Пристанище пилигримов

Он молча кивнул головой.

– Народу много?

– Битком, – ответил он.

– А какой сегодня день недели?

– Суббота.

– Ну тогда можно как следует нажраться! – воскликнул я и прошёл внутрь.

В клубе уже властвовал над умами шоу-балет «ХАОС». Зал погрузился в темноту, и только свечи мерцали на столах, вокруг которых замерли плоские человеческие тени. На подиуме происходило нечто вопиющее: полуобнажённые девицы, затянутые в кожаные короткие шорты, в ботфортах на высоченных каблуках, в откровенно порванных колготках, с лиловыми кисточками на сосках, размахивали тонкими стеками, и мальчики ползали на коленях среди этих хищных амазонок, будто влажные черви, в облегающих костюмах из латекса, и резкий истеричный фальцет Брайана Молко бился над нашими головами тревожной иссиня-чёрной птицей. Placebo. Не просто музыка – голос той эпохи.

Проходя в темноте между столиков, я запнулся и чуть не упал. Приложив руку к груди и тряхнув головой, церемонно начал извиняться: «Сори, мадам! Прошу пардону!» – и даже хотел поцеловать даме ручку, но у меня её вырвали с возмущением. В темноте блеснули выразительные восточные глаза, и я успел рассмотреть пышные прелести настоящей армянской красотки. Особенно выделялись её белые фарфоровые плечи. Рядом сидел натуральный абрек; полоснув меня хищным орлиным взором и обнажив платиновые бивни, он прорычал:

– Э-э-э, давай проходи мимо!

Интонация голоса показалась мне крайне пренебрежительной, словно он разговаривал с каким-нибудь «халдеем». Я собрался ответить ему в той же манере, но чутьё подсказало мне: «Не связывайся с этим человеком». Я уже открыл рот и набрал в лёгкие воздуху, чтобы резануть ему нечто эквивалентное, как тут же захлопнул его, прокашлялся и проследовал дальше.

За нашим столом, на скрипучих кожаных диванах, сидели Анютины сёстры и разливали по бокалам шампанское. Я упал рядом с ними, блаженно улыбнулся в предвкушении весёленькой ночи и крикнул сквозь грохот музыки: «Безумно хочу выпить!» – за спиной тут же появилась официантка, словно джин из бутылки, и спросила волшебным певучим голоском:

– Эдуард, что будете пить?

– Золотце, – произнёс я небрежно, – водочки принеси.

– Смирнов № 21?

– Ты даже это знаешь? – спросил я, нехотя повернув к ней лицо.

Она смотрела на меня завораживающим взглядом – яркая, сочная, темноволосая кубаночка с пышными формами. От неё исходил запах цитрусовой свежести, и очаровательная улыбка слегка приподняла ямочки на щеках.

– Я даже знаю, чем Вы запиваете водку? – промурлыкала она, и мне показалось, что это уже выходит за рамки обычного профессионализма.

– И чем я запиваю водку?

– Яблочным соком, – ответила она с такой интонацией, словно это был исчерпывающий ответ на все мои вопросы.

«Почему она смотрит на меня таким бесстыжим взглядом? – подумал я. – Неужели выпрашивает чаевые? А может, всё гораздо проще, и я на самом деле оказался в обители порока?» На выпуклой груди её был приколот бэйджик с именем Валерия. Я посмотрел на неё очень строго и привычным движением указательного пальца попросил нагнуться ко мне. Она склонила свою аккуратно зализанную головку, а я, положив руку ей на спину, нащупал застёжку лифчика…

– Хочешь меня? – тихонько спросил я, практически коснувшись губами её маленькой ушной раковины.

– Н-н-да, – ответила она, загадочно улыбнувшись словно Джоконда.

– Ну ладно, неси водку. Потом поговорим, – царственно молвил я и легонько похлопал её по попе, которая оказалась довольно большой и твёрдой как камень.

Она разогнулась и, плавно покачивая широкими бёдрами, отправилась выполнять мой заказ. Я смотрел ей вослед, и лёгкое недоумение посетило меня: «Что происходит? Что-то странное происходит, – подумал я. – Меня словно заманивают в ловушку. Выстраивают против меня какую-то хитроумную шахматную комбинацию».

Когда Лера поставила передо мной запотевший графин, я спросил этих уморительных сестрёнок:

– Девчонки! Водку пить будете?

– Мы не пьём водку!!! – ответили они хором, выпучив на меня глаза.

– Боже, как вы предсказуемы!

Я налил себе и провозгласил тост:

– Девчонки! Давайте выпьем за мою жену, ибо она является виновницей той вакханалии, которая происходит на сцене. Я ещё помню те времена, когда она работала во дворце культуры… «Полёт белых лебедей» под Энио Марриконе, «Свистать всех наверх» под Дунаевского, а теперь она экспериментирует в области заднего прохода…

На сцене в этот момент двое её самых сладеньких мальчиков Андрюша Варнава и Серёжа Медведев изображали однополую любовь, демонстрируя изумительную пластику. Я поискал в зале Юрия Романовича, – он сидел от меня через два столика в обществе Литвиновой и Карапетяна, глубокомысленно подпирая голову кулаком, – режиссёр был явно растроган и впечатлён. Казалось, ещё немного и скупая мужская слеза упадёт в рюмку с коньяком. После завершения сьёмок он окончательно погрузился в любовную меланхолию.

– Всё в этой жизни продаётся и покупается, – продолжал я, – и принципы, и любовь, и талант… Так вот, я хочу выпить за то, чтобы во всём мире победил коммунизм. И ещё…

Не дослушав до конца, эти надутые идиотки демонстративно отвернулись от меня и продолжили свою бестолковую трескотню, – меня для них просто не существовало. Тут я не на шутку взбесился: «Да что же это такое?! Почему правильные девочки шарахаются от меня? Неужели маргинальное клеймо уже зияет у меня на лбу?»

Когда они ушли припудрить носики, я подлил им в бокалы с шампанским немного водки, и получился прекрасный коктейль под названием «Северное сияние». Я воровато оглянулся по сторонам: никто ничего не видел.

В тот момент, когда они вернулись из туалета, слегка разгорячённые и розовощёкие, на подиуме две пары танцевали душераздирающее танго под Астара Пьяццолла; при этом девочки были одеты в строгие мужские костюмы и широкополые шляпы, а мальчики – в вечерние женские платья, сверкающие бисером. Сестрёнки чокнулись бокалами и выпили, продолжив свою занимательную беседу.

Я с любопытством наблюдал за ними, и, как только они теряли бдительность, я вновь подливал им водки. Они изредка поглядывали на сцену, но в основном пялились в зал, словно искали там кого-то. Похоже, авангардное искусство моей жены их совершенно не интересовало.

И вдруг я понял, что никакие они не «просветлённые», а на самом деле – тупые ограниченные мещанки, которые быстрее будут восхищаться хрустальной люстрой или блендером, нежели искусством. После моего коктейля лица у них пошли розовыми пятнами, и я даже испугался: как бы с ними чего ни вышло, – а ещё они стали очень громко разговаривать и смеяться невпопад.

Я с любопытством наблюдал за ними, когда к столику подошёл Калугин, – как всегда, в белой рубашке, в галстуке, в брюках с наведёнными стрелками, широкоплечий, узкобёдрый и угловатый, как шершень. Он обвёл холодным взглядом нашу компанию, потом строго посмотрел на меня и сказал недовольным голосом:

– Ты это… не очень-то сегодня понужай… У меня мысль появилась.

– Какая ещё мысль, Андрюша? – спросил я, подливая себе водочки.

– Я-я-я через три дня поеду к батюшке… Поговорить мне нужно с ним. – Он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел мне в глаза. – И тебе тоже надо с ним поговорить… Надо… несмотря ни на что.

– Он уже всё понял насчёт меня… Две недели прошло.

– Батюшка милостив, как и Господь. Он примет тебя, если увидит покаяние.

– А мне не нужна его милость, – заносчиво произнёс я. – Я такой, какой есть, и каяться мне незачем.

– Почему каяться стыдно, а грешить нет?

Я внимательно посмотрел на него – выглядел он неважно. За последнюю неделю он явно похудел и осунулся. Под глазами пролегли фиолетовые тени, свидетельствующие о бессоннице. Скулы обозначились, как цитадели. Нервно перекатывались желваки. Ключицы выпирали через рубашку, а руки стали сухими и жилистыми, как у землекопа. К тому же он утратил свою привычную твёрдость и ничем непоколебимую уверенность. Он как будто озирался по сторонам в ожидании подвоха или удара в спину. Говорил он тихим сдавленным голосом, и я понимал, что внутри у него назревает какая-то болезнь.

– Что с тобой, Андрюша? – В моём вопросе прозвучало крайнее беспокойство. – На тебе лица нет. Ты не заболел часом?

– Поехали. Поехали к батюшке, – жалобно моросил Калугин, а я был крайне удивлён такому поведению: это было на него совершенно непохоже, и даже складочка пролегла на переносице. – Нам туда обоим нужно… пока не поздно.

– Нет, Андрюша, – ответил я, – я никуда не поеду. Езжай один.

– Почему? Ведь мы собирались… Тебе это нужно больше, чем мне. Ты не крещённый. Переступишь черту, и тебя уже ничего не спасёт… Только в петлю. Сколько тебе осталось? Сколько ещё рюмок водки, бутылок пива, сигарет? Задумайся об этом.