Марсельская сказка

– Тебе это не мешает быть отчаянной стервой! И где же твои книжки? Видимо, твои лорды были слишком озабочены тем, чтобы сделать из тебя не очень хорошего писателя, наплевав на то, что из тебя получился не очень хороший человек.

В доме вмиг воцарилась ошеломлённая тишина. Это стало для меня настоящей пощечиной – хлёсткой и отрезвляющей. На секунду я даже забыла, как дышать, только уставилась на пылающего злостью Реми стеклянным взглядом, не находя в себе сил пошевелиться. От его слов разошлись старые швы, выпустив на волю гниющую рану, и та расползлась по всему телу, убивая меня, отравляя. Я прижала ладонь к груди, развернулась и, помедлив лишь на мгновение, бросилась к двери и выбежала прочь из этой чёртовой комнаты. Душа горела. Я хотела броситься в холодные воды открывшегося передо мною моря, только бы затушить этот яростный пожар внутри, только бы не сгореть дотла от этих разрушающих чувств. И всё вокруг меня пылало закатным огнём, и не было ни единого шанса от него скрыться. Я нашла самое отдалённое и уединённое место, безопасное место, скрытое от ненужных глаз, и, взобравшись на покатый валун, обхватила колени руками и горько заплакала. Море тянулось ко мне, ласково шептало слова утешения, а я рыдала, открывая ему свою душу, ничего не утаивая, ничего себе не оставляя. Морской ветер трепал мои волосы, помогая собраться с мыслями, разложить все чувства по полочкам, справиться с внутренним хаосом, и совсем нескоро, когда алое солнце почти скрылось за горизонтом, лаская моё лицо прощальными лучами, я поняла, что обида во мне не имеет к Реми никакого отношения.

И – как удивительно! – стоило мне осознать это, как кто-то остановился за мной спиной, опустив на мои плечи тёплый жакет. Я задрожала. Слёзы уже почти высохли.

Реми долго молчал, явно собираясь с мыслями.

– Никто из них не хотел, чтобы я связывала свою жизнь с литературой, – вдруг надломленным голосом произнесла я, опережая его сухие вымученные оправдания или, кто знает, может быть, обвинения. – Я должна была познавать медицину в Сент-Эндрюсе, как моя сестра Шарлотт. Но меня всегда интересовала только литература, больше скажу, я не других авторов изучать хотела, я грезила… грезила быть одним из этих авторов. Я отстояла своё мнение и уехала учиться в Кембридж. Вот только так и не написала ничего стоящего. А в остальном ты прав. Моя семья была слишком озабочена нашим положением в обществе, чтобы тратить время на такие глупости, как воспитание «хорошего человека», – я поморщилась и встала с валуна, приглаживая растрепанные кудри. – Хотя Шарлотт стала хорошим человеком. Правда. Ах, да, я опять говорю о себе, – повернувшись к нему, я заметила глубокую морщину между его бровей. Я пристально уставилась на него, сощурилась и горько пробормотала: – Вероятно, это черта всех «плохих людей».

Рана внутри меня разверзлась такая, что я едва ли могла представить, как существовать с ней дальше. Время наложит на него новые швы, но как долго мне придётся ждать? Эта рана глубже, болезненнее, в ней не только отношения с семьёй, не только старые комплексы, но и новые события, несколько жутких дней в подвале, пугающие воспоминания, и эти слова, хлесткие и ядовитые слова человека, чьё мнение должно волновать меня в самую последнюю очередь. Почему я приняла это так близко к сердцу? Возможно, потому что именно туда он и целился.

Мне ничего не оставалось, кроме как развернуться и пройти мимо него в дом. Вот только едва я двинулась в нужную сторону, когда чья-то сильная рука сомкнулась на моем запястье, заставив остановиться. Я обернулась, обводя лицо Реми вопросительным взглядом, и всё внутри меня затрепетало в предвкушении извинения. Он снял фуражку, посмотрел куда-то вдаль и тяжело вздохнул. Выражение его лица оставалось нечитаемым, и я уже собралась вырвать руку из его хватки, но мужчина, наконец, прервал молчание своим тихим глубоким голосом:

– Я принёс хлеб. В доме есть сардины. Ты наверняка голодная.

Захлестнувшее меня недоумение слишком внезапно сменилось облегчением. Как же замечательно, что солнце уже скрылось за горизонтом, и вечерние сумерки спрятали мою глупую улыбку, оставив лишь мерцающий взгляд. Я покачала головой, сдерживая смешок. Не оставалось ни единого сомнения в том, что таким образом он пытался извиниться. Возможно, мне показалось, возможно, таким способом он хотел меня отравить, но что-то подсказывало, какое-то внутреннее чутьё, что он искренне раскаивается за свои слова. Об этом говорил и жакет на моих плечах, и его пальцы, всё ещё сомкнутые на моём запястье. Я посмотрела вниз, затем снова на него, и коротко кивнула.

– Я очень проголодалась.

Ответ не заставил себя ждать:

– Тогда пойдём.

Мы молча направились в дом. Он – чуть впереди, я – касаясь своим плечом его плеча. Море провожало нас тихим рокотом, лаская наши спины прохладным вечерним ветром, и тот забирался прямо под кожу, расползаясь в душе непонятной тревогой. Очередной день на исходе. Впереди – не дорога в Париж, а старый рыбацкий дом, где в крошечном окне пляшет огонь от керосиновой лампы. Что нам приготовила эта ночь? Я была выжата, как лимон, до головокружения голодна и совершенно обессилена, так что мне оставалось лишь мечтать о сносном ужине и крепком сне. А эти заботы… каждая из них… пусть достанутся утру, холодному и нежеланному. Думать о насущном сейчас казалось просто преступлением.

– Спасибо, – пробормотала я, когда он придержал для меня дверь, пропуская внутрь.

Свет от лампы был весьма скудным, и всё же я не могла не заметить, что за время моего отсутствия Реми прибрался в комнате. Хаос, который я устроила, теперь был лишь воспоминанием, невысохшими слезами, поцарапанным горлом, и даже карты аккуратной колодой лежали на подлокотнике дивана. К ним я и направилась, пряча их в карман и оборачиваясь к неловко застывшему в дверях мужчине. Он кашлянул и отвёл от меня свой суровый взгляд. Сейчас, в этом тёмно-оранжевом свете, лишь наполовину касающемся его лица, Реми напоминал мне кого-то из прошлого, далёкого или нет, и это странное чувство посылало толпы колючих мурашек по спине. Я задержала дыхание и, сглотнув, присела на диван. Внутренний порыв спрятаться от него, сбежать, спастись, был мне совершенно непонятен. И до тех пор, пока он не заговорил, я варилась в этом котле неизвестного страха, то ругая себя за неуместную подозрительность, то содрогаясь от каждого предположения.

– Как вижу, к сардинам ты не прикоснулась, – Реми медленно прошёл к столу и, отодвинув стул, с выдохом сел. Я не спешила присоединяться. – Ты, конечно, избавишь меня от многих проблем, если помрешь с голоду в ближайшее время, но я всё же посоветовал бы тебе поесть. Один только хлеб не придаст тебе сил.

Кончики моих губ опустились. В детстве меня часто заставляли питаться тем, что не вызывало у меня ничего, кроме отвращения. Мне не привыкать. Встав с дивана и подойдя к столу, я критично оглядела скудный ассортимент и поморщила нос при одном лишь взгляде на рыбные консервы, плавающие в масле.

– Это вполне сносно, – пробормотал Реми, отправляя в рот кусок хлеба. – Можешь закрыть глаза и представить… чем вы там в высшем обществе питаетесь? Хотя, какая к чёрту разница? Шотландская кухня, изысканная или нет, это же просто мерзость.

Я решила проигнорировать его, садясь на соседний стул и отрывая от лежащего на столе хлеба небольшой кусочек. Всё моё внимание всецело принадлежало сардинам. Из столовых приборов был только нож. Им я и воспользовалась, накалывая маленькую рыбину на самый кончик и укладывая её на хлеб. Боковым зрением я чувствовала, с каким интересом за мной наблюдает Реми, и от этого всё становилось ещё более неловким. Я злилась на него, на себя, на весь этот чёртов мир, так что желание как можно скорее покончить со всем этим позволило мне незамедлительно отправить пищу в рот. Поморщившись, я проглотила её, почти не жевав. Реми усмехнулся, вероятно, увидев мои в удивлении широко распахнутые глаза.

– Неужели понравилось?

– Что? – я повернула голову в его сторону, встретившись с самодовольной ухмылкой. – Нет, это было отвратительно.

То, что сардины были весьма терпимыми на вкус, ему необязательно знать. Ужин мы продолжили в спокойной и, что удивительно, весьма комфортной тишине. Мне совершенно не хотелось разговаривать, впервые я не была озабочена контролем, меня мало волновали проблемы завтрашнего дня и беды сегодняшнего. Вероятно, моя истерика на берегу и ранее в доме лишили меня последних сил. Веки налились свинцом, я оглядела стол в поисках кувшина с водой и, не найдя ничего, выпустила разочарованный вздох.

– Я буду спать на диване, – нарушила тишину я, теперь сверля взглядом дверь, ведущую в тёмную крохотную уборную. – Здесь ведь нет крыс? Я бы не хотела, чтобы…

– Эйла, – Реми прервал мою речь, и я вздрогнула, посмотрев на него. Третий раз, когда он назвал меня по имени. – Сегодня я действительно был на ферме.

Взгляд мой похолодел. Разумеется, мне хотелось узнать как можно больше деталей о его вылазке, но едва ли я сейчас была способна выслушать его и принять полученную информацию к сведению.

– Обсудим это завтра, – сухо ответила я, возвращая нож на место.

– Нет, мы обсудим это сейчас, когда у тебя нет сил на то, чтобы заваливать меня вопросами, – с противным скрипом он отодвинул стул и встал из-за стола. Я подняла голову, чтобы посмотреть в его наглые глаза. – Я договорился с местным трактористом. Завтра в семь утра он будет ждать нас у въезда на ферму.

Любопытство вытеснило бессилие. Я повернулась, положив руку на спинку своего стула.

– Зачем?

– Чтобы подбросить нас до Марселя, – пояснил Реми, направляясь к дивану.

– Но ты сказал…

– Если фермеры будут знать, что мы направляемся в Марсель, об этом вскоре будут знать и бестирийцы. Смекаешь?

– Ты запутал следы, – запоздалая мысль меня озарила. – И что дальше?

Встав со стула, я подошла к своему спутнику – тот сосредоточенно рылся в своей сумке. Где же он будет спать? Равнодушный взгляд скользнул к сырому полу с просевшими и прогнившими досками. Замечательно! Будет ему наказанием за то, что бросил меня здесь.

– По пути сюда я навестил своего приятеля. Его грузовик будет стоять в пять утра возле шоссе, Артур подбросит нас в Венель, – Реми выпрямился. – Очередное захолустье. Если бы не твой вчерашний спектакль, возможно, к этому времени мы бы уже были в Марселе, откуда нам открылась бы масса возможностей добраться до Парижа прямым рейсом.

Сказав это, он фыркнул и прошёл мимо меня, задевая моё плечо своим. Я тотчас вспыхнула – от былой сонливости не осталось и следа.

– Это каким, интересно, образом?!

– К твоему удовольствию… – Реми вздохнул. – Не самым законным.

Ошарашенная, я обернулась, и взгляд мгновенно вонзился в крепкие загорелые руки, без труда поднимающие тяжёлую крышку сундука, с которым накануне я имела неудовольствие провозиться, пыхтя и проклиная всё вокруг. Пара выгоревших на прованском солнце прядей упала на лоб мужчины, и он смахнул их, хмурясь и скользя языком по нижней губе. Наверное, в этот миг мысли и улетучились из моей головы. О ч`м мы говорили? Реми уставился на меня с непониманием, и я поспешно отвела взгляд. Вспоминай, Эйла…

– Что? Тебя так напугала эта возможность? – спросил Реми, хмурясь.

Мысленно я ударила себя ладонью по лбу. Ну, конечно! Винить в этом стоит исключительно перманентный стресс и недостаток сна.

– Так и знала, что связалась с бандитом, – пробормотала я, усиленно смотря куда угодно, только не на эти проклятые руки. – Я даже не стану спрашивать, что ты задумал. Если забыл, конечной точкой нашего… твоего и моего пути является полицейский участок. И прекрати уже говорить о вчерашнем. Насколько я правильно помню, ты сам утверждал, что в большие города бестирийцы не суются.

Выудив из сундука клубок рыболовных сетей, Реми бросил его на пол и устало потёр переносицу.

– Я утверждал это до того, как узнал, что ради одной похищенной девицы они так заморочатся. А теперь, я уверен, в Марселе нас бы встретили куда менее радушные аборигены, чем те, что вломились в номер сегодня утром. Ты или твоя семья их чем-то серьёзно обидели. Кто из нас бандит в таком случае?

Реми не ждал от меня ответа, а мне нечего было ему рассказать. В связь моего отца с этими бастардами я по-прежнему отказывалась верить, а их «доказательства» были не более чем общеизвестные факты. Ещё и эта лодка… «Фиона». У отца никогда не было лодки! Бестирийцы ошиблись, похитив меня, а открыли эту проклятую охоту на меня только лишь потому, что я… вероятно, подстрелила Левшу. Возвращаться к рассуждениям о том, могла я его убить или нет, было для меня сродни с пыткой. Я бы не убила человека ни в каком из своих состояний. И этого знания мне было вполне достаточно. Быть может, в своём вымышленном мире я бы и допустила такой сюжет, но в реальности… нет, ни за что.

– Ладно, ложись спать, – Реми прервал напряженную тишину, поднял с пола клубок сетей и положил его на стул. – Завтра рано вставать. В полпятого утра он будет ждать нас у шоссе.

Я нахмурилась, наблюдая за тем, как Реми направляется к двери.

– Мы можем доверять этому человеку? – встревоженно спросила я. – Стой, ты куда это собрался?

– Доверять, не доверять… у нас нет выбора. Ложись спать, Эйла. Я освежусь и вернусь в дом.

Он не дал мне сказать ни слова, выйдя из дома и захлопнув за собой дверь. Первый порыв двинуться за ним разбился о проснувшуюся, наконец, гордость. Мерзавец. Пусть уходит, глаза мои его б не видели! Громко фыркнув и пнув ногой валяющийся на полу будильник, я прошла к дивану и с отвратительным скрипом села. Секунда, две, пять… терпение, Эйла, забудь об этом идиоте.