Такой же маленький, как ваш

Через несколько дней мы нашли его.

– Они берут солярку у Зубина.

– Оп-ла-ла, оп-ла-ла. Это у которого Зубина?

– У того самого, мецената.

– А ещё у кого?

– Больше ни у кого.

– Ни у кого? Странно. Ла-ла-оп, ла-ла-оп.

Мы поняли, что надо обходить мецената Зубина. И через своего знакомого сделали этой фирме очень выгодное предложение, от которого, по нашему разумению, они не могли отказаться. Но они отказались. Тогда мы подумали-подумали и сделали сверхвыгодное предложение, от которого, не то что они – мы сами отказаться бы не смогли. А они смогли. Мы не отчаивались. Мы делали им предложения каждый месяц: один, другой, третий. Наш знакомый давно махнул на это рукой, и мы названивали сами.

Но сколько бы мы ни звонили, какие бы условия ни предлагали, какими бы ценами ни завлекали, никто у нас ничего не покупал. Незримо над этой конторой, а также над доброй частью бескрайнего сбоковского леса возвышалась, обхватив верхушки деревьев, исполинская фигура мецената Зубина. Между ногами Зубина сновали туда-сюда бензовозы и железнодорожные цистерны, доверху наполненные соляркой, из карманов его торчали и изредка падали на землю различного достоинства купюры, которые с благодарностью подхватывали копошащиеся внизу люди, а меценат Зубин смотрел на нас с партнёром, показывал пальцем и хохотал, хохотал раскатисто и страшно, и от этого смеха некуда было деться… А впрочем, может, мне это уже приснилось. Как-то всё не очень реально: исполинская фигура, падающие купюры…

Хотя… (Верка Сердючка в мюзикле «Вечера на хуторе» говорила: «Предупреждаю: руками нэчого нэ мацать». И, поправляя грудь, добавляла: «Хотя…»). Выхожу я недавно из здания и вижу идущего навстречу мужика, который ладонями сверху и снизу держит кучу, иначе не назову, тысячных купюр. Понял? И тут дунул ветер. Часть бумажек, фр-р-р, полетела: на тротуар, под стоящие вокруг машины. Мужик ничего сделать не может, руки-то заняты! Хорошо, что рядом учащиеся «бизнес-инкубатора» стояли, кинулись деньги собирать и мужику их обратно в кучу засовывать. Мужик: «Спасибо, спасибо», и в дверь. А учащиеся достают из карманов добытые тысячные и начинают радостно обсуждать, на что их потратят. Вот что значит «бизнес-школа»! Вот молодое бизнес-племя!

Я и сам как бизнесмен со стажем (А в чём суть бизнеса? Меньше затратить и больше получить, то есть в идеале – хапнуть на халяву) тут же под свою машину нырнул, думал, может, к колесу что прилипло? Не прилипло. Смотрю, и все окружающие под машинами лазят. Так что, случается, купюры летают. Это я как свидетель могу утверждать.

А вот чего я не могу утверждать, так это того, что у трогательной верности торговцев лесом к меценату Зубину (Пенелопа по сравнению с той верностью просто разгульная девица) есть корыстный интерес. Я в это не верю. Некоторые, конечно, тычут – да вот же он интерес: если торговцы не будут брать у мецената солярку, то не получат разрешения на вывоз леса за границу, поскольку на выдаче разрешений сидит она – любящая Зубина жена Зубина. Но я таким говорю: «Перестаньте! Ну, сидит она на разрешениях и сидит. Неужели, если ваша жена на чём-то посидит, у вас все солярку кинутся покупать? Да если бы это было так, моя жена всю жизнь сидела бы не вставала, уж мы бы как-нибудь потерпели. Нет, – говорю я им, – здесь что-то другое, непонятное и красивое, как их красивая любовь!»

Но то что меценат Зубин сел на Химпродзавод – это да, с этим спорить не приходится: такой запах по округе пошёл, что мы подумали, всё, кто-то сел основательно. Ан нет, угольщик Парамонов завод-то у Зубина и отнял, даже запах, нам показалось, изменился: не то чтобы в лучшую сторону, а всё ж-таки несколько другой.

Меценат Зубин, конечно, вначале возражал против отъёма у него завода. И тогда к делу подключились милицейские следователи угольщика Парамонова (следователи в те времена входили в структуру Министерства внутренних дел). А почему «милицейские следователи угольщика Парамонова», потому что наш губернатор, теперь уже бывший, Силыч Мироненков, неоднократно обвинял Парамонова в преступных связях… с милицией. Утверждал, что угольщик вместе с начальником УВД Потаповым готовил на него, законного губернатора Силыча Мироненкова, покушение. Но это другая, не менее интересная история, как и всё, связанное с губернатором Силычем.

В общем, к делу подключились следователи угольщика Парамонова. А они, если надо, «любого за жопу возьмут».

Это я процитировал, если позволите, следователя из налоговой полиции. Однажды налоговая полиция трясла предприятие, на которое мы поставляли сырьё, и в рамках этого дела меня вызвали в качестве свидетеля. Мой следователь был «хороший»: вежливый и спокойный. Записывал показания, благодарил за предоставленные накладные (как будто я мог их не предоставить). Но тут зашёл его коллега, сосед по кабинету, и с ходу грубо мне заявил:

– Ну что, написал чистосердечное признание?

Мне хотелось с достоинством спросить:

– На каком основании вы мне тыкаете?!

Но вместо этого я скромно сказал:

– А мне не в чем признаваться.

– Не говори так, – скривился коллега. – Всем есть в чём признаваться. Мы, если надо, любого за жопу возьмём.

Но, я думаю, он преувеличивал. Как-то раз мы давали показания ещё одному следователю, из районного центра. Они там у себя копали под местного воротилу, бывшего прапорщика.

– Всё, – сказал районный следователь, – теперь у меня на него столько материала, лет на десять посадить хватит. Теперь я его точно за жопу возьму. (Служебное выражение это у сыщиков, что ли? Может, они и в отчётах у себя пишут: «За истекший квартал взято за жопу столько-то человек»?)

Но оказалось впоследствии, что материала хватало, а возможностей – нет, оставили прапорщика в покое. Видимо, у него была такая…, что её обычными руками и не ухватишь. У них, у прапорщиков, ого-го!

Короче, взять можно не любого, а лишь того, кого можно взять. Мецената Зубина, похоже, было можно. Следователи покопались и нашли против него всё, что им было нужно. Видя такое дело, меценат Зубин упорствовать не стал и, не тая более зла, передал бизнес угольщику Парамонову, обещая заглядывать на ставшее родным предприятие.

Газеты же высказали предположение, что за этой борьбой стояли не просто угольщик с меценатом, а скрытые от глаз большие люди. Может, оно и так, кто их разберёт? Меня по большому счёту это не очень-то заботит. Хотя, наверное, зря, потому что жизнь показывает: все они находятся в пределах нашей донюхняемости.

Эдуард Сребницкий.

Глава 21

Здравствуйте, дорогие Григорьевы!

Недавно мне прислали фотографии из архива выпускников нашего университета. На одной из них я иду в колонне демонстрантов в поддержку перестройки. Прямо надо мной транспарант «Энергию перестройки – делу социализма!» Как вы помните, нас тогда всем универом отправили на эту демонстрацию. Если бы фотографию можно было расширить, наверняка мы увидели бы и вас.

Но зато мы можем расширить границы наших воспоминаний, не так ли? Сильно расширять не будем, а ограничимся лишь темой дефицита, которую я обещал затронуть в одном из предыдущих писем.

Вообще, сколько я себя помню, столько же помню и дефицит, то есть «недостаток отдельных товаров и услуг, которые покупатели не могут приобрести, несмотря на наличие денег» – так толкует слово «дефицит» словарь. Дефицит был неотъемлемой частью советского образа жизни, но в перестройку недостаток отдельных товаров и услуг приобрёл такие масштабы, что уже непонятно было, чего же остался достаток?

Интересно, что спустя месяц после демонстрации в поддержку перестройки в Свердловске (нынешнем Екатеринбурге) состоялась ещё одна демонстрация, которая прошла по тому же самому маршруту. Мы сидели на лекции, как вдруг услышали нарастающий с улицы гул. Все кинулись к окнам. По проспекту Ленина к Площади 1905 года двигалась многотысячная толпа разгневанных людей. Стояла зима, окна были закрыты, но до нас явственно доносились крики с требованием обеспечить население города продуктами питания.

К тому времени полуторамиллионный город испытывал острейшую нехватку продуктов. Люди простаивали в многочасовых очередях, чтобы купить хоть что-то из еды. Ситуацию усугублял приближающийся Новый год и отсутствие в магазинах алкоголя. Я, например, простоял шесть часов в винный магазин, ожидая обещанный завоз шампанского, но так и не смог ничего купить.

И вот терпение людей лопнуло. Разъярённая толпа двигалась к центральной площади Свердловска, вбирая в себя потоки со всех попутных улочек и улиц. Надо ли говорить, что и студенческий поток, оставив лекции на попечение преподавателей, тут же влился в общую массу.

Чем ближе к Площади 1905 года приближалась колонна, тем громче становились крики демонстрантов, тем слаженней звучали тут же рождаемые лозунги. Люди требовали уже не только продуктов, но и отставки областного партийного руководства во главе с первым секретарём Юрием Петровым и уж совсем радикальное – прекращения власти коммунистической партии!

Когда толпа достигла площади, демонстранты отняли у милиции грузовик с громкоговорителем, и митинг окончательно перерос в политический. Дополнительное возмущение людей вызвал тот факт, что прямо в те минуты, когда проходила акция, магазины начали наполняться продуктами. Значит, продукты всё-таки были?!

Ораторы у микрофона сменяли один другого, выражая возмущение и выдвигая требования. Неожиданно для себя и я оказался возле громкоговорителя и, получив микрофон, тоже возмутился и чего-то потребовал, а вокруг, насколько хватало глаз, стояли люди, слушали меня и сурово кивали в знак одобрения.

Едва я спустился с машины, как меня кто-то обнял за плечи. Это был секретарь студенческой партийной организации нашего факультета и одновременно мой товарищ Толик Феоктистов – тот, с которым мы ездили в «колхоз» и с которым вплоть до моей женитьбы жили в общаге в одной комнате.

– А я тебя стою слушаю, – сказал Толик ласково. – Ты уже всё? Тогда пойдём отсюда.

Он повёл меня с площади.

– Зачем тебе это надо, Эдичек? – уговаривал меня, как больного, Толик. – Пусть они кричат, эти горлопаны. Ишь! – начал грозить он в сторону толпы. – Голос на партию подняли. Подождите, вы ещё все на Лубянке будете корчиться!

Мы двигались в сторону остановки общественного транспорта.

– В магазинах всего полно, – продолжал Толик. – Некогда митинговать, надо к Новому году закупаться.

– Не может быть, всего полно, – не поверил я.

– Да, Эдичек, да, – уверял Толик. – Зайди посмотри. Партия обо всех позаботилась.

Конечно, Толик дурачился. Но насчёт магазинов говорил абсолютную правду. Такого изобилия на свердловских прилавках я никогда раньше не видел! Как по мановению волшебной палочки на них появились продукты. Да не только простые, а и деликатесные! А уж алкоголя – разного, и кто сколько хочет. Я на всякий случай взял побольше, и деликатесов купил к праздничному столу, и разного другого про запас.

И оказалось, правильно сделал: с началом нового года продукты из широкой торговли вновь постепенно исчезли – заботы партии хватило ненадолго.

Была введена талонная система на мясо, масло, сахар. Но она не спасала. Например, мы с Олей, хоть и имели талоны – не могли отоварить их на протяжении нескольких месяцев!