Такой же маленький, как ваш

Как мы решали проблему питания? Ну, во-первых, я ходил добытчиком в «Универсам №1», ставший позже универсамом «Мария» – там периодически выбрасывали что-нибудь в свободную продажу. Выбрасывали в прямом смысле: из-за перегородок работники универсама кидали в контейнеры колбасу, рыбу, сыр, а люди – такие же добытчики, как я – всё это хватали. Однажды от какой-то добытчицы я получил столь сильный удар локтем, что две недели с трудом дышал.

Во-вторых, овощи и хлеб всё же можно было купить, а значит, и питаться – спросите тех, кто соблюдает посты. Вы, кстати, Гена, соблюдаете? А, только первые и последние дни? Тоже неплохо.

А в-третьих, устроившись журналистом в газету «Право», я удостоился привилегии отовариваться в продуктовом распределителе УВД (Управления внутренних дел). Поспособствовал этому наш главный редактор, бывший милицейский полковник. Власть всегда подкармливает тех, на кого опирается. На меня она, конечно, опираться не могла, но по стечению обстоятельств и мне стали перепадать ежемесячные продуктовые пайки, положенные офицерам милиции.

Все вышеперечисленные источники давали нам с Олей возможность выжить в условиях тотального дефицита перестроечных времён. Но не все ведь были прикреплены к милицейскому распределителю, и не все ходили добытчиками в «Универсам №1». В столовой на Фрунзе я видел как-то ветерана с медалями, который упрашивал заведующую продать ему мяска к празднику. Заведующая отказывала, и ветеран, не зная как ей понравиться, предлагал за кусочек мяса сплясать и, действительно, начал притопывать и похлопывать себя по бокам. Я побыстрее вышел на улицу, а потому не знаю, чем кончилось дело.

Надо сказать, что подобная нехватка продуктов имела место только в России, а в других республиках Советского Союза жить можно было вполне. Когда по заданию редакции я приехал в Нагорный Карабах, то больше всего меня удивило, что в условиях войны там свободно продавались и мясо, и сыр, и колбасы, и даже сгущённое молоко! И я всерьёз думал о том, как бы протащить барашка до Баку, а затем запихнуть его в самолёт до Свердловска? Не придумал. Пришлось ограничиться колбасой и фруктами.

Но не только колбаса, фрукты и повышенный гонорар за статью стали результатом моей командировки. Та поездка обогатила меня мыслью о миротворческой роли торговли! Ибо я убедился на собственном опыте, что торговля – это подчас единственное объединяющее начало для непримиримых противников.

Я находился в Нагорном Карабахе с подразделением внутренних войск из Свердловска. Мы стояли на границе враждующих сторон (армянской и азербайджанской) с задачей препятствовать их прямым столкновениям. Офицеры были опытные, прошедшие не одну горячую точку, мы вместе жили, общались, пили прекрасный карабахский коньяк и со многими подружились.

Их доверие ко мне дошло до такой степени, что однажды, когда все офицеры были на выполнении задач, меня попросили возглавить небольшую колонну, идущую в город Физули. Я не возражал, ибо в армии возглавлял подобные группы не единожды, а тут тем более в каждой машине ехал сержант. Мне выдали экипировку – каску и бронежилет. Автомат не выдали, но показали, где можно в случае чего взять.

Задача была несложной: добраться до азербайджанского города Физули и передать бойцов находящемуся там капитану. Прибыли мы без происшествий.

– К машинам! – подал я команду.

И пока бойцы выгружались, подошёл и капитан. Дальнейшую заботу о колонне я передал ему. Тут же стояли и местные жители.

– Служба? – спросил меня один из них, заводя разговор.

Это был азербайджанец лет тридцати пяти с аккуратными усиками и широкий в талии, что в здешних краях является признаком солидности.

– Нет, я из газеты.

– Из газеты, – осклабился мой собеседник, демонстрируя, что оценил шутку. – Тут вчера тоже приезжали солдаты, дальше поехали. Вы тоже дальше?

– Не знаю, – чистосердечно признался я.

Собеседник закивал головой, показывая, что понимает – военная тайна.

– Жарко сегодня, – сказал он.

– Жарко, – кивнул я.

– В бронежилете и в каске совсем жарко.

Я вспомнил, что до сих пор нахожусь в каске и снял её.

– А что делать, – продолжал собеседник. – Армяне могут стрелять.

Я неопределённо пожал плечами.

– Сразу стреляют! – горячо сказал собеседник. – Даже не спрашивают. Они что тут с азербайджанцами делают!

И далее последовали рассказы о таких армянских злодеяниях, от которых у неопытного человека волосы встанут дыбом. Первое время, ещё не зная местных особенностей, подобные рассказы, звучащие то с одной, то с другой стороны, повергали меня в ужас, пока я не понял, что сгущать краски и щедро кидать их на рисуемую картину свойственно восточному темпераменту. Злодеяния, конечно, присутствуют, особенно во время межнациональных войн, но для объективной оценки ситуации степень жестокости лучше сразу уменьшить вполовину.

Между тем мой собеседник продолжал живописать ужасы, творимые армянскими извергами. Ему согласно кивали другие мужчины, уже собравшиеся вокруг нас.

– Вы знаете армян? – уже почти кричал мой собеседник. – Это не люди! Да? Вы знаете их?

– По Свердловску знаю, – осторожно произнёс я. – Строительные бригады, обувные мастерские. В торговле много армян.

И тут мой собеседник перестал поносить противника и гневно воззрился на меня.

– А, – сказал он. – Торговля, что плохого?

– Я не говорю, плохого, – удивился я. – Говорю: армяне много занимаются торговлей.

– Пусть занимаются! – рассерженно продолжал мой собеседник. – Торговля, что плохого?

– Да ничего плохого.

Но меня не слушали. Мой собеседник говорил что-то по-азербайджански другим мужчинам, и те возмущённо цокали языками и строго смотрели на меня.

Подошёл капитан.

– Что тут у вас?

– Торговля, что плохого? – начали высказывать ему.

– Какая торговля? – не понял он.

– Пусть торгуют, если хотят! Торговля, что плохого?

– Ехать пора, – сказал мне капитан.

И пока мы усаживались в машину, толпа продолжала возмущаться и цокать языками.

Возвращались мы поздно вечером. Недалеко от города Физули нашу колонну обстреляли. Машины, не останавливаясь, проскочили опасное место.

– Это в отместку, – сказал я капитану про обстрел. – Ты слышал, как в паузах кричали: «Торговля, что плохого?»

– Нет, – удивился он и когда понял, что я шучу, заржал вместе со мной.

Прошло несколько дней. Наша часть располагалась в здании школы большого армянского села. В целях жизнеобеспечения военные поддерживали контакты с местным населением, и к нам время от времени захаживал один местный житель по имени Сурен. Сурен узнал, что я журналист, наладил со мной контакты и рассказывал мне истории о страшных злодеяниях азербайджанской стороны.

Но вот Сурен попросил, чтобы я познакомил его с заместителем командира по политико-воспитательной работе майором Новиковым. С Сашей Новиковым мы делили одну комнату на двоих, были дружны, и Сурен, похоже, был о том осведомлён. Он, похоже, много был о чём осведомлён и наведывался в расположение части не зря. О себе он говорил, что работает фотографом, но ни одного его снимка никто не видел. Я передал просьбу Сурена Новикову. На следующий день мы собрались втроём.

Там Сурен изложил ещё одну просьбу. Некий авторитетный человек хотел бы встретиться с командиром части для обсуждения важного вопроса. Встреча должна была состояться в горах, один на один, без сопровождения других военных. А вот журналиста, то есть меня, напротив, видеть бы хотели. Майор Новиков сказал, что передаст просьбу командиру, и мы разошлись.

Часом позже я был приглашён на оперативное заседание штаба. Не то чтобы командиры не могли шагу ступить без моих мудрых советов – просто в данном случае обсуждаемый вопрос касался меня самым непосредственным образом.

Сложность проблемы заключалась в том, что офицеры знали: во время вооружённого конфликта предложение, озвученное Суреном, ни с того ни с сего не делается, и если оно прозвучало, лучше на него откликнуться. А с другой стороны, командиру воинской части ехать к кому-то там в горы – значит, подрывать свой авторитет. А кроме того, оставлять вверенное подразделение, да и… необоснованно рисковать своей жизнью. Какие будут мнения? Моим мнением поинтересовались тоже.

– Насколько… рисковать жизнью? – спросил я.