Земля обетованная

– Господин Зоммер рассказывал мне об этом напитке, – произнес он изменившимся голосом. – Я думаю, он с удовольствием выпьет еще, если у вас осталось. А мне, к сожалению, больше рюмочки в неделю нельзя. Врачи запретили. Зато уж господин Зоммер…

Со скрежетом зубовным я наблюдал, как экономка снова наливает мерзкое пойло в мою рюмку.

– Он и от двойной порции не откажется, – любезно добавил Блэк.

На горестном лице старой женщины пробилась робкое подобие улыбки.

– С удовольствием, – сказала она. – Я рада, коли вам нравится. Может, заберете бутылку с собой?

Я чуть не поперхнулся и замахал руками.

– Что вы, она вам еще пригодится. Жизнь научила меня: в самый неподходящий момент приходят самые неожиданные гости…

Мы покидали обитель скорби с мадам Анрио под мышкой и с ликованием в душе, будто вырвали самую красивую рабыню из рук свирепых арабских работорговцев.

– Мне срочно нужно чего-нибудь выпить, – пропыхтел Блэк в свою бородку. – Это не коньяк, а разбавленная серная кислота. Что-то для чистки латуни, но уж никак не для питья. – Он лихорадочно озирался, высматривая бар. К счастью, показалось такси. – Ладно, берем такси! А дома забьем этот чудовищный вкус нашим лучшим коньяком. Но какова шайка! Смерть – и такая жадность, такая скаредность!

– Ваша идея насчет пятидесяти тысяч была просто гениальна, – сказал я.

– В нашей профессии надо уметь соображать быстро и идти на риск без страха. Отпразднуем сегодня вызволение мадам Анрио со свечами и нашим заветным «Наполеоном». – Реджинальд Блэк рассмеялся. – Вот и понимай людей после этого.

– Вы про Расмуссена? Или про эту фурию?

– Да нет. Эти ясны, как раскрытая книга. Но Дюран-второй каков! Вот скажите, почему он не купил этого Ренуара, раз уж знал, чего стоят его наследники? Мог бы подарить своей экономке. Я уверен, лет тридцать назад он с ней спал. И знаете почему? Ему так было дешевле.

В витрине магазина Силверов распластался яркий плакат: «Ликвидационная распродажа! Магазин закрывается! Самые низкие цены!» Я вошел.

Александр Силвер принял меня в клетчатых зеленоватых брюках и серых носках, но зато при черном галстуке.

– Что стряслось? – спросил я.

– Все! – мрачно ответил он. – Самое страшное!

Я взглянул на его черный галстук и только тут вспомнил, что и сам в таком же. Я забыл сменить его на мой обыкновенный.

– Умер кто-нибудь? – осторожно поинтересовался я.

Александр покачал головой.

– Да нет, но все равно что умер, господин Зоммер. А с вами-то что? Или кто-то умер у вас? Вы вон тоже в черном.

– Тоже нет, господин Александр. Это траур скорее по служебной надобности. Ау вас? Сегодня, похоже, день черных галстуков.

– Мой братец! Этот вероломный нацист! Он таки женился! Тайно! Неделю назад.

– На ком?

– На шиксе, конечно. На этой патлатой гиене.

– Сегодня, похоже, еще и день гиен. Одну я уже лицезрел. Из-за этого и объявление? Все распродаете?

Александр кивнул.

– Объявление-то я повесил, а толку что? Никто не приходит. Все зазря! Кому сегодня нужен антиквариат? Разве что только моему братцу, извергу. Тот на антиквариате женится.

Я облокотился на голландский стул – очень даже подлинный, не считая, конечно, ножек.

– Хотите закрыть магазин? Жалко.

– Что значит «хотите»? Пытаюсь! Ведь никто у меня его не купит! Даже на распродажу покупателей не найдешь!

– А сколько вы бы хотели за этот магазин? – спросил я.

Силвер стрельнул в меня взглядом.

– Еще не знаю, – осторожно ответил он. – Вы хотели бы купить?

– Разумеется, нет. И даже не арендовать. У меня ведь нет денег.

– Тогда зачем же спрашиваете?

– Просто из солидарности. Как насчет чашечки кофе в чешском кафе напротив? Но чур, сегодня я угощаю!

Силвер посмотрел на меня грустными глазами.

– Не до кофейни мне, дорогой мой друг! Это все прекрасные дни золотого прошлого. Теперь они позади! Знаете, чем мне братец пригрозил? Если я и дальше буду артачиться, он снова станет юристом. А я только отстаиваю память моей матушки! Если бы она знала! Она бы перевернулась в гробу.

– Это еще как сказать. Может, она полюбила бы сноху.

– Что? Моя мать, правоверная иудейка, и полюбила бы шиксу?

Я направился к двери.

– Пойдемте, господин Александр! Чашечка кофе и разговор по душам вам сейчас не повредят. Сделайте мне одолжение.

В эту минуту вид у Силвера был особенно неприкаянный и несчастный. Борьба за веру не прошла для него бесследно – это был уже совсем не тот жизнелюб, каким я знал его в недавнем прошлом. Даже походка Силвера утратила былую прыть: когда мы пересекали улицу, его чуть не сшиб велосипедист, что было бы немалым позором для смельчака, который прежде шутя лавировал между спортивными автомобилями и омнибусами.

– Ромовый кекс совсем свежий, – встретила нас кондитерша. – Очень рекомендую, господин Силвер.

Безрадостным взглядом Александр обвел витрину с выпечкой.

– Шоколадную голову, – выбрал он наконец. Очевидно, темный цвет шоколада больше всего подходил к его похоронному настроению.

Кондитерша принесла кофе. Александр немедленно обжег губы, настолько он оказался горячий.

– Тридцать три несчастья, – пробормотал он. – Я от горя сам не свой.

Я завел разговор о бренности всего земного, надеясь тем самым настроить его на философски-меланхолический лад и слегка поразвлечь. В качестве примера я выбрал Дюрана-второго. Но Александр меня почти не слушал. Вдруг его шея вытянулась, как у разъяренной кобры. Взгляд Силвера был прикован к магазину.