Марсельская сказка

– Нет, – он улыбнулся.

Я задержала дыхание. Голос мой дрожал:

– Тогда что ты чувствуешь, находясь здесь?

Реми ответил немедленно:

– Благодарность. Волнение. Грусть… не знаю. Большая часть чувств не имеет ничего общего с этим местом.

Сглотнув, я изо всех сил старалась не уронить взгляд на его губы.

– Тогда… с чем имеет?

– С тобой, – выдохнул он и вдруг наклонился ко мне, обрушив свои губы на мои в настойчивом и нежном поцелуе.

Ноги мои подкосились, но Реми успел подхватить меня за талию и прижать к себе. Я обмякла в его руках, изумленная таким порывом, но отвечающая на поцелуй, захватывающая его губы с той же страстью, что и он. Я ужасно боялась признаться себе, ему, нам обоим в том, что так сильно ждала этого, почти грезила, но держала себя в руках, а теперь не намерена отступать. Он больше не посмеет меня оттолкнуть, а я отныне не согласна на меньшее. Только наша всепоглощающая страсть, только его обжигающие губы, только мои руки на его шее.

Мы оба понимали – поцелуй давно перешёл границы дозволенного. Его руки стиснули мою талию, а я в ответ всем телом прижалась к нему, чувствуя, как горячая истома разливается внизу живота. Я не могла представить, что в любую секунду это может закончиться, но целовала его, как в последний раз – глубоко, влажно, переплетая свой язык с его в этом чувственном и жарком танце. Это был истинный фейерверк всех самых противоречивых чувств, нет, извержение вулкана, когда обжигающая лава разливается внутри, посылая по всему твоему телу туманное марево, делая тебя почти бескостной, заставляя слиться с ним воедино.

Слиться с ним воедино…

– Эйла, я прошу тебя, останови меня… иначе… – сквозь поцелуй прошептал Реми, опуская свои ладони на мои бедра.

– Не смей.

Я прикусила его нижнюю губу и слегка толкнула крепкую грудь, заставляя Реми отступиться и шагнуть к дивану. Снова толчок – ещё один шаг в сторону дивана. И снова. Его голубые глаза пылали удивлением, восхищением, желанием, пока я так бессовестно на него наступала. Последний толчок ладонями в грудь, и он приземлился на диван, усмехаясь и откидываясь на спинку, позволяя мне усесться на его колени. Реми притянул меня ближе к себе за бёдра и вновь напал на мои губы – в этот раз танец вёл он. Так странно… мне почему-то безумно хотелось смеяться! Я улыбалась ему в губы, едва сдерживая рвущийся наружу хохот, но он, поглощенный страстью, этого не заметил. Наверное, думала я, отвечая на поцелуй, всё это из-за колокольчиков. Треклятых колокольчиков, звенящих в моей душе. Почему я чувствовала себя так? И почему это было так похоже на счастье, о котором все кругом говорят?

Хохотать больше не хотелось. Я поцеловала его глубже, чтобы затем скользнуть губами к его скулам, а следом и к шее, прикусывая горячую матовую кожу. Реми тихо и хрипло застонал, сжимая руками мои ягодицы, а затем и вовсе сбрасывая с моих плеч жакет, а после задирая это совершенно ненужное платье. Слегка отстранившись и встретившись с его пылающим взглядом, я приподнялась и сняла платье через голову, предоставляя ему обзор на полупрозрачную сорочку и горошины сосков, натягивающие ткань в районе груди. К ним он и припал губами, потянувшись ко мне, и я тихо ахнула, зарываясь пальцами в его густые волосы. Я так давно не испытывала этого и так давно никого не желала – настолько сильно, что вместе с истомой внизу живота пульсировала и боль.

– Ты не будешь жалеть об этом? – спросил он, подняв на меня взгляд.

– Нет, – тихо отозвалась я. Реми улыбнулся, наклонившись к моей груди, но, тихо выдохнув, я взяла его за подбородок и заставила встретиться со мной взглядом. – А ты? Ты не будешь жалеть?

– Нет, – его большой палец очертил контур моих приоткрытых и пульсирующих губ. – Это было бы сродни самоубийству.

После этих слов нас обоих окутал туман всепоглощающей страсти, какой-то совершенно дикой необходимости почувствовать друг друга здесь и сейчас. «Что же мы творим? Конечно, мы будем жалеть об этом!». Эти мысли растворились в тумане в тот же самый миг, когда он, расправившись с брюками и моим нижним бельём, наконец вошёл в меня. Я застонала, напрочь забыв о соседях и сосредоточившись лишь на этих ощущениях, этой эйфории, разрывающей меня на части и в то же время делая как никогда целостной, будто собирая частички моей души, частички сердца, что давно находились в раздрае. Сущее наслаждение… оно разливалось внутри меня с каждым толчком, глубоким и плавным, с каждым поцелуем Реми, с каждым его прикосновением. Я поднималась и опускалась на него, будто всегда знала этот ритм, всё было слишком идеально, даже… неправдоподобно. Закрывая глаза, я словно видела себя в темном сыром подвале водонапорной башни, но затем Реми увлекал меня в поцелуй, и все пережитые ужасы растворялись в этой всепоглощающей ласке, в чувстве абсолютной безопасности. С ним и не могло быть иначе. Я всегда балансировала на грани рядом с Реми, но никогда не срывалась в пропасть, никогда не падала в сплошную черноту, приводящую к гибели – только к удовольствию. И сегодня это падение настигло нас обоих.

Моё тело тонуло в сладостных судорогах, пока я прижималась к Реми, отдавая всю себя и всего его получая взамен. Ни с одним из обоих мужчин, с которыми я проводила ночи, я этого не чувствовала. Нечто иное, будто не с этой планеты, ощущение абсолютно интимное, запоминающееся надолго, может быть, навсегда, и наркотическое, заставляющее желать ещё и ещё. Я знала, прекрасно знала и чувствовала, что Реми испытывает тоже самое, и его потребность в моих губах в этот момент едва ли не заставила меня перешагнуть грань снова. Я крепко обняла его за шею, а он прижал меня к себе. Мы оба тяжело дышали, разорвав поцелуй, что теперь чувствовался иначе, и посмотрели друг другу в глаза.

Реми улыбался.

А мне снова хотелось смеяться. Неужели это снова они? Колокольчики?

Неужели я и правда чувствую это неслыханное и невиданное счастье?

Глава 25. Ирисовое поле

Порой совершенно не особенные и ничем не выдающиеся моменты запоминаются на всю жизнь, вытесняя даже самые яркие воспоминания. Мне казалось, такой момент уже прожит мной: шестилетняя я стою на заднем дворе, держа Шарлотт за руку, и мы с открытыми ртами смотрим на стаю перелетных птиц, возвращающихся в Дирлтон. Но эту картинку, яркую картинку, которую я несла сквозь года, вдруг вытеснило что-то совершенно новое, и теперь, закрывая глаза, в моей памяти всплывает тот самый миг:

Мы со всех ног несемся вниз по улице, весело смеясь и без конца оборачиваясь на соседку, что бежит за нами, плюясь ругательствами. Реми на ходу застегивает рубашку, я стараюсь не уронить наш пирог, а мадам преклонного возраста хриплым голосом кричит: «Воры! Это воры! Они вторглись в квартиру бедняжки Анаис! Вызывайте комиссаров!» Сущее безумие! Безрассудство! Ребячество! Наш счастливый хохот обгоняет ветер, и мы бежим, бежим что есть мочи от этой старухи, пока не отрываемся от неё, теперь слыша лишь глухое эхо проклятий, что сыпятся в наш адрес.

Или другое воспоминание, столь же яркое и столь же неособенное:

Едва дверь крайслера захлопывается, я перебираюсь на водительское сиденье Реми, устраиваясь на его коленях, и крепко его целую. Так бесстыдно и легкомысленно, позволяя его рукам блуждать по моей спине, а губы опуститься на мою шею. «Мы должны ехать, Эйла, и так привлекли слишком много внимания», – в секундных перерывах между опаляющими поцелуями бормочет он, пока я зарываюсь пальцами в его светлые волосы и в удовольствии прикрываю глаза.

А может быть, ещё раньше, когда мы лежали в объятиях друг друга в этой пустой квартире, и Реми делился со мной самыми безобидными воспоминаниями о войне, а я в ответ рассказывала ему о своём детстве.

Но вот я здесь – в десятках миль от прожитых моментов. Расстояние между нами всё растёт и растёт, обещая вскоре обратиться в месяцы, а затем и в годы, но эта горечь, эта тяжесть на душе почему-то тревожит меня уже сейчас. Разве это плохо – спрятать что-то настолько сокровенное в своём сердце, чтобы в минуты горя или отчаяния обращаться к этим воспоминаниям?

Наверное, это просто ужасно, ведь кроме воспоминаний у меня ничего не останется.

– О чём задумалась?

Если бы тёплая мужская ладонь не коснулась моего плеча, отодвинув в сторону спутанные тёмные локоны, я бы вряд ли услышала голос Реми, с трудом пробившийся сквозь толщу моих мыслей. Оторвав взгляд от окна, где поле играло с нами наперегонки, я растянула губы в улыбке.

– Ни о чем, – тихо сказала я, повернувшись к Реми. – Всего лишь засмотрелась в окно. Пейзажи завораживают.

Он мягко улыбнулся мне, отчего в уголках его глаз появились морщинки.

– Подожди до вечера и ты увидишь настоящие пейзажи.

Растерянно кивнув, я снова отвернулась к окну. Падение в водоворот мыслей в этот раз мягким не оказалось: я канула в бесконечность собственной глупости, разбилась об острые скалы вопросов, утонула в отчаянном бессилии. Близость с Реми выбила почву у меня из-под ног. Я знала, ещё тогда знала, тая в его объятиях, что этот легкомысленный шаг нас обоих ни к чему не обязывает, тогда почему же сейчас тревога разрастается в душе от одной лишь мысли о расставании? Ещё вчера я на стены лезть была готова, только бы скорее оказаться в Париже, а сейчас… так странно… мы едем уже несколько часов, но время это пролетело, как один миг. Почему же я так себя ощущаю? Вероятно, ответить на этот вопрос станет намного легче, когда я признаюсь, наконец, себе в том, зачем на самом деле я заставила Реми вернуться в Марсель.

Наконец, мысли стали понемногу отступать, и взгляд мой сонно и бездумно упёрся в пыльное стекло автомобиля. Машин на пути нам почти не встречалось, а если и проезжал кто-то мимо, то я вжимала голову в плечи и сползала все ниже и ниже по спинке кресла, боясь оказаться замеченной не теми людьми (если этих бастардов вообще можно было так называть). Всё же большую часть времени мы ехали по пустынной трассе сквозь поля и редкие деревни вдалеке и молчали, едва ли зная, что друг другу сказать. Мне хотелось прижаться к нему ближе и никогда не отпускать. А он, наверное, моих желаний не разделял. Ах, вот бы забраться к нему в голову! Получить хоть одну подсказку!

– Эйла, – тихо пробормотал кто-то у меня над ухом.

Я вздрогнула и, обернувшись к источнику звука, растерянно моргнула. Реми перегнулся через своё сиденье и коробку передач и теперь нависал надо мной, серьёзно вглядываясь в моё лицо. Тихо усмехнувшись, я потянулась к нему, чтобы разгладить большим пальцем морщинку между его бровями.

– Ты уснула?

– Нет, – прошептала я, случайно уронив взгляд на его губы.

Он сам виноват. Они ведь слишком близко к моим губам. А оттого так велик соблазн…

Ну почему же он меня не целует?

Вздрогнув от притока мурашек, я рвано вздохнула и огляделась по сторонам, только сейчас осознав, что авто стоит на месте.

– В чём дело? Почему мы остановились?

– Я звал тебя. Ты не реагировала, – ответил Реми, не отрывая взгляда от моих глаз. – Хотел показать тебе кое-что, прежде чем стемнеет. Ты не против? Или нам нужно на всей скорости гнать в Париж?

– Нет! – неожиданно даже для самой себя резко ответила я. – Нет, то есть, я не против… конечно, нам нужно в Париж, но… в общем, показывай уже.

Реми расхохотался и наклонился ещё ближе. Лёгкая улыбка тронула мои губы, сердце взволнованно затрепетало в груди. Я опустила веки и чуть приоткрыла рот, готовая к поцелую, но вдруг услышала щёлчок. Откуда-то справа сквозняк лизнул моё открытое плечо. Лишь распахнув глаза, я смогла понять, что он просто открыл дверь. Он просто открыл эту чёртову дверь. Пытаясь скрыть сожаление за удивлением, я вышла вслед за Реми из автомобиля и вдруг на самом деле оцепенела, когда увидела красоту, расстелившуюся слева от дороги.

Это оказалось бесконечное фиолетовое поле ирисов, чьи нежные лепестки колыхались на лёгком вечернем ветру. Цветов было так много, что сперва я даже не разглядела узкую тропинку, проложенную через поле и ведущую прямиком к пылающему солнцу, медленно ползущему к закату. Где-то на горизонте виднелись деревья – столь же насыщенно зелёные, что и стебли этих чудесных ирисов. Небо, алея, будто принимало оттенок цветов, и всё вокруг наполнялось тем же трепетом, что символизировал собой этот цвет. Мне хотелось броситься в эту фиолетовую бездну, утонуть в цветах, в этом аромате, ощутить каждый нежный поцелуй свободы, ветер, играющий в моих волосах…