Разбойник Кадрус

Он бросил на герцогиню такой свирепый взгляд, какого молодая женщина еще не видела у него, и сделал шаг к двери. Герцогиня остановила его.

– Садитесь, – сказала она.

Жорж колебался.

– Я вас прошу! – умоляла она.

Наступило минутное молчание. Очевидно, принцесса колебалась. Оскорбленный Жорж остерегался. Он угадывал, что происходило в эту минуту в сердце молодой женщины. Однако он мог ошибаться. Во всяком случае, он не хотел поощрять привязанность, которую не мог разделять; ему оставалось только сохранять самую холодную сдержанность. Он ждал.

Как ни трудно бывает положение, хитрость никогда не изменит женщине. Герцогиня сумела обойти затруднение.

– О, конечно, – сказала она, – любовь к деньгам так гнусна, что не может войти в благородное сердце. Я очень богата, однако, несмотря на оказанную мне услугу, несмотря на мой хороший прием, вы не объяснились мне в любви. Стало быть, богатство вас не прельщает. Не прельстила вас и красота девицы де Леллиоль, потому что я красивее ее. Я говорю без ложного стыда и без ложной скромности, что меня называют красавицей… а между тем, повторяю, вы не старались внушить мне любовь, хотя я буду со временем свободна располагать своей рукой. Стало быть, какая-нибудь странная необходимость заставляет вас жениться на девице де Леллиоль.

Жорж очень хорошо чувствовал, на какой скользкий путь увлекали его, и отвечал вежливо, но сдержанно:

– Вы изумительно хороши. Это мнение всего двора вообще и мое в особенности, так что я не могу опровергать впечатление, какое вы производите на всех.

– Происходя от императорской крови, – продолжала принцесса, улыбкой поблагодарив молодого человека, – сидя на первых ступенях трона, где мое имя и привязанность императора ко мне делают мое могущество почти неограниченным, я могла бы помочь человеку, любимому мною, подняться на все ступени, ведущие к славе и богатству, не правда ли?

– Совершенная правда, – сказал кавалер, становившийся все холоднее, по мере того как герцогиня горячилась.

Она продолжала:

– Если бы человеку, который полюбит меня, приходилось забывать тягостное прошедшее, со мной этого прошедшего не существовало бы. Он должен был бы заниматься одним будущим, будущим таким, о котором он не мог никогда и мечтать.

Слова эти были так ясны, что Жорж счел долгом для достоинства молодой женщины остановить ее.

– Ваша привязанность не могла быть мечтой для человека честного, – сказал он, – человек честный не мог бы забыть, что вы замужем и несвободны.

Это была неудачная увертка. Принцесса пришла в негодование.

– Вы говорите мне о моем муже! – вскричала она. – Объяснимся яснее. Вы ищете предлог, чтобы отказаться от моей любви? Вы напоминаете мне мои супружеские обязанности? Но почем вы можете знать, имею ли я обязанности к герцогу де Бланжини? Нет! Я ничем не обязана герцогу. Я за него вышла с таким условием, что сохранила мою свободу, не сковывая свободы его. Если я возьму любовника, я не нарушу данного слова.

Жорж казался изумлен подобной смелостью. Молодая женщина с пылкостью продолжала:

– Вы, смельчак из смельчаков, удивляетесь моей смелости? Ну что же! Я взяла бы любовника и была бы виновна менее моих кузин. Я не хвасталась бы моей любовью. Любовь, о которой я мечтала, была бы скромна и таинственна. Притом муж недолго стеснял бы меня. Он слишком стар. Я возвысила бы до себя моего любовника, я породнила бы его с императорской кровью… я сделала бы его моим мужем…

Как ни закален был Жорж против обольщений герцогини, у него не могла не закружиться голова при ее последних словах. Породниться с императорской кровью!.. Ему!.. Кадрусу! Стало быть, эта женщина любила его самого. Он был уверен, что принцесса сдержит свое слово.

– Я вас понимаю, – ответил он, – и у меня разрывается сердце. Забыть прошлое… быть любимым вами, сесть возле вас на первых ступенях первого трона на свете – это мечта до того невероятная, что она могла родиться только в голове безумца. Каким смельчаком ни признаете вы меня, я был не настолько смел, чтобы возноситься так высоко в моих притязаниях.

– Но это мечта моя, и я могу ее осуществить… – начала молодая женщина, слушавшая тревожно, как обвиняемый, свой приговор.

– Позвольте мне закончить, герцогиня, – перебил ее кавалер. – В том свете, в котором вы живете, играют всеми чувствами. Низость, честолюбие, жадность повергли бы к вашим ногам свою лицемерную любовь, если бы знали состояние вашего сердца. Но у таких людей, как я, притворства не существует. С глубоким сожалением, с живейшей горестью должен я вам сказать, герцогиня, что была минута, когда я отдал бы все на свете, чтобы сделаться достойным вашей любви. Но теперь с глубочайшим уважением должен я вам сказать, что уже поздно. Я люблю молодую девушку, руку которой просил.

Кровь южной женщины слишком горяча, чтобы она не вышла из себя при этом признании, которое казалось почти оскорблением после ее объяснения.

– Кто же эта соперница, которую вы предпочитаете мне? – сказала она запальчиво. – Богатая невеста, это правда, но еще девочка, ослепленная красивой наружностью кавалера де Каза-Веккиа, ребенок, желающий выйти из-под опеки, более желающий свободы, чем любви. Вы хотите, чтобы вас любили самого, а делаете уступки.

– Вы ошибаетесь насчет моей невесты, герцогиня. Та, кто отдала мне свое сердце, не такая, как вы думаете. Она не имеет такого могущества, как вы, чтобы возвысить меня в глазах всех. Она ничего не может сделать для меня, но если голова ее возлюбленного когда-нибудь покатится с эшафота или пуля пронзит ему грудь, она умрет… Она готова всем пожертвовать человеку, которого она любит… Кадрусу… Она готова жить моей жизнью. Кто сделает это?..

– Как! – вскричала принцесса. – Она знает?..

– Она знает все.

– А! Когда так… я понимаю! – сказала молодая женщина, ухватившись за голову обеими руками. – Вы должны любить ее, ее жертва выше моей. Я хотела возвысить вас до себя, она опускается до вас…

Слезы душили герцогиню, она делала невероятные усилия, чтобы их скрыть. Она встала.

Кавалер, взволнованный не менее, поспешил положить конец такому тягостному разговору. Он также встал и сделал шаг к двери. Герцогиня протянула ему руку.

– Слушайте, – сказала она ему, – вы очень огорчили меня. Такая кровь, как моя, знает ненависть, но признательность в ней сильнее всего. Я благодарю вас за вашу честность. Вы могли меня обмануть, а поступили великодушно. Молчать о том, что происходило между нами, я не стану вас просить. Вы так благородны, что я не могу сомневаться в том. Вместо любви, которая не может быть взаимна, я предлагаю вам мою дружбу, а вместе с дружбой мое уважение. В каком бы месте, в каком бы положении вы ни находились, помните о принцессе Полине. Ее привязанность и помощь не изменят вам.

Слишком взволнованный, чтобы отвечать, кавалер поцеловал руку герцогини и хотел уйти.

– Жорж! – вскричала молодая женщина в ту минуту, когда он уходил.

Кавалер обернулся. Она бросилась к нему на шею и, трепеща, прижала свои губы к губам молодого человека. Потом вырвалась и сказала:

– Ступай… Унеси с собой этот поцелуй, первый и последний!..

Она зашаталась. Сила воли изменила ей, женщина забыла на минуту достоинство принцессы. Жорж отвел ее к дивану. Потом поцеловав ей руку и, пока она рыдала, наскоро вышел, унося в сердце самое сильное чувство горести, какое только может поразить человека.

Он сел на свою лошадь, не думая даже ею править. Лошадь сама привезла его в Фонтенбло.

Принцесса вечером не была у императрицы. Во дворец дошли слухи, что она очень серьезно нездорова..

Глава ХХХV

Борьба Жанны и Марии

Начальники Кротов держали Гильбоа в таких тисках, что он не мог медлить. В тот же вечер отправился он в комнату своих племянниц. Он нашел их занятыми пустяками, которыми молодые девушки занимаются перед свадьбой. Они так были заняты, что не слышали, как он вошел.

– Вы, стало быть, очень рады бросить вашего старого дядю, – сказал барон, – если не бежите к нему навстречу, когда он приходит к вам?

При звуке голоса своего опекуна обе кузины вздрогнули, потом подошли подставить дяде свой лоб. Жанна слегка покраснела; она догадывалась, какие причины привели Гильбоа. Она также была смущена при мысли, что, может быть, ее кузина угадает, что она имела тайны от нее. По какой-то стыдливости, по какому-то смутному опасению Жанна не доверилась своей кузине. Мария не знала ни о письме, которое Жанна написала Жоржу, ни о свидании в прошлую ночь.

Гильбоа усадил своих племянниц, а сам, также усевшись, начал:

– Жанна, я должен поговорить с тобой.

– Я слушаю вас, дядюшка, – ответила она.

Мария также слушала. При трепете в голосе барона, с тем инстинктом, который никогда не оставляет женщин, сердце ее забилось как бы от приближения несчастья.

– Плутовка! – продолжал Гильбоа, обращаясь к Жанне и стараясь скрыть под добродушным видом ярость, бушевавшую в его сердце. – Плутовка, ты знаешь очень хорошо, зачем я пришел!

Молодая девушка, несмотря на все усилия, почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.