Разбойник Кадрус

– Очевидно, никакой, – ответил Фоконьяк, – но девица Леллиоль меня интересует. Она исчахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты против преследований и козней барона де Гильбоа.

Кадрус почувствовал при этой мысли потрясение, обнаруживавшееся нервным трепетом. Он хотел ответить, но в это время в дверь постучали. Фоконьяк поспешил отворить. Он впустил человека лет шестидесяти, крестьянина по наружности. С тупым видом тот встал перед Фоконьяком и сказал, положив свою большую шляпу на пол, чтобы обшарить свои карманы, как человек, что-то потерявший:

– Это вы месье Жорж?

– Это я, – ответил кавалер.

– А как вас еще зовут?… Как бишь там написано?

– Где?

– Да на письме. Куда же я дел письмо? Я так хорошо его спрятал, что и не найду.

Он очень хорошо знал, где спрятано письмо, но хотел удостовериться, тому ли прислано письмо, с кем он должен говорить.

– О каком письме ты говоришь? – спросил Жорж.

Не отвечая на вопрос, крестьянин сам спросил:

– Скажите же, какое ваше другое имя?

– Де Каза-Веккиа, – сказал Кадрус. – Так?

Подозрительный крестьянин прочел по складам адрес и сказал:

– Да. Попросите этого господина, – он указал на Фоконьяка, – уйти, и тогда я расскажу вам кое-что. Мне велели отдать вам это письмо в собственные руки. Барышня так сказала.

– Хорошо, друг мой, – сказал Жорж улыбаясь. – Ты можешь отдать мне это письмо, этот господин – мой искренний друг. Я ничего от него не скрываю. Ты можешь говорить без опасений в его присутствии.

– Мне нечего говорить, – сказал крестьянин, – мне только велено принести ответ.

Он подал Жоржу письмо. Тот вздрогнул, прочтя надпись, и поспешно отошел в амбразуру окна. Как ни быстро было волнение Кадруса, оно не могло укрыться от проницательных глаз Фоконьяка, который, желая показать, будто ничего не приметил, обернулся к крестьянину.

– Как тебя зовут, приятель? – спросил он.

– Меня? – ответил он как настоящий французский крестьянин, не желая ответить тотчас на заданный ему вопрос.

– Да, тебя.

– Жак Симон… к вашим услугам.

– Скажи, пожалуйста, мне твое лицо как будто знакомо. Мне кажется, я тебя где-то видел.

– Очень может быть, сударь, тем более что и я вас видел также.

– Где же это, друг мой?

– Ведь вы, кажется, женитесь на мамзель Марии?

– Какое же это имеет отношение…

– Да ведь мамзель Мария кузина мамзель Жанны…

– Ну?

– Моя покойная жена была кормилицей мамзель Жанны, я часто бываю в замке, там-то вы и видели меня.

– Наверное, – сказал Фоконьяк. – Ты, стало быть, доверенный человек Жанны де Леллиоль? Вероятно, это она прислала тебя к моему другу кавалеру де Каза-Веккиа с этим письмом?

– Вот уж этого я не скажу. Мне приказано молчать, а всем известно, что Жак Симон не болтун.

– Я это вижу…

– Покорнейше вас благодарю, – сказал крестьянин, восхищенный этим комплиментом. – Вы можете засвидетельствовать, что я не выдал никого.

– Такая скромность делает тебе честь. – Фоконьяк вынул из кармана наполеондор. – Вот возьми, приятель, – сказал он, – и заметь, что добродетель всегда вознаграждается.

Обрадованный крестьянин перекрестился и спрятал золотую монету в карман своих панталон.

Во время разговора гасконца с крестьянином Кадрус в амбразуре окна успел прочесть письмо. Несмотря на силу воли, которой обладал атаман Кротов, он никак не мог не обнаружить на лице своем волнения, которое испытывал при чтении письма Жанны.

– Я жду ответ, – сказал крестьянин.

При звуке его голоса Кадрус как будто пробудился от сна.

– Ах, ты еще здесь? – сказал он. – Можешь идти. Ответа не будет.

– Однако, – осмелился сказать Фоконьяк, – мне кажется, тебе следовало бы…

– Тебе что за дело? – вспылил Кадрус. – Почем ты можешь знать, кто ко мне пишет?

– Полно, любезный друг, – ответил гасконец. – Надеюсь, ты не оскорбляешь меня мыслью, что я не угадал имя той особы, которая прислала тебе это письмо… Дело довольно ясно. Это она.

– Ну да! – сказал Жорж. – Она! Вот почему ответа не будет… Я не хочу ее любить.

– Подумай, однако, о приличиях, – ласковым голосом продолжал Фоконьяк. – Нельзя же не дать никакого ответа посланному. Он ждет.

– Ты этого хочешь? – сказал Кадрус, опять погрузившись в размышления. – Ну хорошо! Скажи твоей госпоже, – обратился он к посланному Жанны, – что она найдет мой ответ в своей шифоньерке. Вот тебе за труды.

Жорж отдал кошелек полный золота крестьянину, который вытаращил глаза, жадно протянул руку и спрятал кошелек туда же, где был спрятан наполеондор. Пятясь задом и кланяясь до земли, крестьянин проворно отправился отнести ответ Жоржа в Магдаленский замок.

Вечером взволнованная Жанна перебирала безделушки, наполнявшие шифоньерку в спальной, и дрожала. Она дрожала при мысли, что найдет письмо, написанное Жоржем, потому что, не спрашивая себя, какие средства употребит молодой человек для того, чтобы положить свое письмо в такое место, она не сомневалась в его слове. Она дрожала от беспокойства при мысли, что делать, если Жорж соглашается на свидание, о котором она его просила. Вот что писала она ему:

«Жорж!

После того, что произошло между нами, вы знаете, что я вас люблю. Я вас люблю! В этих словах я почерпаю мужество пренебрегать всеми приличиями. Вы тоже любите меня… мое сердце говорит мне это Я это знаю… Я в этом уверена… Следовательно, вы обязаны защитить меня. Я скоро останусь одна… одна, слышите ли вы, Жорж? А вы не должны оставлять одну ту, которую небо создало для вас. Я не могу оставаться жертвой низких покушений родственника, в руки которого меня отдал закон, не прося помощи у человека, которого Господь создал для того, чтобы защищать меня, потому что если обычаи, которым следовало бы покровительствовать неопытным, не могут спасти меня от пороков и алчности, я должна искать защиты вне этих самых обычаев. Я пишу вам, мой Жорж, для того чтобы сказать вам, что женщине, любимой вами, угрожает опасность.

Приезжайте сегодня в полночь, когда все в замке будут спать. Ждите у больших каштановых деревьев в парке, чтобы сговориться с той, которая принадлежит вам так, как вы принадлежите вашей