Старая Пыль

Камера еще жужжала, перематывая кадр, когда она задала вопрос, который волнует больше всего на свете всех женщин, – по – крайней мере, по моим многочисленным наблюдениям:

– Я не буду выглядеть уродиной? – спросила она, кивнув прелестной головкой на камеру.

Я хотел было рассмеяться, но подумав, что это для нее в данный момент вопрос жизни и смерти, просто заверил:

– Вы будете выглядеть чудесно, я вам обещаю! Идемте?

Но дойти до бара нам было сейчас не суждено: в дверях кабинета мы столкнулись с запыхавшейся вахтершей; вся ее лень куда – то испарилась и, задыхаясь от возбуждения, она затараторила:

– Жанночка, опять человек повесился! Ох, беда – то какая… – она схватилась за грудь.

– Опять ребенок?! – Жанна побледнела.

– Нет, на этот раз, слава Богу, не дети… Загоруйко Степан Федорович, бывший главный агроном колхоза, – хороший был человек! Я подумала, может это будет вам интересно…

– Где он проживал? – взял я инициативу в свои руки.

– Степная улица, номер дома не помню…да вы найдете, улица небольшая! – и объяснила, как проехать.

– Ждите меня на крыльце клуба, я сбегаю за машиной.

Примчавшись в гостиницу, я расчехлил фотокамеру и сунул ее в простой полиэтиленовый пакет с ручками – снимать, возможно, придется тайком. Затем зашел к заведующей номерами и попросил закрыть в сейфе папки, переданные мне Жанной.

Завидев меня, бабулька вмиг сделалась усталой на вид:

– Орлов, опять придете пьяным ночью и будете ставить «на уши» гостиницу?! – ее взгляд сверлил меня почти осязаемо.

– Ну что вы, тетя Маша! – я наклонился и чмокнул ее в щечку в знак подтверждения своих слов.

– Я вас выселю, Орлов, вот увидите! – пригрозила она. И когда я закрывал уже дверь, добавила негромко:

– Проказник!..

Через несколько минут я подкатил уже к Дому культуры, где меня ждала Жанна.

– Вам так интересна смерть этого старика? – поинтересовалась она, садясь в машину.

– Теперь все, что творится в станице, представляет для меня интерес, – серьезно кивнул я головой.

– Но ведь к самоубийству детей это не имеет скорее всего никакого отношения…

– Ничего нельзя знать заранее.

Немного подумав, она вынуждена была согласиться со мной.

Нужный дом значился под адресом Степная, тринадцать. Я не суеверный человек, но все же подсознательно отметил этот факт. Около него стоял милицейский «уазик» канареечного цвета и «скорая помощь».

Дом был стареньким, но выглядел вполне добротным. К нему примыкала огромная беседка, густо переплетенная виноградной лозой, прямо с потолка которой свисали огромные сочные грозди спелого винограда. Из комнат доносился женский плач. На пороге стоял со скучающим видом молоденький сержантик милицейской службы.

При нашем приближении он начал неуверенно переминаться с ноги на ногу; я решил сыграть на этом замешательстве:

– Мы врачи, – соврал я, – а это – специалистпо самоубийствам! – представил я несколько смутившуюся спутницу.

– Проходите, там уже есть врач, – пожал плечами сержант, уступая дорогу.

Это был уже довольно – таки пожилой человек лет шестидесяти пяти. Его лицо изборождено морщинами, а голова была белоснежной от седины. Теперь он неподвижно висел на веревке, привязанной сверху вокруг массивной деревянной балки; петля так туго стягивала его худую шею, что казалось вот – вот оторвет голову несчастного. Лицо было багрово – синюшним с выпученными глазами и вывалившимся распухшим языком.

Лишь взглянув, Жанна тут же спряталась за моей спиной и мелко задрожала, – вид самоубийцы произвел на нее сильное впечатление. Я легонько пожал ее руку и продолжил осматривать помещение.

Здесь уже работали следователь, подробно описывающий место происшествия, и криминалист, делающий фотоснимки. Плачущую навзрыд вдову утешал молодой человек лет тридцати пяти, явно ее сын.

Закончив формальности, следователь подошел к ней и негромко задал вопрос:

– Почему он поступил так?

– Он сильно болел в последнее время, у него был рак. Но я никогда не думала, что он может так поступить, ведь он очень переживал, как мне трудно придется после его смерти…я не понимаю… – она снова зарыдала.

– Снимайте! – кивнул следователь людям в белых халатах и пошел в соседнюю комнату. Следом тут же направился и молодой человек, поддерживая вдову.

Мне удалось сделать несколько снимков, когда, подставив лестницу – стремянку, санитары начали перерезать веревку. Они удивились было фотовспышке, но тут же потеряли к ней всякий интерес, занявшись своим делом.

Подхватив все еще дрожащую Жанну под руку, я направился к выходу. Неожиданно на пороге возникла фигура все того же молодого человека; был он почти одного роста со мною и такой же крепкий. Лицо его сейчас было перекошено какой – то непонятной яростной злобой, а глаза, горевшие ненавистью, уставились на меня.

– Что вам здесь надо? – скрипнул он зубами и бросил беглый взгляд на пакет, в котором я прятал фотоаппарат; видимо, он заметил блики фотовспышки и это вызвало в нем вполне объяснимое негодование.

– Что здесь делает детский психолог? – удивленно взглянул он на Жанну.

– Не детский психолог, – пояснил я, проскальзывая в дверь, – а специалист по самоубийствам!

– Вот как? – глаза его округлились. – И по какому праву вы вмешиваетесь в чужое горе?

– Извините нас… – попросила прощения растерявшаяся от его напора девушка.

– Пошли к черту отсюда! – яростно бросил он.

Его тон взбесил меня; я пропустил Жанну вперед, затем вернулся и, взглянув в глаза грубияну, ткнул ему в грудь указательным пальцем и негромко сказал, стараясь быть спокойным:

– Это не похоже на самоубийство, вам не кажется?

– Еще чего? – рявкнул он.

– Балка, к которой привязывалась веревка, слишком высока для роста старичка, даже лестницу – я кивнул на уносящего стремянку мальчишку – пришлось взять у соседа, чтобы снять тело. Или вы полагаете, что немощный, почти не встававший в последнее время, человек мог без труда взобраться на такую высоту?

И, оставив молодого человека раздумывающим над моими словами, я развернулся и пошел к машине.

Жанна выглядела уже немного лучше.

– Я так испугалась! – призналась она. – Никогда не думала, что я такая трусиха.