Милый друг

– Вниз, господа, пожалуйте вниз. Турнир будет происходить в подвальном помещении.

Он бросился навстречу жене своего издателя; потом, пожимая руку Дю Руа, сказал ему:

– Здравствуйте, Милый друг.

Тот удивился:

– Кто вам сказал, что…

Риваль его прервал:

– Госпожа Вальтер, здесь присутствующая, которая находит это прозвище очень милым.

Госпожа Вальтер покраснела:

– Да, признаюсь, что, если бы я была с вами больше знакома, я поступила бы как маленькая Лорин, и тоже называла бы вас Милым другом. Это к вам очень идет.

Дю Руа рассмеялся:

– Пожалуйста, сударыня, называйте меня так.

Она опустила глаза:

– Нет, для этого мы недостаточно знакомы.

Он прошептал:

– Вы мне позволите надеяться, что мы познакомимся ближе?

– Посмотрим, – сказала она.

Он затерялся у спуска узкой лестницы, освещенной газовым рожком; внезапный переход от дневного света к этому желтому огню производил мрачное впечатление. По этой витой лестнице подымался снизу запах подвала – запах прелой сырости и заплесневевших, обтертых для данного случая стен, к которому примешивался запах ладана, напоминавший о церкви, а также исходивший от женщин аромат духов – вербены, ириса, фиалки.

Снизу доносился громкий гул голосов, чувствовалось волнение возбужденной толпы.

Весь подвал был освещен гирляндами газовых рожков и венецианских фонарей, утопавших в зелени, прикрывавшей промозглые стены. Всюду виднелись ветви. Потолок был украшен папоротниками, а пол устлан листьями и цветами.

Все находили убранство очаровательным и восхищались изобретательностью устроителей. В небольшом заднем отделении подвала возвышалась эстрада, а по обеим сторонам ее стояли два ряда стульев для жюри.

Весь подвал был уставлен скамейками по десяти в ряд, с правой и с левой стороны. На них могло поместиться около двухсот человек, приглашено же было четыреста.

Перед эстрадой, на виду у публики, уже красовались молодые люди в фехтовальных костюмах, стройные, худые, с длинными руками и ногами, с закрученными усами. В публике их называли по именам, указывали профессионалов и любителей, знаменитостей фехтовального искусства. Вокруг них стояли, беседуя, какие-то господа в сюртуках, молодые и старые, которые держались как хорошие знакомые с участниками состязания, одетыми в соответствующие костюмы. Они тоже прилагали усилия к тому, чтобы их заметили, узнали, назвали по именам; это были прославленные штатские бойцы, знатоки фехтовального искусства.

Почти все скамьи были заняты дамами, производившими сильный шум шелестом платьев и громким шепотом. Они обмахивались веерами, как в театре, потому что в этом зеленом гроте стало уже жарко, как в бане. Какой-то шутник время от времени выкрикивал:

– Оршад! Лимонад! Пиво!

Госпожа Вальтер и ее дочери наконец добрались до своих мест, оставленных им в первом ряду. Дю Руа усадил их и прошептал, собираясь уходить:

– Я вынужден покинуть вас: мужчины не имеют права занимать скамей.

Но госпожа Вальтер нерешительно возразила:

– Мне очень хочется, чтобы вы остались здесь. Вы будете мне называть участников состязания. Если вы будете стоять здесь, у края этой скамейки, вы никого не стесните.

Она смотрела на него своими большими кроткими глазами и настаивала:

– Право, останьтесь с нами… господин… господин Милый друг… Вы нам нужны.

Он ответил:

– Я повинуюсь… С удовольствием повинуюсь, сударыня.

Со всех сторон слышалось:

– Очень забавно в этом подвале, очень мило…

Жоржу был хорошо знаком этот зал со сводами! Он вспомнил утро, которое провел здесь накануне дуэли в полном одиночестве, перед небольшим кружком белого картона, смотревшим на него из глубины второго подвала, точно огромный страшный глаз.

Раздался голос Жака Риваля, спускавшегося по лестнице:

– Сейчас начинаем, сударыни.

И шесть мужчин, сильно затянутых в сюртуки, чтобы лучше обрисовывались их фигуры, взошли на эстраду и сели на стулья, предназначенные для жюри.

Их имена тотчас облетели зал: генерал де Ренальди, председатель жюри, маленький человек с большими усами; художник Жозефен Руде, высокий плешивый мужчина с длинной бородой; Маттео де Южар, Симон Рамоисель, Пьер де Карвен, три изящных молодых человека, и Гаспар Мерлерон, мэтр.

Два плаката висели по обеим сторонам маленького подвала. На правом было написано: «г-н Кревкер», на левом – «г-н Плюмо».

Это были два мэтра, два хороших второразрядных мэтра. Оба худощавые, с военной выправкой, с резкими движениями, они появились на эстраде. Автоматически отдав друг другу салют, они начали состязание, похожие в своих костюмах из полотна и замши на двух кукольных солдатиков, дерущихся для увеселения зрителей.

Время от времени слышалось: «Тронул!» – и шестеро судей с видом знатоков наклоняли головы. Зрители не видели ничего, кроме двух живых марионеток, которые суетились, протягивая руки; они ничего не понимали, но были довольны. Эти два субъекта казались им, однако, не особенно изящными и довольно смешными. При виде их вспоминались деревянные борцы, продающиеся под Новый год на бульварах.

На смену первым двум фехтовальщикам явились господа Плантон и Карапен, два мэтра, штатский и военный. Плантон был очень низенький, Карапен – очень толстый. Казалось, что от первого же удара рапиры этот толстяк лопнет, как огромный пузырь. Все смеялись. Плантон прыгал, как обезьяна. Карапен шевелил только рукой, тело же его, вследствие тучности, оставалось неподвижным: через каждые пять минут он делал выпад с таким усилием и так грузно, точно принимал самое энергичное решение в своей жизни. Потом ему стоило большого труда выпрямиться.

Знатоки нашли его стиль очень твердым и энергичным, и доверчивая публика выразила ему одобрение.

Затем выступили господа Порьон и Лапальм, мэтр и любитель; началась неистовая гимнастика; они яростно нападали друг на друга, вынудив судей бежать вместе со стульями, носились взад и вперед по всей эстраде, догоняя один другого резкими и смешными прыжками. Они делали маленькие скачки назад, вызывавшие смех у дам, и огромные прыжки вперед, имевшие несколько больший успех у зрителей. Это состязание в гимнастике какой-то неизвестный остряк охарактеризовал замечанием:

– Не надрывайтесь, довольно!

Зрители, возмущенные этой плоской шуткой, зашикали. Мнение экспертов передавалось из уст в уста: фехтовальщики проявили много смелости, но недостаточно находчивости.

Первое отделение закончилось блестящей схваткой между Жаком Ривалем и известным бельгийским профессором Лебегом. Риваль произвел сенсацию среди дам. Он действительно был красивый малый, хорошо сложенный, гибкий, подвижный и более грациозный, чем все его предшественники. В его манере обороняться и делать выпады было известного рода светское изящество, которое нравилось всем и представляло полную противоположность энергичной, но вульгарной манере его противника. «Сразу видно хорошо воспитанного человека», – говорили о нем.

Он вышел победителем. Ему аплодировали.

Но уже в течение нескольких минут какой-то странный шум, доносившийся сверху, беспокоил зрителей. Слышался громкий топот ног, сопровождаемый оглушительными взрывами хохота. Двести человек приглашенных, которые не могли спуститься в подвал, очевидно, забавлялись по-своему. На маленькой винтовой лестнице толпилось около пятидесяти человек. Внизу становилось невыносимо жарко. Раздавались крики: «Воздуху!», «Пить!». Все тот же остряк кричал пронзительным голосом, заглушавшим голоса разговаривающих: «Оршад! Лимонад! Пиво!»