Вокализ

– У него недавно фолликулярная ангина была, он ведь выздоровел.

– Я не о том, Анна Павловна, вы его с детства знаете, наблюдаете, может, подскажете. Последнее время стала замечать, что он…

Шёл беспокойный рассказ о том, что тревожило и пугало мать, и долгие разъяснения.

– Спасибо, Анна Павловна, я знаю, вы правы, Виталик – замечательный мальчик. Мы справимся, спасибо за советы, придём к вам после Нового года, выздоравливайте.

– Алло, Анна Павловна, это Зоя Михайловна. Все записались на билеты в Большой… как не знали… Да что вы! Поправляйтесь! Не поняла, вы билеты берёте? Нет, не опера, в январе только «Щелкунчик» каждый день с утра до вечера. С мужем можно. Не забудьте о графике отпусков на новый год. Выздоравливайте.

Незаметно бежали дни за днями в суете, заботах, звонили друзья, родственники и даже пациенты, звонила и Анна Павловна. Она выходила погулять в парк около дома. Облачная, бесснежная, оголённая зима, извиняясь за свою серую не ухоженность, неожиданно завалила город снегом – дома, тротуары, машины, дороги и заодно пешеходов, которые, кажется, совсем не возражали против такого «стихийного бедствия». Снег падал и падал, белый, пушистый, долгожданный.

Появились синички, и даже особо везучим горожанам стали встречаться красногрудые, нахохлившиеся снегири. Взрослые и дети радостно бросились в парк вешать кормушки для птичек в виде пакетов от молока, а кто-то с гордостью привязывал настоящий деревянный птичий домик-дворец. Между сосен порхали белочки, только воздушный рыжий хвостик мелькал, искрился, иногда они спускались к прохожим и осторожно, требовательно просили угощения – орешков, семечек, смешно цокая язычком при этом. Погода наладилась, подморозило, посветлело, зима вступила в свои права, кажется, окончательно и бесповоротно.

Пришло время, и гипс с руки сняли. Заглянули друзья, сидели за столом, разговаривали.

– Виталик, у тебя гитара с собой? Спой что-нибудь.

– Окуджава?

– Виталик, почему ты «Синий троллейбус» так любишь? Потому что на скорой давно работаешь?

– Кто его знает, – задумался, потом запел под гитару негромко, будто только для себя. – "Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье, я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, случайный. Последний троллейбус, по улице мчи, верши по бульварам круженье, чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье"[11 - «Синий троллейбус» – Булат Окуджава].

– Вот и закончилось заживление твоего перелома, Анюта, в типичном месте и в типичное время.

Мне хватило бы одного

…цветка.

– Мне хватило бы одного цветка, – повторила Марина тихо, хотя рядом никого не было.

Она стояла как заворожённая, глядя с восхищением и удивлением на огромный букет шикарных бордово-красных крупных роз, стоящих в поржавевшем ведре на полу у окна больничной палаты, дверь в которую была открыта. Розы стояли так тесно, что с трудом вмещались в ведре, казалось, их только-только сорвали – так свежи они были, в бутонах, распустившиеся полностью и чуть раскрывшиеся, будто в полуулыбке.

«Сколько же их? – но сосчитать не получилось. – Кому же? Кто эта принцесса? – думала Марина. – Принёс в больницу, поставить некуда и вот так… прямо в ведро… и столько…»

Мимо Марины на каталке провезли после операции женщину, она ещё не проснулась и была накрыта одной простынкой. Открыли дверь в её палату в конце коридора… приехали.

«Вот и я завтра так же», – загрустила Марина.

Для неё это была плановая операция – нужно удалить небольшой венозный узел на ноге, называется венэктомия. Марина легла в лучшее флебологическое отделение города, куда очередь была на полгода, но она сама была врач, и госпитализировали её сразу, как только сделала все анализы и обследования. Операцию делали на следующий день после поступления, а через пять дней выписывали.

В больнице недавно закончили ремонт, поставили новое оборудование, всё сияло и сверкало стерильной чистотой. Палаты были на двух и четырёх человек, в каждой душ и отдельно туалет. Марину положили в четырёхместную палату. Слева от неё у окна лежала бабушка Елена Ивановна, семидесяти шести лет, она попросила, чтобы её звали просто баба Лена – привыкла. Напротив бабы Лены место пока пустовало, а рядом лежала молодая женщина по имени Балдырган, была она из города Ош Кыргызстана.

Бабушка Лена много лет работала на заводе «Серп и Молот» рабочей, а выйдя на пенсию, стала нянечкой в детском саду, вначале была около внуков – так делали многие, но потом привыкла и задержалась надолго. Была госпитализирована в экстренном порядке в связи с тромбозом глубоких вен, поэтому не ходила, еду ей приносили в палату, была бабушка Лена доброжелательной и разговорчивой.

Балдырган говорила с сильным акцентом, неохотно, сообщила только, что закончила педучилище в городе Ош, в Москве пять лет, работала всё время продавцом на рынке, а полгода домохозяйка. Она была высокой, очень худой, чёрные волосы, подкрашенные в рыжий цвет, круглое лицо, узкие, широко расставленные, с азиатским разрезом чёрные глаза, высокие скулы, узкие губы – типичное восточное лицо, на вид около сорока лет.

Вечером на пустую койку госпитализировали необыкновенную красавицу Полину – среднего роста, стройная, копна густых вьющихся светло-русых волос, небрежно заколотых на затылке в растрёпанный весёлый хвост, синие глаза, маленький курносый носик, ямочки на щёчках.

Увидев её, Марина даже ахнула: создаёт же природа такую красоту! Полина приехала в больницу проконсультировать маму, но сама пожаловалась на боли в животе. В итоге, мама поехала домой на метро, а Полине предстояла срочная операция в связи с подозрением на острый аппендицит. Никаких вещей с собой у неё не было, а её машина, на которой приехала, стояла под окном. Красавицу Полину вскоре отправили на экстренную операцию.

Флебологическое отделение сообщалось с соседним воздушным переходом, остеклённым, красиво отремонтированным, украшенным разными цветами – в кашпо на стенах, на всевозможных столиках, была даже раскидистая, высотой в потолок пальма. Когда врачи расходились, больные гуляли по переходу – после операции нужно было расхаживаться.

С пяти до семи вечера приходили родственники.

Привезли после операции в палату Полину, у неё был флегмонозный аппендицит, но всё обошлось благополучно, и утром она уже завтракала в столовой.

Вскоре Марина познакомилась со многими больными из отделения. Оказалось, что огромный букет роз, что стоял в соседней палате, принесли Тамаре, похожей точь-в-точь на Катерину Матвеевну из кинофильма «Белое солнце пустыни». Принёс цветы муж, обычно они не гуляли по переходу, как другие, а сидели на диване в холле, взявшись за руки.

На следующий день Марине сделали операцию, удачно, а вечером пришёл муж, но ходить ей не хотелось и, поговорив с ним, она осталась в палате – почитать журналы, погадать кроссворды. Почему-то Балдырган почти не выходила из палаты, только в столовую, всё остальное время лежала, а спрашивать было неудобно. Марина увлеклась чтением, но вдруг услышала обычно молчавшую Балдырган.

«С кем она разговаривает?» – Марина посмотрела и удивилась.

Рядом с Балдырган на стуле сидел высокий, полный, довольно симпатичный мужчина, лысый, с тонкими аккуратными усиками и небольшой седой бородкой, на вид около шестидесяти пяти лет. Марина знала, что такие усики-бородки требовали тщательного ежедневного ухода.

«Значит, время есть. Что это у него блестит?» – подумала она. Присмотревшись, увидела золотую серьгу в ухе гостя Балдырган. Одет он был чрезвычайно, до приторности продуманно – тёмно-серые брюки из дорогой ткани, такого же цвета кашемировый джемпер с вырезом, рубашка в сине-жёлтую клетку и синяя бабочка у шеи.

Марина засмотрелась на эту бабочку, серьгу, и вспомнила мужа.

«Мой в зеркало-то смотрит только когда бреется, да и в одежде прост, неприхотлив. А этот, наверное, от зеркала не отходит», – подумала Марина о госте.

Незнакомец, заметив пристально-удивлённый взгляд Марины, представился:

– Феликс Эммануилович.

Марина даже закашлялась, чтобы не рассмеяться:

«Почти Феликс Эдмундович… ну тот, который Дзержинский».

– Марина.

Феликс Эммануилович что-то долго рассказывал Балдырган, поглаживая свою бородку и поглядывая на Марину, сверкала серьга в ухе, виднелась золотая цепочка на шее. Балдырган отвечала двумя-тремя фразами, больше молчала и как будто не слушала гостя. А Феликс Эдмундович… то есть, Эммануилович всё говорил, говорил, наконец, странный гость ушёл.

Когда Балдырган была в душе, Марина спросила бабу Лену:

– Кто этот мужчина для Балдырган, он старше её намного.

– Он вроде бы её гражданский муж, – отвтила баба Лена, – она живёт с ним, не работает. А он какой-то учёный.

– Странная пара, – задумчиво произнесла Марина.

– Чудная, чудная пара, Мариночка, соглашусь с тобой.

День за днём проходили незаметно, утром операции, перевязки, процедуры. Обед. Тихий час. Родственники. Как-то, гуляя по переходу, Марина разговорилась с молодым парнем лет двадцати, у него тоже были перевязаны ноги.

– Такой молодой, как же ты здесь?

– Я играю в молодёжной сборной по футболу. Нагрузки большие на ноги, и, видно, ещё предрасположенность есть.