Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Едва он откусил первый кусочек, какое-то странное ощущение вдруг возникло в голове и начало распространяться по телу – как будто что-то щекотало его изнутри. Не донеся до рта вилку, он вернул кусок на тарелку и замер. Наверное, я слишком быстро ем, подумал он, особенно после 12-ти часового голодания… Но почему-то в глубине души он знал, что дело в другом, что-то было не так с ним, а быстро он ел или медленно – это значения не имело.

Суп? Пронеслась в голове испуганная мысль, но он понимал, что прошло еще слишком мало времени, если только повар-маньяк не сдобрил суп ядом вместо специй. Голова стала вдруг как будто раздуваться, столик с шелковой скатертью перед ним качнулся и начал кружиться, как и всё помещение. Надо сделать вдох, стараясь не впадать в панику, подумал Пророк, но собственное состояние пугало его всё больше, надо просто глубоко подышать.

Он попытался, и тут его ждал еще один неприятный сюрприз – грудь как будто сковали железными цепями. Он просто не мог сделать вдох, мышцы, отвечающие за это, больше не слушались, они отказывались ему служить. Может, это мой первый приступ повышенного давления или даже сердечный… А почему нет, в конце концов, он уже не мальчик, а бесконечные смены часовых поясов, климатических зон и ненормированные рабочие дни еще никому не шли на пользу. Значит, вот как подкрадывается старение, прорвалась сквозь панику и головокружение мысль, твое собственное тело вдруг восстает против тебя, из верного друга и компаньона превращаясь в коварного и подлого врага.

Нет!! Нет, не так, еще не время! Эти мысли уже отдавали настоящей паникой и отчаянием. Их сила на несколько секунд даже заглушила непонятный кошмар, творившийся с телом. Понимая, что больше не может оставаться здесь ни секунды, как будто у него вдруг резко развилась клаустрофобия, Пророк достал бумажник, бросил деньги на стол – больше, чем нужно, гораздо больше, но ему было не до того – и вскочил, мечтая лишь выбраться из этого ада на свежий воздух. Он и сам не понимал, что с ним и почему, но ему нестерпимо хотелось оказаться под открытом небом, и чтобы ветер обдувал лицо, тогда он сможет дышать, тогда…

– С вами всё в порядке? – участливый голос официанта настиг его на полпути из зала. Вам тут не нужны трупы, да? – подумал Пророк, больше всего боясь, что грохнется в обморок посреди этого гастрономического рая прямо у ног официанта.

Собрав все силы, что дала ему природа, он сумел поднять голову и слегка улыбнуться.

– Да, – совершенно ровным голосом ответил Пророк, а в груди молотом бухало сердце, в глазах заплясали черные точки, как мухи, слетающиеся на… продолжать эту мысль он не хотел. – Просто надо срочно бежать. Бывает.

И он потратил последние силы на полную искреннего сожаления улыбку. Официант критически оглядел его, потом, после секундного раздумья, кивнул и с вежливой улыбкой отправился в зал. А Пророк рванул на улицу, чувствуя, как становятся ватными ноги, а удушье грозит превратить его в обезумевшего паникера, катающегося по земле и разрывающего на себе одежду или собственное лицо. Может, надо вызвать скорую, пришла мысль, к счастью, она была холодной и здравой, тогда зачем ты уходишь, подойди к администратору и скажи, что тебе нужна помощь… Да только в этом и заключается самая большая проблема и трагедия: признать, что тебе нужна помощь, что ты слаб – значит, проиграть. Жизнь – это игра, и все в нее проигрывают рано или поздно. Но лучше поздно. И свидетели мне не нужны, понял вдруг Пророк, если это конец, я хочу быть один, как был всю жизнь, под небом, свободным, не униженным чужой жалостью или равнодушием.

Нетвердой походкой, со стороны могло показаться, что он просто пьян, он вышел из ресторана, стараясь уловить ветерок, стараясь загнать немного воздуха в свои сжавшиеся легкие. На улице уже царила ночь, огни, музыка, доносящаяся из множества заведений, расположенных особенно густо в этом районе, смех гуляющих людей, шум ветра в роскошных кронах деревьев в сквере… Сквер, вот куда он должен добраться. При мысли о множестве лавочек на пустующих дорожках, освещенных богатой иллюминацией, Пророк понял, что нет другого места, где он хотел бы быть сейчас. Надо всего лишь перейти дорогу, думал он, прислонившись к фонарному столбу на тротуаре возле ресторана. Мимо шли люди, многие держались за руки, наслаждаясь романтикой вечернего прибрежного города, звонко смеялись женщины, гудели машины, отражая свет витрин и фонарей.

– Похоже, ему уже хорошо, – весело сказала молодая женщина, идущая под руку с элегантно одетым спутником. Она кивком указала на незнакомца в дорогой одежде, подпирающего фонарный столб, и улыбнулась. – Видишь, как тебе повезло! А вот его некому тормозить…

– Кончится тем, что его заберет полиция, – буркнул мужчина и добавил, – в лучшем случае.

Да, полиция. Об этом Пророк как-то не подумал, хотя всю жизнь скрывался от правоохранительных органов. Просто он привык быть невидимкой, а теперь выделялся на общем фоне, как яркое пятно. Полицейские курортных городов любят таких вот туристов, беспомощных, вдали от дома и друзей. На побережье все по сути рыбаки, просто одни ловят рыбу, другие – немного другой улов. Нельзя и дальше стоять тут, понял Пророк, если мое время на исходе, меньше всего мне хочется умереть в вонючем «бобике», пропахшем мочой, под матерные возгласы «доблестной» полиции.

Дорога – 4 полосы, забитые машинами – показалась ему шириной с море, он просто не представлял, как вообще можно добраться на противоположную сторону. Голова кружилась, воздух отказывался поступать в легкие, и он вдруг открыл, что ему больше нечего терять. Конечно, он не собирался бросаться под машину, но какая уже разница? Если его жизнь подошла к концу, это всё равно случится, от смерти еще никто не уходил живым, ха-ха.

Стиснув зубы, он оторвал свое тело от столба, в первое мгновение испугался, что ноги подогнутся, он рухнет на чистый асфальт, и на этом его славное Путешествие Гордости закончится. Но он выстоял, пошатнулся, схватился вытянутой рукой за еще теплый металл столба, попытался вдохнуть. Мышцы как будто отказывали одна за другой, как будто жизненная сила вдруг покинула его, оставив тело без энергии, как механическую игрушку с севшей батарейкой. Ничего подобного с ним никогда еще не случалось, он всегда был здоровым и полным сил, и вдруг так внезапно… Ну, смерть не присылает тебе уведомление за 2 недели, сказал он себе, и эта мысль вдруг показалась ему такой забавной, что он даже улыбнулся. Вернее, сделал попытку – на лице мышцы тоже почему-то онемели и не хотели слушаться. С кривой улыбкой безумца, он шагнул на проезжую часть, выставив руки перед собой, как слепец – просто это помогало удерживать равновесие в кружащемся вокруг него мире. Первую полосу он миновал благополучно, до островка безопасности – узкой полоски газона в бетонном ложе – оставалось совсем чуть-чуть, кто-то посигналил ему, Матвей даже не повернулся, понимая, что если еще начнет вертеть головой, точно потеряет равновесие и рухнет прямо на дорогу. Водитель еще раз гневно посигналил и проехал. Осталось всего 2 полосы, в мельтешении черных точек он всё же мог видеть освещенные аллеи сквера, скрытые от ночного неба могучими деревьями.

– Эй, идиот! Куда прешь, пьянь вонючая! – прокричала хриплым прокуренным голосом женщина из большого внедорожника, едва не сбившего Пророка на середине последней полосы.

Он ее почти не услышал, его организм подходил к какой-то финишной черте, а конец ли это его жизни или просто обморок, он знать не мог. Подволакивая ноги, он ступил на тротуар и вцепился в первый же фонарный столб, подумав, что всё в жизни повторяется, как спираль, просто похожие события каждый раз имеют немного другие декорации. Думать он всё еще мог, что не могло не радовать.

Не дури, вдруг заговорил голос в его голове, спокойный и всезнающий, вызови скорую, возможно, у тебя еще неплохие шансы на выживание, отдохнешь в больничке пару дней, зато жизнь снова станет прежней… А хотел ли он прежней жизни? А чего он вообще хотел? Кризис среднего возраста настиг его, или он просто исчерпал один уровень жизни, прошел его вдоль и поперек, но по какой-то причине отказывался идти на следующий? Это как застрять навечно в средней школе, подумал вдруг Пророк, ты просто не хочешь взрослеть и двигаться дальше, тебе кажется, что там, за стенами, мир, который не для тебя, скучный и бессмысленный. И ты притворяешься, врешь самому себе, пока однажды не доводишь себя до срыва. Потому что какая-то часть сознания всегда всё видит и знает, часть, которую невозможно обмануть, до некоторых пор стоит молча в сторонке, кивает и не спорит, а потом обрушивает на тебя тонну убивающих фактов, и эта правда раздавливает тебя.

И еще одну неприятную и пугающую истину вдруг понял Матвей: иногда ты готов умереть, но не расставаться с иллюзией. Когда страх или просто понимание самого себя говорит тебе, что за пределами выстроенных тобой стен нет счастья для тебя, что ты никогда не впишешься и не станешь тем, кто нужен этому миру, тогда ты предпочтешь смерть пустой и несчастной жизни. Иногда душа знает, что у тебя есть лишь одна дорога, и если она больше никуда не ведет – что ж, значит, подошел к концу и твой путь.

И эта мысль не была грустной, совсем наоборот, она наполнила его спокойствием и правильностью. В конце концов, он сам выбирал свой путь и сам принимал все решения, он никогда не был покорным барашком из огромного стада. Жить или умереть, как жить и как умереть – всё это выбор, всё это решения, которые большинство просто не в состоянии принять, такие решения для единиц, для отчаянных храбрецов. И это трусливое стадо прекрасно это знает, подумал Пророк, закрывая глаза и вдыхая вонь выхлопных газов, смешанную с вечерним бризом, они знают, что никогда не решаться на шаг в неизвестность, поэтому дружно осуждают всё то, на что сами неспособны. «Мы не делаем так не потому что не можем (хотя сами знаем, что не можем, но это тайна, вернее, легенда о тайне, ведь все всё прекрасно понимают) не делаем, потому что это плохо! Это нельзя, только плохие люди так делают. И они плохо заканчивают, да». Как будто кто-то из этих баранов заканчивает хорошо, презрительно усмехнулся про себя Пророк.

– Эй, дружище, – пока он старался собрать силы для последнего рывка, к бордюру из потока машин подъехало такси. Какой-то частник на Гранте. – Вижу, ты на ногах не стоишь? Отвезти куда? Недорого, а город я как свои пять знаю, адрес с полуслова пойму.

Его маленькие глазки щупали Пророка, как ножки тысячи насекомых, водитель наклонился к пассажирскому сидению и смотрел на потенциального клиента исподлобья, изо всех сил изображая честность и участие. А вот и первый «рыбак», понял Матвей, но от этого козла он хотя бы мог отделаться, чего не скажешь о гигантах «курортного рыболовства» с синими мигалками и целыми фургонами для хранения «улова». Дожился, подумал Пророк, стал бросающейся в глаза добычей. Внезапно злость вскипела в нем, он знал, что надо делать.

– На халяву отвезешь? – поинтересовался он совершенно не заплетающимся языком, только интонации были странные. Он улыбнулся до ушей и запустил руку в волосы (все еще шикарные и почти не тронутые сединой), взлохматил, потом повел рукой в сторону, совершенно бессмысленное движение. – Тот козел всё выгреб, сука, но это дерьмо того стоит, да…

Он снова растянул рот в безумной улыбке – много усилий на это не ушло, лицо онемело и почти не подчинялось, как и остальное тело, только мозг работал так же, как всегда, бесстрастно регистрируя масштабы катастрофы – и схватился за фонарный столб.

– Я не откинусь по дороге, я совсем чуть-чуть, просто для кайфа, честное пионЭрское, – и он начал хихикать.

Маску участия и честности как ветром сдуло, перемена была такой стремительной, как спецэффект в кино. Таксист отшатнулся, изрыгнул поток матерных слов.

– Эй, может у меня чего осталось, я поделюсь, просто мне надо… ехать, в общем…

– Иди на х…! – выплюнул водитель, злобно покосившись на Пророка, и завел мотор. – Гребаные торчки.

– И тебе того же, – прошептал Пророк вслед уезжающему такси.

Он начал тяжело дышать, грудь судорожно вздымалась и опадала, вот только воздух в нее как будто не поступал, словно он оказался на другой планете без атмосферы. Этот маленький спектакль отнял последние силы, но он был доволен собой – он никогда не был жертвой и не собирался ею становиться в самом конце. И даже если до сквера ему придется ползти – он готов был заплатить цену и повыше, если твое время на исходе, можно играть ва-банк.

Он постоял еще пару минут, запрещая себе оставаться тут дольше – в памяти почему-то всплыла картинка, как по утрам он точно так же не хотел покидать теплую постель и торговался сам с собой за лишние минуты – а потом медленно поплелся к скверу, наполненному летней иллюминацией. Может, именно эти неожиданные воспоминания и называют «вся жизнь пронеслась перед глазами», подумал он и тут же отметил, что почти забыл это чувство, когда куда-то надо, куда тебе точно не хочется, но надо, несмотря ни на что, когда не можешь заставить себя выбраться из кровати, и каждое утро начинается страданием. По рассказам, слышанным в детстве, именно так и проходила взрослая жизнь. Но не у него, он твердо решил, что все страдания и дискомфорт он оставит за порогом совершеннолетия, и своего добился. Его взрослая жизнь стала лучшим временем, и он сам сделала ее такой.

Мне есть чем гордиться, подумал Пророк, ступая под густой навес веток, мне была дана жизнь, и я ею пользовался по полной. И может, это тоже везение – уйти в самом расцвете, пока старость не изуродовала тело, а время не отняло память о победах. Да, он склонялся к мысли, что и в этом ему, похоже, повезло.

Он поравнялся с первой лавочкой, она пустовала, хотя в сквере были люди, прогуливались не спеша, любуясь светящимися инсталляциями и клумбами, собрав в кулак всю волю, он заставил себя пройти мимо – лавочка стояла у самого входа в сквер, то есть, была отлично видна с дороги. Если (вернее, когда) по ней проедет или пройдет патруль, его заберут, тут вариантов быть не могло. Это решение показалось ему едва ли не самым трудным в жизни, сил не было, в глазах всё темнело, лицо онемело окончательно, и ноги тоже почти отказались признавать власть мозга. Но он продолжал переставлять их, пусть каждый раз его шаги были всё более нетвердыми, он знал, что пока тело еще служит ему, оно должно доставить его в тихое и уединенное место, где душа, обитающая в этой красивой и крепкой оболочке, могла бы спокойно уйти. И найти себе новую, наверное.

Но план не осуществился, на средние первой аллеи он понял, что больше не может сделать ни шагу, мир стремительно закружился, паника ударила в голову, он не мог дышать. Шатаясь, он начал вертеть головой по сторонам, пытаясь сквозь рой черных точек рассмотреть наиболее подходящее место. Лавочки стояли вдоль аллеи в ряд, почти все свободные, одна прямо напротив него. Едва не упав, Пророк повернулся и направился к ней, чтобы пройти мимо – за лавочками был большой газон, разделяющий аллеи, деревья с могучими кронами почти закрывали небо, а вдоль бордюров тянулась изгородь из аккуратно подстриженных кустов. Если больше мне никуда не дойти, решил Матвей, это место – лучшее. Нищие не выбирают, подумал он, всё так, а на конце жизни мы все – бедняки, имеющие лишь стандартный набор – душа и тело.

На мягкую ухоженную траву за изгородью из кустов он просто повалился, сумка с планшетом, перекинутая через плечо, ударила в руку, когда он выставил их вперед и уперся в землю. Ну вот, подумал он, моя маленькая мечта сбылась – я оказался в горизонтальном положении и, вероятно, больше мне не встать. Никаких эмоция эта мысль не принесла.

Пророк перевернулся на спину, с трудом, потому что тело отказывалось служить ему, но усилия того стоили – над головой сквозь толстые ветки старого клена проглядывали звезды, спокойные, как древние существа, видевшие уже всё, что может случиться в этом крошечном мире. Сколько смертей они видели за миллиарды лет, подумал Пророк – ночное небо, пусть всего кусочек, придавало торжественность моменту – крушение цивилизаций и даже планет, а тут еще одна ничтожная жизнь подходит к концу. Но простое осознание того, что над ним – сама бесконечность, полная тайн и полная жизни, о которой глупые существа на Земле не имеют ни малейшего понятия, это наполняло восторгом и умиротворением. Примитивный человеческий мозг не может понять и обработать слово Бесконечность, но она есть. Мы не видим дальше собственного носа, мы не видим галактики и планеты в этой сплошной черноте, но они есть. И где-то наверняка есть жизнь, о которой мы понятия не имеем, но, несмотря на это, она есть. Если мы ничего не знаем о мире вокруг, за пределами нашей атмосферы (а если уж говорить честно, то люди и о своей планете знают весьма мало), возможно, что-то есть и там, за пределами материальной жизни. И кто может утверждать, что это не так?

– Мы и любовь не видим, – прошептал он онемевшими губами. Его черные волосы рассыпались по траве, в свете звезд и мягком свете фонарей сквера он выглядел как мальчишка, вернувшись во времени к самому началу своего пути. – Но она есть. Как и душа.

Звезды закружились над ним в странном танце, меня не увидят, подумал Пророк, всё хорошо. Он смотрел на небо, черное, как Ее глаза, попытался вызвать в памяти ее лицо, ее волосы. Мы встретимся, подумал он, там, где нет условностей и страха, и там я буду любить тебя вечность. Он снова улыбнулся, а потом его глаза закрылись, и он провалился в черноту.

5

Он летел над морем, бескрайней водной гладью, а над ним сияли звезды, хотя их время уходило – на востоке небо начало светлеть, возвещая о приходе солнца, как глашатай о своем господине. Он не ощущал ни дуновения ветра, ни запахов, ни холодного предрассветного воздуха – физические ощущения обеспечивало тело, которого у него больше не было, осталось лишь то, что обитало внутри оболочки и познавало мир, делая выводы и собирая данные из органов чувств. Из привычных каналов познания мира осталось лишь зрение – хотя он не понимал, как может видеть, если у него нет глаз – и слух… хотя слышать, казалось бы, тоже было нечем. Иногда наше сердце тоже может слышать, подумал он, чей-то бессловесный зов, и видеть недоступное глазу, поэтому эти чувства сохраняются. Он сам не знал, откуда это ему известно, но не сомневался, что это истина. И он мог управлять полетом, стоило лишь захотеть свернуть направо, и он тут же летел вправо. Здорово!

Так значит, я умер в том парке, понял Пророк, вернее, тот, кто был Пророком в земном воплощении. И как давно? Время тоже как будто перестало существовать. Или просто больше не имело значения, потому что не имело власти. Но мир был как будто прежним, всё та же планета Земля – пролетая над темно-синей гладью, он видел корабли, они спешили куда-то в привычной земной суете, такой пустой и такой презренной с высоты полета. На рай это как-то непохоже, подумал он, и эта мысль испугала. Что, если он застрял? Души ведь должны уходить куда-то, об этом все говорят… А он еще здесь. Если только в раю тоже не живут люди и не плавают на железных судах по неведомым морям. Впереди он видел берег – полоску светящихся огней, и это тоже как-то не тянуло на загробную жизнь. А что, если и нет никакого ада и рая, с нарастающим страхом подумал Матвей, что, если души, покидая тело, не покидают мир, остаются вечными невидимыми пленниками, приговоренными к одиночеству до скончания всех времен? Теперь это уже походило на Ад.

Утро наступало, отвоевывая у ночи всё больше пространства, первые птицы закружились в небе над ним, такие же души, запертые между небом и землей. Нет, я всё еще в этом мире, убедился Пророк, но для чего? И что мне теперь делать?

Внезапно он осознал, что больше не управляет движением, вернее, он мог незначительно менять траекторию, но на самом деле какая-то невидимая сила несла его над морем к берегу, он как будто стал ветром или пушинкой, которую ветер несет, не спрашивая, чего она хочет. Тогда это точно всё еще матушка-земля, подумал Пророк и усмехнулся бы… но у него больше не было ни лица, ни голоса.

Впереди на линии берега начали гаснуть огни, отмирать, как нечто, больше не нужное, эта часть мира просыпалась, чтобы прожить очередной день оправданных страхов, тяжелых забот и неверных решений, это был не ад и не рай, это был мир людей, материальный мир, где вещи и деньги всегда ценнее жизней и душ. Я не хочу здесь оставаться, понял Пророк, эта грязь, эта чернота душит меня, убивает, калечит, и у меня нет больше защитной оболочки из плоти и костей, чтобы укрыть нежную и уязвимую душу. Теперь он и был душой, и она страдала, не отвлекаемая больше потребностями тела.

А ветер, или просто какой-то невидимый поток, нес его вперед, теперь он немного изменил направление и полетел вдоль береговой линии на восток, параллельно морю на высоком берегу лентой вилась трасса, почти пустая в это раннее время. Время призраков, подумал Пророк, время перехода, когда ночь еще не ушла, а день еще не настал. Берег был почти отвесным на всем протяжении его полета, но постепенно из моря начала проступать расширяющаяся полоска каменистого пляжа. Странно, никаких признаков пребывания человека на ней не было – ни темных пятен от костров, ни бревен, на которых можно было сидеть и любоваться морем. Высокое заграждение отделяло трассу от обрыва и от пляжа, сюда ведь невозможно спуститься, подумал Пророк, поэтому туда никто и не ходит. Однако впереди он увидел, как от обрыва к полоске пляжа спускается довольно пригодная тропа, она пряталась в кустах и каменистых выступах, но сверху он видел всё, и это было единственное место, где можно было подойти к воде. Но кто поедет в такую даль, чтобы с риском спускаться по этой тропке, когда в городах наверняка есть отличные набережные и пляжи? Эта трасса пролегала между населенными пунктами, теперь он это видел. Как и яркое пятнышко на пустой трассе – одинокая машина кроваво-красного цвета. О, а вот и первый актер в этой странной пьесе для одного невидимого зрителя, подумал Пророк, стремительно приближаясь к машине. Кажется, она замедляла ход, упала и скорость его полета. Удивился ли он? Нет, это было самое заурядное событие этого утра. Я только что сознал, что умер, но не покинул мир, подумал Пророк, вряд ли что-то теперь удивит меня.

Он подлетел к тому месту, где за ограждением трассы начиналась тропа, и завис, не в силах повлиять на ситуацию. Что я должен увидеть? И кто мне это показывает? Два вопроса, на которые он хотел и боялся узнать ответ.

С высоты он увидел, как из машины, оставленной в зоне отдыха, вышел молодой мужчина, руки в браслетах и фенечках, волосы завязаны в хвост. Несколько мгновений он просто стоял, любуясь рассветом, а потом достал из багажника что-то сложенное, закрепил на спине, как рюкзак, закрыл машину, любовно смахнув что-то с капота прямо рукой, и зашагал к тому месту, где завис дух Пророка. Когда широкая полоска обочины, именуемая зоной отдыха, закончилась, мужчина с хвостиком пошел вдоль заграждения прямо по трассе, благо в такой час машин на ней не было совсем. Похоже, он точно знал, куда идет. Остановился точно напротив тропы и без колебаний начал перелезать через ограду. Пророк с интересом наблюдал за ним, но интерес был больше вызван причиной, по которой он должен был это видеть, нежели самим подглядыванием – в конце концов, он всю жизнь только и делал, что шпионил за людьми.

Мужчина со странной конструкцией на спине умело преодолел заграждение и начал спускаться по тропе, очевидно, он бывал здесь не раз. Художник! Пророка наконец осенило, а на спине у него сложенный мольберт, только художники способны припереться в такую рань в такое странное место ради красивого света или вида. Под словом «художник» он имел в виду и фотографов, и кинематографистов, и, конечно же, тех, кто рисовал. А этот парень явно пришел сюда за этим. Добравшись до выступа в скале, закрытого кустами, как ширмой, парень быстро и умело снял и разложил конструкцию, которую нес на спине, это и в самом деле оказался мольберт, оглянулся в ту сторону, где оставил машину, снова посмотрел на море, а потом сложил руки перед лицом и начал вроде бы молиться. Художники все со странностями, подумал Пророк, редко кто их понимает. Наверное, в некотором роде все творческие люди – сумасшедшие, видят то, что не видят другие. Только вот некоторым из них за их «видения» платят миллионы, а других высмеивают или прячут в заведения с решетками на окнах. И снова как-то непохоже на рай, подумал Пророк и усмехнулся про себя.

Одновременно с этим он заметил какую-то точку в воде, крохотную и темную, она приближалась к берегу. Он хотел подлететь поближе, чтобы рассмотреть объект, но не мог – какая-то сила, подарившая ему иллюзию управляемого полета, теперь пригвоздила его к одной точке в пространстве. Пока художник молил своих богов о вдохновении или о славе – а о чем еще могут молить художники? – точка всё приближалась, пока не стало понятно, что это плывущий человек. И зачем мне это видеть, задался вопросом Пророк. Хотя человек, возникший посреди моря на рассвете… странно, как минимум. И направляется этот загадочный пловец прямо к полоске пляжа, над которой обосновался художник.

По мере приближения точки в воде Пророк сумел рассмотреть белое пятно лица и черную шапочку на голове. Спортсмен, тренирующийся, чтобы побить очередной никому не нужный рекорд и потешить себя мыслью, что его жизнь прошла не напрасно? Возможно. Но при чем тут я, подумал он и перевел взгляд на художника – тот всё еще молился, полностью погрузившись в процесс. А фигура в воде всё приближалась к берегу, руки больше не взлетали над волнами – человек добрался до отмели и теперь просто шел по дну. Еще немного, и он выйдет на пустой берег, который на самом деле был не совсем пустым. Невероятно интересно, с сарказмом подумал Пророк, и ради этого я завис здесь? Чтобы посмотреть, как этот жаждущий славы спортсмен будет спрашивать дорогу у жаждущего славы художника? Или этот «любимец богов» так глубоко ушел в сеанс связи со своими покровителями, что и не заметит, что Ихтиандр вышел из вод морских?

Но он по-прежнему не мог сдвинуться с места – явное проявление чьей-то воли, шах и мат, атеисты, подумал Пророк – поэтому вынужден был наблюдать за этим не очень-то интересным спектаклем.