Злоключения на острове Невезения

– Не будем менять традиций. У нас банный день. После бани все подымаются ко мне, поскольку я ближе. Нас всего десять человек, чего мудрить!

– Год не пей, два не пей, а после бани выпей, – потёр руки Рясов.

– Васька, мы не на пьянку собираемся, а помянуть хорошего человека, – одёрнула его жена.

– Надь, да это поговорка такая!

– Алкаши и грязнули придумали! Я предлагаю родниковые поминки!

– Ну, уж ты сказанула, – возмутилась Паня. – До этого даже Меченый не додумался!

Сидели старики, вспоминали. Марья Кузьминична знала соседку всего два с небольшим года, а местные жили рядом всю жизнь – свою или её, в зависимости от возраста. Истории весёлые и печальные, поучительные и дурацкие. Тимофей шепнул ей:

– Вернусь домой – запишу. Боюсь, это будет хроника умирающей деревни.

– Типун тебе на язык! Зимин рекомендует долго жить, как наша аристократка, назло пенсионному фонду.

В дверь постучали. Все как-то резко смолкли. Кому бы явиться, если вся деревня здесь? Хозяйка выбралась из-за стола и вышла на террасу:

– Господи, Юрий! Что же мать не предупредил? Проходи, у нас поминки!

Наташа прослезилась:

– Сыночка! Аль случилось что?

– Это у вас случилось! Я только узнал – сразу поехал! Всё, мать, хватит тебе одной жить! Собирайся, поехали!

Марья Кузьминична пересадила Тимофея на своё место, усадила Юрия рядом с матерью, подала чистый прибор и пошла в горницу за стулом для себя. Ничего не подобрала, и пошла во двор, какой-нибудь чурбачок решила принести. Не возвращалась так долго, что за ней уже собирались послать Тимофея. Но тут она вернулась с пластмассовым бочонком:

– Тут пока сообразишь, что можно под сиденье приспособить…

– Думочку подложи, – передала ей с дивана подушечку Паня.

– Так что ты решила, Наташа?

– Маша, да уезжала я к ним, когда река не туда потекла. Не могу я в городе! Людей стесняю, сама стесняюсь! Домой приехала – у-у! Такая… свобода!

– Мама, да что у нас, неволя? Или тебя кто обижал?

– Сынок, мне восемьдесят годов скоро. Я тут всю жизнь. Я сама себе хозяйка. Я ещё в силах себя обиходить. И ещё… стыд меня гнетёт. Я так испугалась! На этом конце бандитов ловили, а я у Рясовых прижухла как мышь под веником. Простите, люди добрые!

– Тётя Наташа, перестань, – возмутился Тимофей. – Никто из нас ничего сделать не мог. Только тётя Маша, как она говорит, воевала используя науку.

– Это какую науку?

– Психологию и фармакологию.

– Марья Кузьминична, скажите вы, что мне делать? Ведь это мама моя! Как я могу её после всего здесь оставить?

– Юра, мы не воевали, мы в заложники попали. Это могло быть в любом городе. Скажешь, нет? Наоборот, я бы сказала, теперь можно надеяться на спокойную жизнь. Снаряд дважды в одно место не падает.

– Ну, коли всё обсказали и всё пожрали, так идти вон не пора ли, – хлопнула по коленям Паня.

Все зашевелились. Марье Кузьминичне нужно было кое-что обсудить, и желательно бы в узком кругу, а потом она решила: а почему? Вместе горе мыкали. И сказала:

– Ну-ка, сядьте. Пока здесь все, а Юра тоже свой, должна я вам сказать…

Присели, глядя насторожено. Паня сказала:

– Ну, не томи. К детям, что ли, надумала?

Марья Кузьминична встала, откинула в сторону думку, открутила крышку бочонка и выложила из него на стол три целлофановых кирпича:

– Вот. Видно, побоялась девчонка, что Борька у неё деньги отберёт. Помнишь, Тимофей, как она по двору моему моталась? Дождик тогда ещё припустился, и я за ней не пошла. А она, значит, место искала, чтобы деньги спрятать и позже сюда вернуться. Думала, небось, что нас убьют, и дом пустой будет. Его-то могли опечатать, а сараюшки не стали бы. Давайте решать, соседи, что делать с ними.

– Как что? Сдать полиции, – возмутился Юрий.

– После всего хорошего? А вот фигушки, – возразил Тимофей.

– Отдавать не надо, но тратить их как-то стрёмно, – подала голос поразительно молчаливая сегодня Маруська. – Мне-то давать бесполезно, я хоть сколько дай, всё равно пропью. Может, Зиминым квартиру купить? Нина после операции, ей в городе лучше.

– А ты меня спроси, хочу ли я в городе? Нет у меня никого кроме Жорки. Да вы вот. А прежние знакомые сразу раззнакомились, как мы в нищету впали.

– Анька правильно сказала, кровавые это деньги, – вздохнула Паня. – Начнём тратить – замараемся. Я так думаю… надо как в Нюсиной песне…

Замолчала. Все ждали продолжения.

– Тётя Паня, не томи, это какая песня? – не дождавшись продолжения, спросила Маруська.

– Про Робин-Бобина.

– «Робин-Бобин Барабек скушал сорок человек», – вспомнил Тимофей. – Прогулять, что ли?

– Да нет! Он же как ты… всё с луком ходил.

– Паня имеет в виду Робин Гуда из Шервудского леса, – улыбнулась Марья Кузьминична. – Он грабил богатых и отдавал бедным.

– Вот и я так сказала!

– Паня всё правильно сказала, – потянулся к бутылке Рясов. – Значит, отдать двум несчастным бабам – вдове и подстреленной. За это надо выпить!

Зима. «Главрыба, Шариков тебя не забудет!»

Уже сумерки подступали, когда автобус въехал в Уремовск. Марья Кузьминична решила сойти у торгового центра, чтобы потом пересесть на троллейбус, но, пока она добиралась до водителя, автобус успел проехать по проспекту пару кварталов. Выйдя из автобуса, стала оглядываться, соображая, в какую сторону двинуться. И увидела, что у неё за спиной светится неоновая вывеска «Hotel». Она подумала, что неплохо бы устроиться в гостинице и не ехать с ночёвкой к сёстрам Воловым. Она некоторое время топталась на перекрёстке, взвешивая все «за» и «против»: центр города, до больницы всего пара остановок, да и вещевой рынок недалеко; улочка, куда следовало свернуть к гостинице, пешеходная, с хорошо отреставрированными одно- и двухэтажными особняками XIX века, в старинном здании номеров, наверное, немного, так что, скорее всего, стоят они недёшево. Ладно, за спрос денег не берут!

Портье, милая молодая женщина, в ответ на вопрос о наличии недорогого номера цену назвала немаленькую, но и не заоблачную; не поняв реакции Марьи Кузьминичны, спешно добавила, что это с завтраком.

– Тогда вообще прекрасно, – махнула рукой Марья. – Оформляйте на двое суток.