– Нет, нет, пора обедать, всё готово, стынет.
Достаёт из кармашка какой-то древний сухарик:
– На, ба!
– Ну ладно, ещё чуток.
Обрадовался, бежит, прыгает впереди, ловит открытой тёплой ладошкой снежинки, голубоглазый, краснощёкий, длиннющие ресницы хлоп-хлоп, ну точно снегирь!
– Ванюша, догоняй!
– А снег идёт, а снег идёт, – замурлыкала тихо.
– Не пой, мороз на улице, потом горло неделю лечить.
Поправляешь мой шарф, я сдвигаю тебе на лоб шапку в знак благодарности. В свете фонарей, стекающем на заснеженные ветки деревьев, отдыхают снежинки на твоих ресницах и превращаются в сверкающие капельки воды.
Белый-белый, первый-первый…
Паустовский
Ехали с друзьями на машине из Москвы в Тарусу на выходные. По пути вспоминали мезозойскую эру, когда самым большим дефицитом были книги, которых не было в книжных магазинах, вернее, были, но не совсем те, когда за одну книгу надо было собрать двадцать килограмм макулатуры, сдать её, получить талончик и только после этого, возможно, если повезёт, купить книгу, и уже не важно, сколько она стоила.
В это трудно сейчас поверить даже нам, жителям мезозоя, а для молодых это рассказ почти о марсианах. Ещё была библиотека «Огонёк» – собрания сочинений классиков, доставалась она особо заслуженным марсианам. В те далёкие времена в Концертных залах выступали не певцы под «фанеру», а поэты и писатели, на их выступления трудно было попасть, да, так было, и на радио была знаменитая передача – «Театр у микрофона».
Тогда я впервые услышала радиоспектакль «Корзина с еловыми шишками» по рассказу Константина Георгиевича Паустовского. Читал несравненный Ростислав Плятт под музыку Грига, я бросала все уроки, садилась на диван и, затаив дыхание, слушала, слушала. Спектакль повторяли часто, и со временем я знала его почти наизусть.
Таким было моё знакомство с Паустовским, мне было пятнадцать лет. Вскоре все книги Паустовского в ближайшей к нашему дому библиотеке были мною прочитаны, а на день рождения мама сделала для меня настоящий подарок – купила в букинистическом магазине собрание сочинений Паустовского в восьми томах. Эти книги в сером переплёте до сих пор стоят в моём книжном шкафу.
Мы ехали в Тарусу. По дороге мои друзья вспоминали Цветаеву, Заболоцкого, Ахмадулину, Тарковского, Остера, Рихтера – почему-то эти и многие другие знаменитые люди каким-то причудливым образом оказались именно здесь, в маленьком живописном городке на берегу Оки и именно в те времена.
До отъезда в Тарусу на одном известном цветочном рынке Москвы, где можно увидеть любые цветы от ромашки и хризантемы до самых экзотических и необычных, я купила небольшую плетёную корзину и еловую ветку, на которой было пять больших красивых шишек. Ещё я хотела, потому что покупала раньше и знала, купить… полевые васильки, сейчас почти забытые, полевые синие васильки, которые, к моему счастливому удивлению, на этом рынке продавали с начала лета и до глубокой поздней осени. Говорят, привозили их из Воронежской области. Купила пять букетиков васильков, завёрнутых в большие зелёные кленовые листья. Теперь я приготовилась к поездке.
Мои друзья надолго «застряли» в музее Марины Цветаевой, а мне хотелось поскорее встретиться с Паустовским. По карте быстро нашла улицу Пролетарская. Это была довольно широкая, длинная извилистая улица, уходящая вниз к реке Таруска. Вдоль дороги с двух сторон стояли старые, неказистые деревянные дома и немногочисленные деревья.
Не дом, а маленький бревенчатый домик в четыре окна, стены которого были окрашены в нарядный голубой цвет, а ставни и невысокий заборчик около дома в белый, стоял в самом конце улицы, почти над обрывом реки Таруска.
Семье Паустовского принадлежала только половина этого дома, где была повешена мемориальная доска с профилем писателя и надписью:
«В этом доме с 1955 по 1968 год жил и работал Константин Георгиевич Паустовский».
Прикрепила к двери дома три букетика полевых синих васильков.
Кладбище было недалеко от дома Паустовского, минут двадцать ходьбы. Могила находилась на краю крутого обрыва, внизу речка Таруска, вокруг задумчивые осенние берёзы и опавшие листья на земле.
С этого высокого места открывался дивный вид на дальние леса, поля и извилистую речку внизу. Говорят, Паустовский сам выбрал для себя это место. На его могиле большой деревянный крест и серый камень с надписью:
«Константин Георгиевич Паустовский 1892 – 1968 г.»
Поставила рядом с камнем плетёную корзину, воткнула в неё два букетика синих васильков и большую ветку с еловыми шишками.
Врачебная практика
Всё-таки правы были классики диалектического материализма, утверждавшие, что развитие идёт по спирали – повторяется та же ситуация, мы встречаемся с теми же людьми из прошлого, не зная, зачем и почему, мы оказываемся в тех же местах своей юности, где давно не были, но и мы другие, и события, и места, и люди – всё изменилось. Мы возвращаемся в прошлое уже на другом витке своей жизни и в ином качестве. Так и я оказалась в этом году в городе Конаково Тверской области. А когда-то, так давно, что даже не верится, я была в Конаково… была.
После четвёртого курса медицинского института мою группу направили на практику в ЦРБ города Конаково тогда Калининской области. Это была врачебная практика в отличие от сестринской после третьего курса, которую я проходила в областной больнице и почему-то в детской хирургии. Здесь в Конаково наша практика продолжалась шесть недель – две недели терапия, две недели хирургия и две акушерство и гинекология. Жили в освободившемся на летние каникулы общежитии техникума недалеко от больницы, ели в столовой, и заняты были целый день.
Кураторы наши отличались строгостью, требовали выполнения всех поставленных задач и заданий, и, если необходимо было, например, принять десять родов, то с девятью зачёт не ставили, то же касалось дежурств в больнице, вызовов на дом, работы в приёмном отделении и многого-многого другого. Уже потом, потом, став врачами со стажем и вспоминая учёбу, мы все оценили и эту строгость, и требовательность, и благодарны нашим дорогим учителям.
На вызовы ездили на старенькой, трясущейся на каждом ухабе «скорой помощи» по всему городу, почему-то одни, без медсестры, сами назначали и сами делали все инъекции. Помню небольшие одноэтажные, часто покосившиеся дома с палисадниками в цветах, скрипящие крашеные полы из досок, на стене ковер с мишками «Утро в сосновом лесу», белые кружевные салфетки и скатерти, необыкновенную чистоту, опрятность в доме и скромность. Были, конечно, тяжёлые случаи, требующие немедленной помощи и затем срочной госпитализации, но вызывали на дом всё-таки больше бабушки:
– Померь, дочка, давление. Неужели вместо врача приехала такая молоденькая? И уколы, говоришь, сама сделаешь? Мне бы, милая, укол папаверин с но-шпой, есть у тебя такой? Спасибо, красавица, пойдём я тебе васильков садовых нарву. Видала перед окошком? Вот, под твои синие глазки как раз, что смеёшься-то, ах, озорница! Ты приезжай ещё, дочка, приезжай.
Терапевтическое отделение было расположено в старом одноэтажном каменном здании за несколько автобусных остановок от главного, нового и современного здания ЦРБ. Это здание, окружённое небольшим парком с вековыми деревьями, напоминало мне старинную земскую больницу, о которых читала в книгах – большие палаты, окна с широкими подоконниками и геранью, деревянные полы…
В одном отделении лежали и сердечники, и язвенники, и больные с бронхиальной астмой, все… больных много и назначений, соответственно, тоже. Ночные и суточные дежурства были серьёзные. Времени на какие-либо развлечения не оставалось совсем – то больница, то дежурство, после которого всё же и выспаться надо, то вызовы, то отчёты писали, составляли, то учебники читали – что срочно вводим при отёке лёгких, как купировать приступ мерцательной аритмии или тяжёлый астматический статус, как проводим роды, осложнённые гипертонией, или дифференциальная диагностика того же «банального» аппендицита и так далее, и так далее…
Ходили на Волгу купаться под вечер, помню тот песчаный пляж, высокие сосны на берегу и вид на Конаковскую ГРЭС. Кажется, в кино была несколько раз, в универмаг двухэтажный в центре заходила, так, за какой-то мелочью, денег в общем-то и не было. Но память, как старую фотографию, бережно сохранила и этот универмаг, и небольшую площадь перед ним, и киоск, торгующий газированной водой в разлив – отдельно сироп, отдельно газированная вода, четыре копейки с сиропом, одна копейка без сиропа… да, одна копейка…
Однако все шесть недель той практики пролетели молниеносно – заняты мы были, а я к тому же готовилась к своей свадьбе, которая и состоялась в Москве через два-три дня после Конаково, в последних числах июля. Пригласила всех подружек из группы и перед самым отъездом нарвала большой букет незабудок, уж не помню, где их нашла, но цветы были высокие, крепкие, ярко-голубые. Завернула букет в мокрые газеты, думала, сохраню, не завянут.
Ехала к будущему мужу на вечерней электричке «Конаково – Москва» в почти пустом вагоне, все окна нараспашку, ветер гуляет, у меня только сумка небольшая и незабудки. Приехала, а мои незабудки превратились… как сказал будущий муж: «Не обижайся, это увядшая трава». Но я налила в большой таз воды и поставила свой букет: может, реанимирую. Как же мы удивились, когда утром увидели воздушное, голубое облако оживших цветов! Те незабудки хранились, на удивление, долго.
В этом году я снова оказалась в Конаково, как будто мне открылась дверь, и я заглянула в своё далёкое прошлое, но уже на новом витке спирали-жизни… согласно диамату.
Пречистенка, Дом учёных, Сергей Юрский
После занятий в 1-м Меде в хорошую погоду я и подружка ехали на троллейбусе вдоль Большой Пироговской улицы до Зубовской площади, там была чистая и вкусная пельменная. Можно было пообедать дешёвыми комплексными студенческими обедами в столовой – от 45 до 55 копеек, включая салат «Витаминный» из капусты и моркови с чайной ложечкой сметаны, или винегрет, потом первое трёх видов, второе тоже три разных блюда и компот или кисель с кусочком хлеба. Нам хватало вполне.
Ехали мы в эту пельменную, потому что щи-супы-котлеты надоедали, а пельмени почему-то нет, но главное, нам хотелось погулять по улице Пречистенка. Порция пельменей со сметаной стоила 36 копеек, кофе с молоком только отдалённо напоминал кофе, но был горячим, сладким и стоил 7 копеек. Ещё мы брали слоёный пирожок с мясом или повидлом по 10 копеек – итого 53 копейки, но как вкусно!
Мы переходили Зубовскую площадь и шли по улице Пречистенка, которой вернули уже в те годы её прежнее название, но про Кропоткинскую улицу ещё помнили. Пречистенка соединяла Зубовскую площадь и площадь Пречистенские ворота рядом с метро Кропоткинская, где на развилке Остоженки и Пречистенки стоит памятник Фридриху Энгельсу. Между прочим, стоит себе и стоит, никому не мешает, а сквер перед метро украшает.
Мы шли медленно, рассматривая старинные красивые особняки, в магазины, как правило, не заходили – деньги у студентов не водились, просто шли и любовались улицей, домами, что-то обсуждали. Рекламы тогда почти не было, движение транспорта было довольно ленивое, прохожих тоже было немного – рабочий день заканчивался позже.
Почему-то всегда вспоминается одна осень. Было начало октября, солнечно, прохладно, деревья сбрасывали праздничный красно-жёлтый наряд. А во дворах жгли опавшие листья… да, так было, и пахло осенним терпким дымком и лёгкой прозрачной грустью. Заканчивался последний шестой курс, что-то впереди… Ах, если бы знать!
Около Дома учёных – Пречистенка, дом 16 – стояла довольно большая толпа молодых людей и девушек, мы спросили, и выяснилось, что через час в Большом Концертном зале Дома учёных будет выступать Сергей Юрский – читать стихи и отрывки из разных произведений, но билетов нет, только бронь. И все ждали этой брони. Потом толпа протиснулась внутрь к кассе, но, не получив вразумительного ответа, терпеливо ждала. Дверь внутрь Дома учёных была открыта, и у входа стояла маленькая седая интеллигентная старушка.
Когда же время концерта почти приблизилось, а билетов всё не было и не было, вот тогда вся эта шумная весёлая толпа молодёжи рванулась на балкон, оказавшийся достаточно пустым, и я с подругой… все, как были в пальто, куртках, которые сняли, когда расселись по местам. И стало тихо. Появилась та интеллигентная старушка, что была на входе, покачала головой. Послышалось: «Извините, извините нас… места свободны… время…» Билетёрша махнула рукой, улыбнулась и ушла.
Сергей Юрский был не просто широко известен, он уже сыграл в кино Викниксора в «Республике Шкид», Оппенгеймера в «Выборе цели» и незабвенного Остапа Бендера в «Золотом телёнке», он сыграл много замечательных ролей в телевизионных и радиоспектаклях и был ведущим актёром в БДТ имени Товстоногова.
Нас же, безбилетников, прорвалось прилично, все места даже на балконе были заняты, многие стояли в проходах. Как же блистал Сергей Юрский! Не было никакого музыкального или иного сопровождения – только великий Актёр и Слово! Юрского вызывали, вызывали на «бис», он один играл больше двух часов.
Все уходили окрылённые. Была вечно молодая Москва, Пречистенка и неповторимый московский осенний вечер. Фонари освещали опавшие листья, из дворов тянулся дымок… листья жгут… пахло лёгкой и светлой грустью.
Английская резинка