Родом из шестидесятых

Наше взаимное притяжение как-то удовлетворяло меня. Я тогда не думал о том, что она была типичной женщиной, не могущей позволить себе других потребностей, кроме семьи, – ведь все остальное, социальное, было предопределено. Система была незыблема, и каждому отводилось свое место.

Но странная боль, вызванная тоской моей бродячей натуры, и нелюбовью ко мне, мучила меня, и наверно ее, до ясно ощущаемой возможности разрыва.

Мы с Катей спорили:

– Я тебя люблю.

– Нет, не любишь

– А вот ты меня не любишь, знаю. Любишь не меня, другого.

– Нет у меня другого, тебя люблю! Зачем ты меня мучаешь?

Она плакала тихо, голосом дочки. Видно, не могла вообразить моей мужской ревности, и что ее тело горько для меня.

Но стабильность наших отношений на этом уровне удовлетворяла нас.

Когда я уходил на работу, она спросила:

– Ты будешь сегодня вечером дома дежурить? Я ухожу с подругой в театр.

– Я всегда держу слово, – гордо сказал я. Она закатилась смехом.

– Ха-ха-ха!

И сунула мне в портфель пакет с бутербродами.

7

Меня спасало общение с другим миром – все равно с приятелями или на работе.

На работе мне подарили белую водолазку. Наверно, собрали по рублю. Выписали премию. Женщины намекнули о выпивке. Прохоровна подзуживала:

– Мы тебя любим, а ты зажиливаешь!

Молча сбегал в ГУМ.

Выпили шампанского. Я увернулся от кадровика, захотевшего приподнять за уши своими огромными лапами.

Кадровик огласил решение партбюро: всем принять участие в демонстрации первого мая.

– Не могу, – отказывался я. – Семейные обстоятельства.

Приличные люди уже не ходят на демонстрации

– Ничего не знаю, – жестко отвечал кадровик. – Партбюро постановило, пять человек правофланговые.

– Не могу, выгонят из дома.

– Надо, надо. Иначе ответишь на партбюро.

____

Утром секретарь Злобин инструктировал собравшихся.

– Значит, так. Ровно в 8, у главного входа министерства. Не опаздывать. Есть кто-нибудь больные, или желающие заболеть? Так, если чего, соответственно на партбюро будем говорить.

Он полез открывать штору. С окна, кряхтя, объяснял:

– Вы знаете, есть люди хорошие, а есть плохие. Так вот, могут пристать к шеренге. Посторонних не пускать… Вот, в основном, все ваши функции. У нас из оформления только стяги будут. Вот вы… и вы… понесете по стягу. Не, они не тяжелые. Только ручки эти алюминиевые, попачкать руки можно. Распределите людей – стяги нести по очереди. И… танцевать, там, захотят, мало ли что… А выпить, может быть, можно зайти к себе в министерстве…Запишите фамилии своих.

Правофланговый, лысоватый, с карандашом наготове, потянулся вперед.

Первого мая, под марши радио, утром вышли на Смоленскую. Морось, пронизывает неприятный ветер. Я злился, что не надел пальто.

Подошли остальные. Прохоровна в сиреневом пальто широким раструбом в низу, Лариса в черной коже, Лида в вязаном пальто, Лиля в дешевеньком пальтеце. И командированные в центр эксперты из наших филиалов в регионах.

Злобин в коричневом костюме озабоченно оглядел паству.

– А где Ирина? Говорит, болеет? Надо проверить.

Я пожалел, что не так независим, теперь приходится мерзнуть.

Всей шеренгой вошли в какой-то подъезд, правофланговый весело организовал питье и закуску. Стало теплее.

В переходе подошел нищий, весь в бороде, с парой книг.

– Ка-му ка-нижечку? О па-следствиях ку-льта!

Я нес стяг, надев белые перчатки – дала жалостливая Прохоровна. Пошли. Дунул ветер, и стяг чуть не вывернулся из моих рук. Вокруг засмеялись, я помахал белой рукой народу. Задиристо острил, проходя перед строем.

Возбужденная Прохоровна в сиреневом пальто колоколом, замерзшие Лида и Лиля. Мы шли, под руки, как купеческая семья.

Потом где-то шлепали, потеряли колонну, снова нашли…

Вышли на Красную площадь. Над толпой возвышались операторы телевидения. На мавзолее появились шапки-«пирожки» и шляпы, они издали кукольно махали ручками. Люди в «пирожках» показались обычными, как пожилые мужики в подъезде.

Страшно захотелось в туалет. Еле донес до родного министерства.

Там, в нашем управлении, большой комнате под сводами, оказались все наши демонстранты, за длинным импровизированным столом, стоя с рюмками.

Пили за "благодетеля" кадровика Злобина. Тот добродушно бормотал:

– Только чтобы все было нормально. Я за то. Вот ты, Веня, доберусь до тебя. На работу – не во время, а один раз утром пришел – хоть закусывай. Погоди, доберусь.

– Это он перед праздником, – уговаривали его. – У всех на следующий день пахнет.

– Знаем мы его… А жить, ребята, надо, как я. Пью, и никто не видел. Главное, порядок, чтоб не придрался никто. Я всю жизнь…