просит денег, – сказал она, пренебрежительно ткнув в меня пальцем.

Лагодская смотрела на меня как баран на новые ворота и ничего не могла понять, а я в это время развёл руки в стороны и застенчиво молвил:

– Служба доставки.

До меня уже потом дошло, что эта шутка была моим главным промахом: у сестрёнок совершенно отсутствовало чувство юмора. Они были из числа тех людей, которые смеются только от щекотки, а плачут только от физической боли. А я в это время жил в диапазоне от невинного шутовства до жестокого сарказма. Я мог смеяться без причины и так же без причины мог расплакаться. Мои нервы были абсолютно расшатаны алкоголем и дуновением надвигающейся осени. Я знал, что в Тагиле уже идут дожди и городские улицы застелены ковром из жёлтых листьев. И я чувствовал, что мне скоро предстоит возвращаться туда.

А что касается сестрёнок, то я с первых минут был очарован их кустодиевской красотой. Кровь с молоком – самое подходящее для них определение. Одна работала дантистом – гладкая как тюлень, розовощёкая, курносая, и даже имя у неё было соответствующее – Валентина. Другую звали Оленькой. Она была чуть моложе – широкобёдрая, круглолицая, довольно миловидная; у неё была необъятных размеров грудь и длинная пепельная коса. Ольга работала на комбинате инженером по технике безопасности. Они были двоюродными сёстрами Анечки, но между собой являлись родными. Обе сестрёнки были замужем, но приехали на юг без своих «самоваров».

– А где Андрюха? – спросил я у Ани, проходя в номер.

– А ты разве не знаешь? – ответила она вопросом на вопрос, а в этот момент сёстры откровенно разглядывали меня, пытаясь понять, что я за птица.

– Нет… А что случилось?

– Мы вчера разбежались… После ужина он съехал от меня к Медведеву.

– Что-то не то съел?

– Да нет, похоже, зажрался, – ответила Лагодская, нервно закуривая.

– Анечка, не кури, пожалуйста, в номере, – попросила Валентина, и мы вышли на балкон; я тоже закурил.

– Ты только Ленке не говори, – сказала Аня, придав голосу интимную интонацию, – а то она расстроится.

– Я нем как рыба, – пообещал я.

– Короче, он в Тагил собрался… Представляешь? Говорит, мол, заблудился я в ваших ебенях… Домой хочу, к маме… Маменькин сынок! Я всегда знала, что на него нельзя положиться!

Из комнаты послышался строгий голос:

– Анюта, мы чай пить будем?

– Сейчас! – довольно резко крикнула она и услышала в ответ:

– Анюта, не хами. Ты сама пригласила нас в гости, вот и веди себя как хозяйка.

– Как будто чаю отродясь не пили, – прошептала Аня и тихонько хихикнула.

– На долго? – спросил я, мотнув головой в сторону открытой балконной двери.

– На две недели, – с нескрываемой грустью ответила Лагодская и затушила сигарету в пепельнице.

– А как ты думаешь, что с Андрюхой случилось?

– Мне кажется, ему капусту рубить надоело. Эти бесконечные репетиции. Работа без выходных. Ты же знаешь, мы молотим по всему побережью, а он настоящий лежебока, лентяй… У него же все развлечения – только в горизонтальной плоскости.

– Аха, вот и я подумал, как-то тихо стало за стенкой.

– Ну прекрати, Мансуров, – смутилась Аня, игриво ущипнув меня за плечо.

– Две недельки отдохнёте друг от друга, а потом всё вернётся на круги своя.