Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Они спасались там, а вот его спасением стала Стелла. В первую же ночь – они определяли это только по часам, это тоже сводило с ума – она тихонько прокралась к нему в каюту, они были вместе, но не могли афишировать это, хотя, работая среди спецов по тайнам, надеяться, что об их романе не знают, было по меньшей мере непрофессионально. Но всё же официально они не могли быть вместе, тогда команду пришлось бы расформировать, а на такой шаг никто идти не хотел, ни сам Вадим, ни Стелла, ни их руководство. Пока они работали на «отлично», никому не было дела до того, кто с кем спит. И они играли в свою игру, держась строго в рамках профессионального общения на людях и срывая свои маски – а может, только часть из бесконечного их числа – наедине. Он ждал ее, и она пришла, абсолютно бесшумная и незаметная, как змея. С ее появлением в каюте стало как будто светлее и просторнее, даже дышать стало легче. Не говоря ничего, они набросились друг на друга и трахались, по-другому это и не назовешь, на глубине 900 метров, и это было так ново и прекрасно и так странно. В те минуты его жизнь казалась ему сокровищницей, полной редких и невиданных впечатлений, и, конечно, у его сокровищ была хранительница – девушка-змея. Она не отличалась болтливостью, он тоже, но даже молчание с ней действовало как лекарство, никаких давящих ощущений, никакого страха. Стелла не потерпела бы соперниц, так что русалка-клаустрофобия, не выдержав такой конкуренции, отступила и ушла. Но лишь на время. Пока с ним была его хранительница-змея, ему ничто не угрожало, но остаться она не могла.

В ту первую ночь под водой, лежа рядом с ней, Вадим понял, что люди молчат по двум причинам: 1. когда им нечего сказать и 2. когда хочется сказать слишком много. Они молча смотрели друг на друга, думая о тысяче вещей одновременно, и он видел так много в ее глазах, но она не сказала ни слова. А когда она ушла, он буквально физически ощутил, как давит на него мир, эта толща воды и этот ураган информации, обрушившийся на них за последние 24 часа.

Он не мог больше оставаться в этой каморке, в ней больше не осталось воздуха, поэтому он покинул ее и отправился бродить по узким извилистым коридорам станции. Но лучше от этого не становилось, окон не было нигде, хотя, может быть, это было даже хорошо, беспросветная сине-черная бездна, окружавшая их, сводила с ума. Далеко он не уходил, во-первых, он не знал, куда им заходить можно, а куда не стоит, и не хотел, чтобы какой-нибудь сопляк в форме тыкал его носом и просил удалиться; а во-вторых, ему нравилось придерживаться знакомых маршрутов, это давало хоть какую-то иллюзию контроля. Он хотел прочистить мозги и начать всё же обдумывать полученную информацию и предстоящие действия, но то и дело ему встречались то военные, то просто какие-то работники станции. Похоже, тут никто не спал, люди в форме и белых халатах сновали по проходам и исчезали за железными дверями-шлюзами, в лучшем случае одарив его скользящим взглядом. Никаких секретных лабораторий в этой части не было, как и военных объектов, только каюты, столовая и административные помещения, как большой круглый зал, куда их привели на инструктаж сразу после прибытия. Пойду туда, решила Вадим, там мне не помешают. Дорогу он помнил, хотя ориентиров не было почти никаких, одинаковые железные стены и висящие на них планы эвакуации, но там его ждал неприятный сюрприз – дверь была заперта, странно и неприятно, как будто от них тут всячески старались спрятать как можно больше своих секретов. И скорее всего, так оно и было.

Ладно, подумал он, постараюсь думать на ходу. О возвращении в свою каморку он даже не думал, без Стеллы его снова приняла бы в свои скользкие объятия клаустрофобия, а эту даму он не жаловал, так что он просто брел по этим узким одинаковым переходам, пока не оказался перед приоткрытой дверью. Мысли по-прежнему не хотели слушаться, разлетались, как стайка напуганных птиц, погруженный в собственные ощущения, он автоматически толкнул дверь и замер. Прямо перед ним было громадное окно или даже вернее – стеклянная стена, а за ней – море, просвеченное прожекторами. Вадим замер, пойманный этим фантастическим зрелищем, дверь вела на железную площадку, вокруг был огромный зал куполообразной формы, наполненный какими-то механизмами и машинами, они гудели и шипели прямо под ним и над ним, железные лестничные пролеты пронизывали весь зал, соединяя все сооружения в огромный лабиринт.

– Черт! – вырвалось у Вадима, чувства нереальности и сводящей с ума новизны обрушились на него.

Он застыл, глядя широко раскрытыми глазами на все эти машины и механизмы, поддерживающие жизнь в этом совсем не подходящем для людей месте. Это был чисто механический отсек, никаких людей или приборных панелей он не увидел, скорее всего, где-то в этом лабиринте ходов были еще такие залы и наверняка был централизованный командный пункт, куда стеклась информация со всех этих машин, там наверняка круглосуточно сидели люди, наблюдали и контролировали. Но здесь он был один. И ему здесь нравилось.

Так случайно он открыл для себя самое комфортное место на станции и теперь снова пришел сюда, тихо, как призрак. Он ожидал наткнуться на запертую дверь, собственно, другого он и не ждал, только надеялся в глубине души, и его надежда оправдалась. Может потому, что этот зал был достаточно далеко от основных помещений, где обитали гости «Атлантиды», а может, просто его и не должны были запирать. Он держал свое открытие в тайне, прекрасно понимая, что не должен быть здесь. Он видел, как напрягает персонал станции их пребывание, они были незваными гостями, чужаками, вторгшимися в привычный крохотный мир, а таких никто не любит. Их терпели, им помогали, но в коридорах висело напряжение, и холодные взгляды «подводных людей» говорили красноречивее слов. Конечно, за ними приглядывали, но не следили, они всё же были гостями, приехавшими по работе, а не заключенными, поэтому он снова был здесь и поэтому надеялся, что выполнит то, за чем его сюда послали.

Во второй раз он спустился по железной лестнице к огромному окну и спрятался за машинами, думая о том, что опять стал первопроходцем – в ближайшее время им всем предстояло прятаться и ходить туда, куда их не приглашали. Тайны – вот их работа, и чтобы выполнить ее, ему нужно было наконец спокойно всё обдумать.

Но думать как раз было так сложно. Там, в надводном мире, он иногда думал, что отдал бы много за возможность хоть иногда ненадолго отключать свой мозг и просто недумать, а здесь вот всё было наоборот. И, что было как раз в подлой натуре жизни, спать он лучше не стал, это как раз ничуть не изменилось, и если раньше он мог занимать себя мыслями в бессонные часы, то теперь его жизнь превратилась в сущий ад. Он был словно в вакууме, время тянулось, как часы на картинах Дали, здесь, под водой, оно становилось мягким и вязким. Но самое ужасное было в том, что он не мог никому в этом признаться, он должен был сохранить лицо, он приехал работать, как лучший из лучших, и не мог позволить себе ныть или жаловаться. Как и раскисать, от него столько зависело, ему так много поручили.

– Кто бы мог подумать, что у меня непереносимость подводной жизни, – пробурчал Вадим, глядя пустыми глазами в мутную толщу воды за стеклом, прожектора просвечивали ее, делая еще более пугающей и таинственной. – Как же я хочу наверх.

В свой первый приход сюда он видел какое-то глубоководное существо, оно мелькнуло в свете мощных лучей и пропало в этой темной бездне, но он успел рассмотреть его уродливую голову и длинное вытянутое тело. Что это было, он понятия не имел, а спросить не мог, но это странное существо стало для него воплощением всей подводной жизни – пугающей и ненормальной. Какого черта люди вообще здесь делают?! Разве мало места там, над водой, где им и положено быть? Именно такие мысли приходили в его усталую голову, и ничего другого.

В первый день после того, как они высидели совещание и инструктаж в большом зале и осмотрели доступную часть станции, чтобы развлечь их, один из ученых отвел их в «музей». Так они развлекались, глядя на удивленные и скривившиеся лица новичков, а не кривиться было очень трудно, в «музее» были собраны существа, подплывающие к станции и пойманные охранными системами, их просто собирали и приносили сюда. С любопытством и отвращением Вадим смотрела на каких-то рачков и моллюсков, покрытых наростами и тиной, но больше всего его поразили рыбы. С выпученными мертвыми глазами, никогда не видевшими света и не созданными для того, чтобы смотреть, эти глаза таращились в вечную тьму, в которой проходила жизнь этих ужасных существ, у некоторых были длинные усы, у других – зубы, похожие на иглы. Все они были отвратительно-несчастными на его взгляд, именно так Вадим и ощущал себя под водой – потерянным в вечной тьме и обреченным.

– Ну, где ты? – прошептал он, всматриваясь в воду за окном, вокруг мерно гудели механизмы, поддерживая иррациональную, искусственную жизнь существ, не созданных для этого места. Но там никого не было, по крайней мере, в свете. Те, кто был создан для тьмы, шарахались от ярких лучей, для них свет стал чем-то злым и враждебным, причиняющим боль. Ему хотелось еще раз увидеть то странное существо, глубоководную рыбину, вид обитателей дна всегда приятно щекотал ему нервы, будь то на земле или под водой. – Ну же, покажись.

Но темная толща воды оставалась такой же обманчиво пустой. Они там, подумал Вадим, невидимые и тихие, прячутся в спасительной темноте и плавают где-то рядом. Как и то, что он должен был найти в этой черной бездне, то, ради чего он торчал на этой треклятой станции, чувствуя себя таким же мертвецом, как и жители настоящей Атлантиды. Две ядерные ракеты плавали где-то в глубинах этих вод, может, уже у берегов Японии или какой-то из Корей. Особенно весело, если Северной… От этих мыслей холодок пробегал по коже, а нервы натягивались, как струны. Это был вопрос национальной безопасности самого высокого уровня, и именно он должен был сделать так, чтобы «беглянки» вернулись домой.

Странный и страшный шторм, обрушившийся на побережье, имел не совсем природное происхождение, об этом Вадим узнал здесь, на «Атлантиде». Эти сумасшедшие ученые испытывали новейшее экспериментальное оружие, способное влиять на погоду, они хотели всего лишь устроить небольшой шторм над станцией, но что-то пошло не так. Какая-то ошибка в расчетах или короткое замыкание, а может, просто насмешка судьбы, но в итоге они устроили невиданный ураган с цунами, а шторм в море поднялся такой силы, что разрушил саму станцию. И снова насмешка судьбы – именно ту ее часть, где в своих гнездах мирно сидели ракеты. Когда эти подводные люди немного пришли в себя и ликвидировали поломки, угрожающие их жизням, выяснилось, что две ядерные ракеты уплыли в море. Через 20 минут Вадима выдернули из сна и сделали его Атлантом – теперь на его плечах лежал мир.

Их сразу же отвели в ту часть, где были ракеты, и Вадим невольно поморщился, глядя на развороченные груды металла, какой силы был шторм и что пришлось пережить людям на суше, он даже не мог представить. Поиск ракет был вообще-то задачей военных, и они рыскали в темных глубинах, по официальной версии разыскивая пропавшую с радаров подлодку. Вадим не был подводником, он и его команда были нужны для другого. Во-первых, ракеты могли уплыть к корейцам или японцам, те могли их выловить и спрятать. При таком раскладе их нужно было вернуть, тихо и умело, и вот тут на сцену выходили они. Тайные операции по всему миру были их специализацией, это они умели и делали, причем, лучше всех. А во-вторых, Вадим должен был провести секретное расследование и выяснить, не помог ли кто ракетам уплыть. Когда люди долго живут бок о бок, очень трудно не перейти грань, человеческий фактор всегда играет гораздо более важную и определяющую роль, чем принято считать и предавать огласке. Кто-то из военных или этих подводных лабораторных крыс мог снюхаться с корейцами или с их островными соседями и устроить шторм для отвода глаз. Этот клубок требовалось распутать, это требовало сил и сосредоточенности, а здесь, под водой, где они вынуждены были торчать (официально: для того, чтобы не мозолить глаза корейцам и япошкам, они прятались тут, но у них были и свои цели, неофициальные), как раз с сосредоточенностью и силами были проблемы. По крайней мере, у него, что было очень плохо, ведь главой группы был именно он.

Почему не поселить нас на какой-нибудь военной базе или вообще в частном секторе, подумал Вадим, прислоняясь лбом к холодному толстому стеклу и закрывая глаза, почему бы не дать нам работать в нормальных для человека условиях? Но ответ он и сам знал. Ураган разрушил всё в окрестностях, так что их просто некуда было селить, это раз; второе: об их приезде должно знать как можно меньше людей, их не должны видеть, таковы правила для теневых игроков; ну и три: как можно искать заговор, не живя среди заговорщиков? Ответ: никак. Они будут торчать здесь, пока найдут либо предателей, либо признаки здоровой и нормальной для больших шишек паранойи.

От мысли, что ему еще долго придется сражаться с русалкой-клаустрофобией и растягивать эти вязкие подводные часы и минуты, Вадиму захотелось выть и биться головой об это особо прочное стекло. Втайне он даже начал желать, чтобы эти проклятые ракеты уплыли к японцам или китайцам, тогда они вынуждены будут подняться на поверхность, чтобы их вернуть, тогда они покинут на какое-то время эту адскую станцию и невидимую русалку с холодными жадными пальцами.

А может, ракеты выбросит на берег этой старой суки Ады Терер, подумал Вадим и усмехнулся, ничего не мог с собой поделать. Жизнь иногда шутит жестоко, но очень даже смешно, а остров этой сумасшедшей карги как раз был где-то над ними, совсем недалеко. Веселенькое место, подумал Вадим, сплошное скопище нечисти. На этот раз он рассмеялся по-настоящему, одновременно отмечая про себя, что хохочет в одиночестве, стоя на глубине 900 метров.

7

После жаркого дня земля оставалась теплой даже ночью, накопив тепло за лето, она отдавала его, делая ночи душными и почти неотличимыми от дней. Фатима чувствовала это тепло, вбирала его спиной, лежа прямо на ковре из сухих трав, пострадавших от палящего солнца. Прямо над ней простиралась бескрайняя черная бездна, подсвеченная миллиардами неведомых звезд. Зрелище завораживало своей мощью и красотой, она чувствовала себя песчинкой, крошечным призрачным существом, заглянувшим в вечность. Летнее небо было высоким и ярким, и, глядя в него, ей казалось, что какая-то ее часть отделяется и летит в эту бесконечность, летит на зов чего-то древнего и родного, может, это был голос Первоистока, а может, просто чувство слияния с миром, частью которого являлось всё сущее, в том числе и она. Все мы сделаны из звезд, подумала она, не в силах отвести глаза от звездного неба, все мы часть этой бесконечности. Откуда мы здесь, зачем? Может, мы осколки того самого большого взрыва, а может, просто чья-то игра.

Запах трав вокруг сводил с ума, сухой и горячий даже ночью, но именно сейчас, когда солнце ушло, и воздух немного охладился, этот аромат можно было почувствовать, днем его забивали запахи пыли и выхлопных газов. Некоторые растения цвели, несмотря на обжигающее солнце и долгое отсутствие дождей, полевые цветы, привыкшие к борьбе за жизнь и научившиеся цвести в самых трудных условиях. Странная буря, прошедшая всего 3 дня назад, не принесла влагу, только разрушения, но они выстояли и тут, и теперь ночь наполнялась их сладкими, слегка терпкими ароматами. Фатима вдыхала их полной грудью, стараясь захватить как можно больше ароматного воздуха, и когда голова начинала кружиться от непривычного обилия кислорода, она снова дышала нормально. Ей не хотелось двигаться, не хотелось думать ни о чем, хотелось просто лежать и смотреть в это звездное небо и позволять мыслям нести ее к этим неизведанным мирам, а легкой грусти, вызванной этой красотой, пощипывать сердце. Но она и не торопилась, могла себе это позволить, в конце концов, впереди у нее была еще целая ночь, а вот позволить себе не думать совсем она как раз не могла. Самое крупное и сложное в ее карьере дело выходило на финишную прямую, и она не имела права на ошибку или просчет. И она была спокойна, возбуждение ушло, как и все лишние эмоции, она снова охотилась, она чувствовала в ветре запах добычи, теперь оставалось только правильно выбрать момент и прыгнуть. Ну и подкрасться, само собой.

Она вдруг поймала себя на мысли, что перед каждым делом испытывает похожие чувства, потому что каждое ее дело является для нее новой вершиной, всё выше и выше. Всё правильно, подумала Фатима, глядя на мерцающие звезды, такие крохотные отсюда и такие громадные на самом деле, моя карьера идет по нарастающей, от простого к сложному. Но всему есть предел, это она тоже помнила, этот мир конечен, здесь у всего есть границы. Рано или поздно она заберется на свою самую высокую вершину, а может, уже забралась… Думать об этом сейчас было крайне неполезно, поэтому она закрыла глаза и просто стерла эти мысли из сознания. Может, это дело станет ее непокоренной вершиной, слишком высокой для нее, кто знает? Только Судьба. Когда-нибудь я уйду, подумала Фатима, но не сегодня.

Она тихо улыбнулась, в данный момент ей было хорошо и спокойно, и она намеревалась впитать все эти ощущения до последней капли. Она не думала о том, что завтра может умереть, а может, и сегодня, если какой-нибудь бравый солдат обнаружит ее, эти мысли были привычным фоном, она просто ловила момент, как привыкла за долгие годы свой странной одинокой жизни. Из таких моментов и складывалось то, что помогало ей держаться, помогало противостоять тьме в ее сердце, грусти и холоду, наполняющим каждую минуту ее жизни. Да, теперь у нее был Ян, он согрел одну половину ее души, но вторя по-прежнему оставалась холодной, туда перебралась Фатима, и сейчас, лежа на этой теплой земле и вдыхая аромат трав, покачивающихся над ней, она пыталась согреться, немного, ровно настолько, чтобы не умереть.

Раньше ее жизненным девизом было: «смерть делает ощущение жизни острее», но это было до того, как два ослепительных солнца ворвались в ее ледяной мир. После встречи с тем загадочным молодым человеком, в честь которого она назвала сына, она вдруг открыла, что жизнь итак остра, что в ней есть нечто, режущее душу на части, обостряющее восприятие и наполняющее каждую секунду взрывом эмоций и ощущений. Это был первый удар. А потом этот малыш. 10 лет с ним жизнь была ярче и прекраснее, чем она могла себе представить. Когда-то она помнила, как жить такой жизнью, но забыла, и заново открывать другую сторону жизни вместе с ним было так интересно и так захватывающе. Жизнь не была пресной и не была холодной, и она чувствовала себя живой, не отнимая жизни. И самое удивительное, она вдруг поняла, что хочет жить и дорожит тем, что называют жизнью. Оказалось, что в мире полно того, о чем она и понятия не имела, что она многому может научиться, и это будет приятно. Она изведала темную сторону жизни, узнала ее вдоль и поперек, она была ее миром, но оказалось, что есть и другая сторона, и другой мир, загадочный и прекрасный, и совсем не изученный.

Вот тогда-то она и разделилась надвое, она не могла без Фатимы, ведь именно эта темная сущность помогла ей когда-то выжить, а живя на темной стороне, она усвоила, что главное в жизни – уметь защищаться и всегда оставлять что-то на черный день, потому что он настанет, по-другому в этом мире не бывает. Она училась на собственном горьком и мучительном опыте, а потому ни за что не рассталась бы с Фатимой, но она не могла тащить в этот холодный мир малыша, детям там не место, это она точно знала. Сама-то она была еще ребенком, когда попала на темную половину, поэтому и не могла допустить, чтобы этот красивый малыш вырос таким же искалеченным и несчастным. Ее не спрашивали, а у него был шанс на нормальную жизнь, и этот шанс она держала в своих руках. Так ей пришлось стать другим человеком, и сделать всё, чтобы ее маленький сын никогда не увидел Фатиму. Но она всегда была с ней, как тень, темная и постоянная, она оберегала их, она охраняла их покой, безжалостно расправляясь со всеми угрозами. И она делала свое дело, то, для чего судьба ее создала – она убивала.

И судьба вновь позвала ее, и этому зову она не могла противиться. Фатима глубоко вдохнула чистый ароматный воздух и улыбнулась. У счастья множество лиц и столько же рецептов, но один она знала наверняка: не надо бороться с собой, каждый создан какой-то неведомой великой силой таким, каким должен быть, и кто мы такие, чтобы идти против нее? Даже подумать смешно, неужели люди верят, что могут изменить то, что сделано гораздо более могущественными силами? Многие пытались, и все терпели поражение, хотя сами могли верить, что стали другими по собственной воле и гордиться собой. Люди менялись, это правда, каждый день и она сама просыпалась не такой, какой засыпала вчера, изменения эти были похожи на тектонические процессы в недрах земли – незаметные из-за своей медлительности, но неумолимые. Всё менялось, не по воле людей и не вопреки, просто менялось, так уж устроен мир, приходит время, и всё становится другим в большей или меньшей степени, и считать, что люди управляют судьбой – всё равно, что считать, что хвост виляет собакой. Все мы на цепи, подумала Фатима, и тот, кто никогда ее не натягивал, может жить с иллюзией, что он свободен. Просто мало кому достает смелости рвануться из привычного узкого круга, по которому ходит большинство, и узнать, что свобода наша весьма ограничена. Ровно на длину цепи.

Она не боролась с собой, она давно приняла все стороны своей натуры, это помогло ей выжить и не сойти с ума. Она шла по своему кругу на своей цепи, делала то, чему научила ее судьба. Она приобрела много новых навыков, но сейчас использовала как раз самые древние и основные. Когда они станут не нужны миру, когда судьбе больше не понадобятся ее услуги, она найдет Фатиме замену и заберет этот темный дар, на этот счет Фатима не питала иллюзий, но какая польза беспокоиться о том, что скрыто в тумане времени, когда даже утро может не наступить для нее? Поэтому ей и нужна была Фатима – обычные людские страхи не могли добраться до нее, она жила как будто в другом измерении, и в ее жизни призрака не было места ничему обыденному и банальному, и ничто привычное, типичное и обыкновенное не имело силы в этом сумрачном мире. Когда она была Фатимой, единственное, что ее волновало – добраться до цели, забрать жизнь и не умереть самой, и эта простая вроде бы задача скрывала множество интересных деталей, опасностей, загадок и мини-задач, которые делали ее жизнь насыщенной и яркой. Жизнь Фатимы была одним бесконечным приключением, погоней за солнцем… но солнце было почти вечным, в отличие от нее.

Она изменилась, внутри и снаружи, она уже не носилась как ураган по миру, она свила себе гнездо и отдыхала там всё дольше, потому что стала уставать. Оглядываясь, она видела себя молодой, изящной пантерой, игривой и опасной, не знающей усталости и всегда голодной. Ей нужна была кровь, много свежей крови, этого требовал молодой организм, а энергии было столько, что она могла бежать, преследуя солнце, без отдыха и без остановок. И у нее была злость, самый сильный источник энергии, именно она отрывала ее от земли и несла вперед и вперед, в новые битвы и новую охоту. Но и этот двигатель оказался не вечным, хотя ей казалось, что там столько мощи, что она не иссякнет никогда. Время – самое страшное оружие судьбы, она осталась хищником, пантерой, но злость почти угасла, а голод притупился, у нее появилась семья и дом, и теперь она охотилась изредка, только ради удовольствия. Она могла быть такой же сильной и смертоносной, но уже не постоянно, теперь для прыжка надо было собрать силы, и она не могла не понимать, что с каждым годом времени для этого будет нужно всё больше. И выходя на гонку с солнцем, она уже не рычала на него, а лишь хитро щурилась, слегка показывая свои всё еще острые клыки.

Эти мысли не приносили боли, не вгоняли ее в депрессию, она чувствовала лишь тихую шуршащую грусть, нежную и почти незаметную. Она завоевала свой мир и теперь, когда судьба скажет свое слово и заберет эту удивительную «жизнь на другой стороне», она не останется ни с чем, у нее теперь была и другая жизнь, наполненная своим, совсем противоположным смыслом. Свист ветра в ушах она променяла на потрескивание дров в домашнем очаге, а горизонт теперь ограничивали стены ее дома, и эти перемены не огорчали ее, потому что впервые они были правильными. Я больше не мерзну на ледяном ветру судьбы, подумала она, и я больше не призрак. Маленький Ян стал ее якорем в реальном мире, она больше не была невидимой, он видел ее, и если бы она исчезла, он бы тосковал и ждал ее. И он любил ее, а от этого даже призраки оживают.

Покой – это равновесие, подумала Фатима, вглядываясь в нависающую над ней бесконечность, у меня отняли семью, появилась злость, энергия которой вознесла меня на вершину, но судьба вернула мне долг, у меня снова есть семья, а вот злости уже не осталось. Всё пришло в равновесие, и скоро придет тот час, когда нужно будет уйти, и лучше уйти непобежденной.

Я двигаюсь по инерции, поняла вдруг Фатима, за все эти годы я набрала такую скорость, что просто не могу сразу остановиться, но двигатель уже молчит. На сколько еще хватит той прежней скорости и мощи? Она не знала, но грусть вдруг стала острой и сдавила ее сердце, целая эпоха ее жизни уходила на ее глазах, и она ничего не могла с этим поделать. Подземные плиты сдвигались медленно и незаметно, и вот почти сошлись, и что за новый мир рождался в этом неумолимом процессе, она могла только гадать.

Одна плита символизировала Фатиму и ее тайную жизнь, вторая – ее обычную жизнь с Яном. Она привыкла стоять на одной плите – на темной, потом судьба сделала поворот, и вот она уже стоит одной ногой на светлой плите. 10 лет она вела двойную жизнь, и неужели приходит время окончательно прыгнуть и встать обеими ногами на белую? Или две плиты сольются в один материк, новую жизнь и новую личность? Пугающие, мучительные мысли, но она должна была посмотреть им в лицо. Чем дольше убегаешь от себя и своей жизни, тем большую массу она набирает, и в конце концов может раздавить, потому что от реальности не убежать, пока мы живы, мы ее пленники. Цепь натягивается, подумала Фатима, и ломает тебе шею.

Что бы ни готовила мне судьба, решила она, глубоко вдохнув ночной воздух, как будто старалась вдохнуть часть того покоя и безмятежности, что видела в звездном небе, я буду сражаться, я родилась такой, такой и умру. Всё, чем она была, всё, чему научилась и что делала, записано в ее истории, в каждой ее клеточке, и этого не вычеркнет ни время, ни сама судьба. Будет ли она жить или умрет, она останется собой, может измениться лишь имя, место и время, но не сущность. И под слоями новых образов и ролей всегда останется личность, бывшая Фатимой, матерью и просто несчастной девочкой, рано потерявшей мир и себя и обретшей всё заново.

– Так уже лучше, – беззвучно прошептала Фатима, закрывая глаза, она взглянула в лицо своим мыслям, этим посланникам времени, и не сломалась. – Сейчас я здесь, я снова на охоте и я всё еще голодна. Я тень, я ночной хищник, я иду, чтобы забрать жизнь, и я уже близко.

Она чувствовала себя у подножия новой горы, не покорившейся еще никому, и у нее были все шансы водрузить на вершине свой флаг.

Закрыв глаза, она еще раз глубоко вдохнула, а потом открыла их и, перевернувшись на живот, поползла. Ночь была абсолютно тихой, ни шелеста ветра, ни криков ночных птиц, даже на базе все как будто спали, хотя Фатима знала, что это не так. Она провела немало часов, наблюдая и изучая, так что точно знала: военный объект по-прежнему подобен опасному хищнику, кажется, что он старый, слабый, что он спит, но стоит лишь попасть в его поле зрения, реакция будет молниеносной и беспощадной. Но у нее были всё же два козыря: первый – этот зверь был совсем уж старым и больным, второй – она была здоровой и молодой охотницей. И опытной. За многие годы ее талант отшлифовался, навыки дошли до полного автоматизма, и она всё еще была в отличной форме. Так что особо она не волновалась, она проникала на гораздо более охраняемые объекты, а тут не было ни камер по периметру, ни даже элементарной сигнализации. Всё это заменяли молодые солдаты, еще вчера державшиеся за мамкину юбку, им было не тягаться с ней, это даже не обсуждалось. Да, там было много людей с оружием и полным правом не церемониться с нарушителями, среди них были и опытные, может быть, она не спорила, но, в целом, она прекрасно понимала, что проникнуть на базу будет несложно, сложнее будет скрываться там, дожидаясь вертолета.

Поиграю в Бильбо Бэггинса, подумала она, медленно двигаясь по теплой земле, представлю, что я в замке Лесного Короля. Только, в отличие от маленького хоббита, у нее не было кольца-невидимки, как и желания торчать там несколько недель. Ян очень любил эту сказку, даже не подозревая, что его мама отчасти сама переживала приключения его любимых героев.

Фатима передвигалась короткими промежутками, каждый раз замирая и прислушиваясь, но всё было тихо, только шелест трав о ее рюкзак и костюм нарушали густую ночную тишину. Она приближалась к базе, и отсутствие луны делало ее совсем не заметной. Да и кто мог ожидать чего-то из ряда вон выходящего? Десятки лет здесь ничего не происходило, база доживала свой век, никаких важных объектов на ней явно не было, так что, в принципе, она могла просто встать и тихонько пойти прямо через степь. Но она была профессионалом высшего уровня, а они на удачу не полагаются. И то, что первый этап был таким относительно легким, ее только радовало, впереди были большие трудности, взять хотя бы тот факт, что она понятия не имела, что ждет ее на острове, не говоря уж о маленькой армии Ады Терер и о том, что Паучиха не из тех, кто легко сдается. Иногда приятно, когда тебя не ждут, подумала Фатима и улыбнулась, и не волнуйтесь, этот гость надолго не задержится.

Она не хотела слишком долго маячить возле базы, но ей нужно было самой увидеть, что и как здесь после урагана, поэтому она приехала во второй половине дня и незаметно пробралась в лесополосу, как обычно изображая прогуливающуюся туристку. Только сумка на этот раз у нее была побольше, но никто снова не обратил на нее никакого внимания, никто не заметил ее, после урагана дел итак хватало. Несколько раз по грунтовой дороге мимо нее проезжали грузовики, накрытые брезентом, судя по всему, на базе кипели восстановительные работы. Ни один грузовик не застал ее на дороге, и каждый раз она замирала и прижималась к земле, скрываясь в зарослях, чтобы не попасться на глаза. Так вот каково диким животным, думала она, стараясь слиться с лесом, она ощущала себя настоящим хищником, прячущимся от людей и охотящимся на них же.

После того, как она снова залезла на дерево и всё осмотрела, оставалось только ждать темноты, а ждать она ненавидела. Чтобы чем-то себя занять, она решила поискать свою камеру, прекрасно понимая, что ничего не найдет, но это было хоть какое-то занятие. Она прочесала лесополосу вдоль и поперек, но, конечно же, ничего не нашла, кроме густых зарослей, сплетенных в нечто, напоминающее шалаш, зато жара и однообразие сделали то, на что она так рассчитывала – прогнали лишнее возбуждение. Она использовала всё, что могла, чтобы подготовиться, всё было обдумано и решено, теперь всё зависело от судьбы: прилетит ли вертолет по расписанию, заберется ли она в него, что будет там, на острове – думать об этом было бессмысленно. Фатима понимала, что без информации ей придется импровизировать, то есть полагаться на свой опыт и инстинкт, но в любом деле у контроля есть границы, и в любом деле наступает точка, где совершается прыжок в неизвестность. Только в этом трамплин уж очень короткий, думала она, устраиваясь в зарослях кустарника, зато и ставки выше, чем когда-либо. Конечно, неизвестность нервировала, но ей нужно было беречь силы, а внутреннее напряжение сжигало их слишком много, поэтому она нашла себе простое отвлекающее дело. Она-то давно усвоила, что нет лучшего лекарства от нервов, чем какое-то занятие.

Свою объемную сумку, набитую полезными в непредсказуемых делах вещами, она спрятала в кустах, и прежде, чем устроиться там самой, вылезла и внимательно осмотрела свое убежище со стороны. Ветки полностью скрывали ее багаж, значит, скроют и ее. Так глубоко в лесополосу никто не заходил, так что растительность здесь была густой и нетронутой, и никаких бутылок, и использованных презервативов. Ей надо было отдохнуть, и это было лучшее место. Взглянув на солнце, Фатима заползла в свой импровизированный домик, до темноты было еще далеко, а до того момента, когда она должна будет покинуть свое зеленое убежище – еще дольше. Жара изматывала, но здесь, в глубокой тени, было приятно и спокойно. Попив воды, она свернулась клубочком на полотенце – именно для этого она его и взяла, а также для того, чтобы во время переодевания мелкие детали костюма не ускользнули и не послужили возможной зацепкой, она не оставляла следов, поэтому и прожила так долго – и принялась ждать и прислушиваться. Она была спокойна и даже слегка расслаблена, ее инстинкты, обостренные и недремлющие, говорили, что опасности нет, и она им верила. У нее было чутье, и сейчас она знала, что может позволить себе отдохнуть. Впереди у меня веселая ночка, думала она, наблюдая, как солнечные лучи пробивают себе дорогу к самым скрытым слоям зелени, пронизывая ветки, как золотые копья, и не менее веселый день, так что мне лучше экономить энергию.

Так, незаметно, она скользнула в чуткий сон, надежно скрытая плотным сплетением веток, она была похожа на лесную нимфу, на прекрасное создание из волшебного мира, где нет людей. Спящая, она всегда утрачивала те черты хищности, которые придавали ей особую пугающую притягательность. Во сне ее красота светилась благородством и экзотичностью, она была такой, какой должна была быть, не наложи мир на нее свою грязную печать. Как будто вместе с сознанием, куда-то в глубину ее сущности уходила и Фатима, открывая женщину, которой могла бы стать та красивая девочка с черными локонами, никогда не знавшая своего отца и живущая с мамой в маленьком доме у подножия горы.

***

Никто и ничто не потревожило ее сон, проснулась она уже на закате, когда от солнца осталась только затухающая оранжевая полоса, а на востоке уже зажигались первые звезды. Тело затекло, но с этим она могла справиться, гораздо важнее было то, что она поспала и, даже не смотря на неудобное место и неглубокий сон, чувствовала себя отдохнувшей и готовой к большой охоте. В ее зеленом домике было уже совсем темно, но глаза быстро привыкли, а кроме того, ей не требовался свет, чтобы найти всё необходимое в своей сумке. С довольной улыбкой Фатима села и потянулась, спешить было некуда, впереди была вся ночь, а до цели – рукой подать. Она выбралась из зарослей и размялась, при этом внимательно прислушиваясь к окружающему миру, но вокруг стало еще тише, чем днем, на дороге за лесополосой дневной поток машин иссяк, у военных тоже было тихо. Где-то кричала птица, как будто не хотела отпускать день, монотонно стрекотали какие-то насекомые в высокой траве, и это были единственные звуки, нарушающие вечернюю тишину. Мир засыпает, подумала Фатима, просыпаются ночные создания, обратная сторона жизни, которую мир предпочитает скрывать в темноте.

Разбудив свое тело, она ненадолго отлучилась и вернулась в убежище, решив, что пришла пора поужинать. Прямо как походы для детей, подумала она, механически поглощая высококалорийную военную еду – специальный рацион для боевых условий, только вот дети не едят в темноте на ощупь, и вряд ли носят в рюкзаках оружие и черный костюм для тайных делишек. После еды она не спеша переоделась, тщательно проверяя каждую мелочь и удивляясь тому, как мало времени занимают дела, если ты в ожидании, если тебе некуда спешить. Подлый мир, думала она, подлый во всем, начиная с самых базовых вещей, и почему тогда мы должны быть другими? Сумку она решила оставить здесь, ее никто не заметит, а она сможет забрать ее потом. Если это «потом» будет. При обилии тревог в ее профессии, о некоторых вещах она могла не волноваться, и это радовало.

Время тянулось бесконечно, но всё же двигалось, звезды на черном летнем небе сменили положение, на базе сменился караул, в ночной тишине Фатима слышала перекличку. Луны не было, в этом ей тоже повезло, так что, когда она наконец вышла из своего укрытия, она была всего лишь обычным сгустком черноты, ничем не выделяющимся в ночном мире. Вот и началось, подумала она, когда надежное укрытие лесополосы осталось позади, я вышла в открытый океан, мое большое путешествие отсчитывает первые секунды.

Она снова не торопилась, и не только из-за предельной осторожности, ночи в августе длиннее июньских, а расстояние от лесополосы до базы было просто смехотворным. Ползу, точно как черепаха, думала Фатима, замирая и прислушиваясь через каждый метр, зато экономлю силы. Никаких кустов в этом поле не было, только редкие высокие травы, днем они не давали никакого укрытия, но сейчас на нее стороне была ночь, скрывающая все тайны. Довольно часто Фатима позволяла себе просто полежать на теплой земле под таким вот зонтиком высокой полевой травы, нацеленным в черное небо так бесстрашно и стремительно, ей нравилась эта картина, нравился аромат горячей земли и скромных цветов, растущих вокруг нее. Это больше походило на отдых, чем на работу, но вся эта спокойная чудесная атмосфера на могла усыпить ее бдительность, она точно знала, где она и зачем, а если в данный момент всё спокойно, так почему бы не поймать этот момент и не насладиться им?

Так, не спеша и погружаясь в мысли, она постепенно пересекала поле, и чем ближе к базе она подбиралась, тем острее чувствовала мир вокруг, расслабленность уходила, уступая место сосредоточенности. Еще пара остановок, и я буду у самого забора, подумала она, осторожно поднимая голову из травы и всматриваясь в темноту. Под звездами она не была такой кромешной, как в лесополосе, так что ее глаза, привыкшие к ночному миру, видели всё настолько хорошо, насколько позволяло человеческое зрение. До высокого забора было уже совсем не далеко, а за ним ее тоже ждала в некотором роде неизвестность. Но в этом случае, у нее хоть был план, и она знала расположение каждого строения за забором, а вот что там на острове… об этом она могла узнать, причем в самое ближайшее время.

Чувствуя себя настоящим ночным охотником, Фатима проползла еще немного, замечая, как в запах трав добавился едкий запах машинной смазки – совсем рядом были целые лабиринты каких-то огромных деталей и запчастей, этот склад под открытым небом был лучшим местом для проникновения. Интересно, думали ли когда-нибудь сами военные об этом, задалась вопросом Фатима, или за десятки спокойных лет полного бардака так расслабились, что даже не выставляют караул? Хотя, ответ лежал прямо пред ней – одинокие громадины у самого забора и абсолютная тишина. Ну да, вам-то бояться нечего, подумала она, слыша каждый шорох, замечая каждое колебание теней, а на Аду вам плевать, собственно, как и ей на вас. Наметив траекторию, она снова опустила голову и поползла.