О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

Первым почуял неладное глюк Хамфри. Он все чаще заглядывал к Камбру просто так, при этом почти на него не смотрел, улыбался невпопад, нес какую-то чушь, а иногда даже становился зеленым в синюю крапинку, что у глюков является признаком сильнейшего беспокойства.

Руфус тоже начал замечать, что Камбр какой-то странный. Никуда не ходит, ничего не пишет. С каждым днем все бледнее и бледнее…

Недели через три после знаменательного возвращения глюк Хамфри позвонил Руфусу Дринклу Паперсу.

– Руфус? Привет, это глюк Хамфри. Ты не знаешь, где Камбр, что-то не могу его найти?

– Нет, но точно не у меня. А что?

– Да ничего особенного. Но телефон его почему-то не отвечает. У Клинка его нет. Топу не видел его уже дня три. Ты когда его видел последний раз?

– Дня три назад или четыре, точно не помню, я был немного занят.

– Вот-вот. И все так говорят. Дня три-четыре. А я звоню со вчерашнего дня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Но у тебя, вроде бы, есть ключ от его квартиры. Не сходить ли нам в гости?

– Ладно. Сейчас возьму велодрын. Встретимся у заправки. Э-э, постой-ка, может, он на космодроме?

– Вообще-то зимой там делать нечего, но я не поленился, слетал туда, чуть крылья не отморозил. Нет там никого. Ни души. Даже крокозяблих следов не видно. Так что, я жду тебя у заправки?

Руфус, зная, что глюки никогда не беспокоятся по пустякам, встревожился не на шутку. Подгоняемый смутным чувством беды, он спешно оделся и пошел выводить из сарая велодрын. Тот было начал громко фыркать и ворчать что-то не слишком лестное об отсутствии у некоторых мозгов, поскольку кто же в такой мороз пользуется велодрыном, вот скиннер – другое дело, они для этого и существуют, а вовсе не велодрыны… Но Руфус не стал выяснять отношения, просто врубил третью скорость, и велодрын, сразу поняв, что дело серьезное, рванул с места, как ошпаренный, оставляя позади себя вихрь снежной пыли.

Камбр был дома. Лежал на диване бледный с синюшными, запекшимися от жара губами. Темно-фиолетовые тени залегли под глазами, нос заострился, глаза же стали почти черными и лихорадочно блестели. Он метался по постели, то выкрикивая какие-то странные команды, то быстро неразборчиво что-то лопоча, то жалобно причитая. Вдруг сел на постели и, вскинув руку, начал:

«Я не поэт,

Я ремесленник жалкий…»

Но, не закончив фразы, снова повалился на кровать и затих.

Руфус бросился к телефону. Сначала он позвонил Люке, своей подружке, и попросил немедленно явиться к Камбру, затем, порывшись в записной книжке, позвонил своему домашнему врачу Эджу Катерсену.

Однако первым появился у Камбра не врач и не Люка. Первой к великому изумлению Руфуса и глюка Хамфри пришла увешенная свертками, сумками и пакетами племянница Руфуса – Риза Пабс.

Маленькое отступление о Ризе Пабс, совершенно необходимое для дальнейшего связного повествования.

Вот тут-то мы, пожалуй, прервем наш рассказ о Камбре, чтобы поподробнее познакомить вас с Ризой Пабс, поскольку, хоть раньше она нам и не встречалась, но личность эта весьма выдающаяся и в нашем дальнейшем повествовании будет играть далеко не последнюю роль.

Лет тридцать назад, еще когда Руфус бегал в школу и носил бархатную куртку и короткие штанишки по тогдашней школьной моде (тогда было не принято мальчикам носить юбки, не то что сейчас), его старшая сестра Дефра вышла замуж за знаменитого уже в то время на всю Силизенду биолога Слоупека Пабса и улетела с ним на Драму, оставив парня на попечение дядюшки Гласса.

Для тех, кто мало знаком с силизендской астрономией, поясню: Драма – третья планета от тамошнего светила. В отличие от Силизенды спутников не имеет. Кроме того, на Драме довольно жарко. Зимы там в нашем с вами понимании не бывает вообще. Помимо силизендцев-колонистов, живут на Драме и аборигены (они себя называют драм-мат-тургами, а силизендцы зовут их драматиками).

Какое-то время Дефра и Слоупек жили, как все нормальные колонисты, на северном полюсе. Аборигенов там практически нет, и жизнь вполне цивилизованная. Однако нет там и богатой растительности. Слоупека это, естественно, не устроило. Он-то прилетел на Драму делать открытия и писать диссертацию. Поэтому семейство перебралось в южное полушарие. К тому времени у них уже было двое детей: мальчики Шетур и Антик.

Надо вам сказать, что в отличие от Силизенды на Драме всего один материк, расположенный на северном полюсе. В южном же полушарии великое множество больших и маленьких островов, покрытых непролазными джунглями. Часть островов колонисты уже освоили и построили на них городки и биостанции. Часть заселяют аборигены-драматики, и туда колонисты стараются не соваться, опасно. Некоторые же острова вообще необитаемы. Сами понимаете, что для фанатиков вроде Слоупека в южном полушарии просто раздолье. Семейство Пабсов поселилось на острове Лисаф в одноименном же городе. Недалеко от Лисафа находились острова Джампра и Хорест – оба незаселенные, и Слоупек, конечно же, проводил там все время. Он так увлекся работой, что совершенно позабыл про семью. Дефра же никогда покладистым и терпеливым характером не отличалась и однажды, оставив детей на попечение няньки, со скуки отправилась в лисафские джунгли. Погулять. И пропала. Впрочем, так всегда бывает, когда суешься, куда не следует.

Естественно Слоупеку пришлось бросить все дела и, кляня непролазные драматические джунгли, полные всяких жутких тварей, аборигенов, не желающих ничем помочь, а заодно и южно-драматическое правительство, вконец обюрократившееся, заняться поисками горячо любимой жены. Семь месяцев ушло на розыски. Наконец Дефру нашли. Ее совершенно случайно обнаружил военный стреколет на маленьком островке Хау-хау, отдаленном от всех оживленных трасс. Дефра выглядела вполне здоровой и довольной жизнью. Пещера, в которой ее нашли, была весьма уютной и, что самое примечательное, оборудованной по последнему слову силизендской техники.

Как Дефра оказалась на Хау-хау, что с ней произошло, и откуда взялась столь комфортабельная пещера, осталось тайной. Госпожа Пабс наотрез отказалась что-либо объяснять. Ее доставили домой, в семью, а через три месяца Дефра родила маленькую девочку, цветом кожи и волос, а также разрезом глаз весьма похожую вовсе не на Слоупека Пабса, а на аборигенов.

Слоупек, когда его допустили к младенцу, весьма скептически смотрел на маленькое мирно посапывающее сине-зеленое существо, которое ему предлагалось отныне называть дочерью, но он был отходчив и незлобив, а потому, погладив младенца по головке, покрытой, будто мхом, ярко-малиновой шерсткой, решил, что малышка ни в чем не виновата и любви достойна ничуть не меньше, чем ее старшие братья. Назвали младенца Ризой. И с тех пор у Дефры больше не было возможности не то что поскучать, присесть даже на минуту.

Риза росла очень быстро, и в отличие от своих братцев была ребенком шустрым, весьма проказливым и сообразительным. Пару раз, еще в младенчестве, она чуть было не удрала в джунгли, устроила маленький пожар, разорвала в клочья папину диссертацию – плод его многолетних исследований – как раз накануне защиты, в зоопарке выпустила на свободу гигантского мелкохвоста – жуткого хищника. Ей, видите ли, его жалко стало, бедненького. Мелкохвост, конечно, даром времени терять не стал, тут же устроил показательную охоту на окружающих. Все в общем-то обошлось, но мелкохвост успел-таки поймать одного драматика и откусить ему ногу, прежде чем зловредного хищника изловили и загнали обратно в клетку.

Дефра относилась к шалостям Ризы спокойно, но когда той удавалось вывести ее из себя, наказывала малышку довольно сурово. Риза терпеливо сносила наказание, а потом шла к отцу. Слоупек обожал своего маленького лягушонка и прощал ей все.

Риза подросла и пошла в школу. Теперь она ничем не напоминала сине-зеленого лягушонка в ярко-малиновом парике, каким была в младенчестве. Кожа ее стала темно-оливковой, волосы потемнели, отросли, сделались мягкими и шелковистыми. Дефра заплетала их по силизендской моде в 12 косичек и укладывала вокруг головы в подобие короны, отчего Риза казалась взрослее. Она все больше походила на мать: тот же вздернутый носик, те же пухлые губки, и только глаза чуть раскосые и абсолютно черные, придавали ей некоторое сходство с драм-мат-тургами.

Учеба давалась Ризе слишком легко, и у нее по-прежнему много времени оставалось на шалости. Сначала она сколотила из соседских мальчишек шайку пиратов, и весь город на время превратился в арену боевых действий. Вскоре увлечение пиратами прошло, зато Риза увлеклась археологией и в поисках древних цивилизаций устроила с друзьями подкоп под радиовышкой, отчего та в конце концов рухнула, оставив город на неделю без связи. Потом ей захотелось стать укротительницей диких зверей. Поймав в джунглях ядовитого плюха, она притащила его домой к своему дружку Мракусу, и они вдвоем взялись за укрощение зверюги. Надо сказать, что затея была дурацкая и изначально провальная, плюхи дрессировке не поддаются. Но Риза упрямая, как и ее мать, решила доказать обратное. Плюх, не потерпел вольного с собой обращения, вырвался и сбежал в джунгли (по крайней мере, с тех пор его никто не видел), но, удирая, саданул Ризу ядовитым хвостом, отчего на ноге у нее на всю жизнь остался глубокий синий шрам…

Всех Ризиных шалостей перечислить здесь просто невозможно, наберется еще на один роман. Последнее, что она сотворила – это, подружившись с сыном вождя племени прозаглов Полком Чушеком, устроила маленькое восстание туземцев. Тут уж у Дефры терпение окончательно лопнуло, и она уговорила Слоупека послать Ризу на Силизенду в Мискский закрытый колледж для девочек.

Поначалу Ризе пришлось там нелегко. Она тосковала, часто плакала, даже пыталась сбежать. Но потом привыкла. Пристрастилась к чтению и перечитала всю громадную колледжскую библиотеку, а это больше ста тысяч томов. Училась она по-прежнему легко, поэтому времени на чтение оставалось много. Характер ее несколько изменился: она стала более сдержанной и молчаливой. Но если хотела, легко могла быть душой общества. По крайней мере, на ежегодных балах, устраиваемых колледжем, Риза на зависть подружкам пользовалась неизменным успехом. Ко времени окончания колледжа Риза превратилась в очаровательную девушку. Ее несилизендское происхождение почти не бросалось в глаза. Кожа стала бледно-оливковой, волосы еще больше потемнели и только при ярком солнечном свете отливали лиловым. Она по-прежнему заплетала их в двенадцать косичек и укладывала на голове самым затейливым образом, отчего выглядела, как таинственная принцесса из сказки.

Окончив колледж, Риза приехала в Дурмунурзад к Руфусу. Дефра к тому времени умерла, не пережив страшной эпидемии зеленой чумы, выкосившей половину населения Драмы, а Слоупек с горя ушел в монастырь Нон-Галимат, принял обет молчания и никого не желал видеть.

Руфус очень обрадовался племяннице. Она поселилась в Бегемотнике, и с тех пор жизнь Паперса приобрела более цивилизованные формы. Риза оказалась умелой домохозяйкой, а всяческая растительность ее просто обожала. Старая меднокаменная груша, например, та, что уже лет сто росла перед замком и давно никого не радовала своим видом, вдруг начала цвести пышным цветом, а от плодов стало некуда деваться.

Дурмунурзад Ризе понравился. Она быстро подружилась с Люкой, Руфусовой подружкой, и с еще десятком другим девушек и парней. А кроме того, Риза влюбилась. Причем совершенно безнадежно. В кого бы вы думали? В Камбра. Руфус, узнав об этом, поначалу пришел в ужас, но потом подумал-подумал и решил, что ничего страшного. Либо эта дурь со временем выветрится из Ризиной головы, либо Камбр когда-нибудь все-таки обратит на нее внимание, и они поженятся. И так, и так хорошо.

Единственное, что Риза не любила, так это зиму. Зимой она всегда страшно мерзла, а кроме того, очень боялась гололеда, а посему, на улицу выходила в самом крайнем случае, даже в зимнем карнавале участия не принимала…

***

Ну так вот, вместо доктора на пороге комнаты появилась Риза, увешанная всякими сумками, свертками и пакетами, как кокосовая елка под Новый год.

– Риза, сколько раз я тебе говорил, что подслушивать не хорошо! – воскликнул Руфус.

Риза только дернула плечом.

– Вот еще, лучше помоги мне раздеться, – сказала она и, пока Руфус разматывал ее, помогая снять всевозможные платки и кофты, продолжала, – я вовсе не подслушивала. Люка прийти не может, а мне делать нечего. Ой, батюшки, что с ним?! – всплеснула она руками, увидев Камбра. – Бедненький! Я ему сейчас бульон разогрею.

Риза понеслась на кухню разогревать бульон, а в это время, как раз, пришел домашний врач Руфуса Эдж Катерсен.

– Ну тек-с, где тут наш больной? – спросил он, входя и потирая руки. Эдж считался одним из лучших врачей в Тамаизе, чем Руфус несказанно гордился. – Что случилось?..

– Н-да, – нахмурился Эдж, осмотрев Камбра. – Н-да. Не знаю, что и сказать. Лихорадка. Очень похожа на розовую, но в это время года!.. Невероятно. Впрочем, подавайте ему вот эти порошочки и вот эту микстурку, – Катерсен быстро выписал рецепт. – Да, еще за ним нужен постоянный уход. Держите его в тепле и поите красным вином. По полстакана три раза в день. Лучше местным «Меркатором», но можно и «Ваской» или еще каким. Я зайду через денек. А будет хуже – вызывайте. Если это розовая лихорадка, должно наступить улучшение через недельку.

И в самом деле, улучшение наступило. Причем уже на следующий день. Камбр пришел в себя, тут же вскочил и, пошатываясь от слабости, заковылял к двери, бормоча, что его ждет Берри Струпник.

Руфус поймал Камбра у порога и силой уложил обратно в постель, заверив, что в таком состоянии он никуда не пойдет. Ни он, Руфус, ни Риза, ни глюк Хамфри его никуда не пустят, пусть даже не надеется.

Камбр притих, но на следующий день ему стало еще лучше, и он заявил друзьям, что все в порядке, ему никто не нужен. Однако через две недели приступ повторился.

На сей раз врача вызвала Риза. Руфус был сильно занят в муниципалитете, и она решила навестить Камбра сама. Камбр снова лежал без сил и бредил. Эдж Катерсен, увидев его в таком состоянии, угрюмо хмыкнул, прописал сильнодействующую микстуру из черного корня, диету и велел лежать не вставая. Камбр, впрочем, и сам не очень-то рыпался. Силы оставили его, и он неделю провалялся тупо глядя в потолок, послушно глотая горькую микстуру и запивая ее овощным соком. Потом вновь наступило улучшение, но ненадолго.