Земля обетованная

– У меня нет таких денег.

– А если бы они у вас были?

Я решил, что за одну чашку кофе с меня довольно расспросов.

– Все, что у меня есть, – ответил я. – Любовь к искусству в наши дни самый выгодный бизнес. Цены растут каждую неделю.

Купер расхохотался кудахтающим смехом, будто возбужденный индюк.

– Уж не собираетесь ли вы внушить мне, будто Блэк вчера рассказывал правду? Дескать, он выкупил обратно картину на пятьдесят процентов дороже той цены, за которую ее продал.

– Нет, – сказал я.

– Ну вот, видите? – Купер ухмыльнулся.

– Я не стану вам этого внушать, потому что это действительно правда, – спокойно заметил я.

– Что-о-о?

– Это правда. Я видел записи в книгах. Да это вообще легко проверить. Попробуйте через год, через два предложить ему эту картину обратно.

– Ну, это старый трюк, – пробурчал Купер пренебрежительно, но в глубине души, похоже, все-таки успокоился. Тут его позвали к телефону. – А вы пока что осмотритесь, – бросил он мне на ходу. – Может, уже подыщете место для Дега.

Служанка, позвавшая хозяина к телефону, повела меня по дому. Не иначе, у Купера были очень хорошие консультанты. Квартира в целом не напоминала музей, однако каждая вещь по отдельности была достойна музея. Я ничего не понимал: Купер не производил впечатления столь тонкого знатока. Впрочем, и такое бывает, я это еще по Парижу знал.

– А вот спальня господина Купера, – сказала служанка. – Может, здесь найдется место?

Я так и обомлел на пороге. Над широченной, сквернейшего модерна кроватью тяжело нависал лесной пейзаж в массивной золотой раме – с ревущим оленем-самцом, несколькими самками да еще и ручьем на переднем плане. Картина повергла меня в полную оторопь.

– Что, господин Купер охотник? – вымолвил я наконец.

Служанка покачала головой.

– Может, он это сам нарисовал?

– Да что вы, Господь с вами! Если бы он так мог! Это его любимая картина. Великолепно, правда? Все как живое. Даже пар от морды оленя видно.

– Пар видно, – согласился я и продолжил осмотр спальни.

На противоположной стене я обнаружил венецианский пейзаж Феликса Цима[38 - Цим, Феликс (1821–1911) – французский художник-пейзажист.]. Я чуть не прослезился от умиления, особенно когда углядел на комоде еще и несколько питейных кубков: я понял, что проник в куперовскую святая святых. Только здесь, в своей спальне, Купер чувствовал себя человеком и мог быть самим собой. Вся остальная часть квартиры была для него только антуражем, вложением денег, потехой тщеславию, в лучшем случае – объектом вялого интереса. Но истинной его страстью был вот этот ревущий олень, истинную романтику его души выражал вот этот слащавый венецианский этюд.

– Великолепно, правда? – млела хорошенькая служанка.

– Грандиозно! Но здесь ничего трогать нельзя. Сюда эта картина все равно не подходит.

Девушка повела меня по узенькой лестнице наверх. По пути до меня из куперовского кабинета донесся резкий голос хозяина, лающий по телефону какие-то приказы. На пороге террасы я остановился. Внизу раскинулся Нью-Йорк – белый, какой-то почти африканский город, но без деревьев, только небоскребы, сталь и бетон, ничего органически естественного, выраставшего столетиями, лишь решимость, порыв и нетерпение зодчих, не отягощенных бременем вековых традиций, людей, чьим высшим законом была не приземленная безопасность, но бестрепетная целесообразность. Однако как раз благодаря этому город обрел совершенно небывалую, не классическую и не романтическую, а какую-то новую, современную, дерзновенную красоту. Я глядел вниз как завороженный. Да, Нью-Йорк надо осматривать не с задранной головой, а вот так, подумал я. Отсюда, сверху, и небоскребы смотрелись совсем иначе, не чужаками-исполинами, а вполне по-свойски, как жирафы в каменных саваннах посреди зебр, газелей, носорогов и гигантских черепах.

Я заслышал сопение Купера – он поднимался по лестнице. Лицо его сияло. Не иначе, он успел сбыть по телефону сколько-то там десятков тысяч бомб или гранат. От возбуждения Купер раскраснелся, как помидор. Смерть настраивала его на жизнеутверждающий лад, к тому же и мораль была на его стороне.

– Ну что, нашли место? – спросил он.

– Вот здесь, – сказал я. – На террасе. Танцовщица над Нью-Йорком! Но на солнце пастель очень быстро поблекнет.

– Что я, с ума сошел?! – возмутился Купер. – Тридцать тысяч долларов!

– И даже больше того, произведение искусства, – уточнил я. – Но можно повесить в салоне, который рядом, только не на солнечной стороне. Вон над теми двумя бронзовыми вазами эпохи Хань.

– Вы и в этом китайском старье разбираетесь? – оживился Купер. – Сколько, по-вашему, они стоят?

– Вы хотите их продать?

– Да нет, конечно. Я их только два года назад купил. За пятьсот долларов обе-две. Дорого?

– Считайте, что даром, – с горечью сказал я.

Купер расхохотался.

– А вон те терракотовые штукенции? Сколько они стоят?

– Танцовщицы, эпоха Тан. Наверно, долларов по триста за каждую, – неохотно признал я.

– Мне они за сотню достались!

Физиономия Купера лоснилась от удовольствия. Он был из тех барыг, кому прибыли дарят чувственный восторг.

– Так куда повесим Дега? – спросил я. У меня пропала охота и дальше тешить самолюбие этого оружейного спекулянта. Но Купер был ненасытен.

– А вот этот ковер сколько стоит? – жадно допытывался он.

Это был армянский ковер с драконами, семнадцатый век. Зоммер, мой крестный, млел бы сейчас от восхищения.

– Ковры очень упали в цене, – сказал я. – С тех пор как в моду вошли напольные покрытия, никто не хочет покупать ковры.

– Как? Да я за него двенадцать тысяч выложил. Он что же, больше не стоит этих денег?

– Боюсь, что нет, – мстительно подтвердил я.

– Тогда сколько? Ведь все же поднялось!

– Картины поднялись, а ковры упали. Это все из-за войны. Сейчас другой покупатель пошел. Многие старые коллекционеры вынуждены продавать, а новое поколение хочет утвердить совсем другой стиль. Его легче утвердить Ренуаром на стенах, нежели потертыми старинными коврами на полу, на которых к тому же всякий посетитель будет топтаться в свое удовольствие. Сейчас мало осталось по-настоящему тонких коллекционеров старой школы вроде вас, господин Купер, – я проникновенно посмотрел ему прямо в глаза, – которые еще ценят такие великолепные ковры.

– Сколько он все-таки стоит?

– Ну, может, половину. Сегодня, правда, покупают разве что небольшие молитвенные коврики, а такие крупные шедевры – нет.

– Вот черт! – Купер с досадой встал. – Хорошо, повесьте Дега там, где вы сказали. Только стену мне не повредите!

– Я сделаю маленькую дырочку, будет почти незаметно. У нас специальные крепежи.