Старая Пыль

– Вы вели себя очень мужественно, – не согласился я, заводя «девятку».

– Станица словно взбесилась! Или над ней висит какое – то проклятье. Даже номер дома – Степная, тринадцать… – глаза девушки возбужденно блестели.

– Чертовщина, – согласился я и постарался перевести разговор в другое русло: – Сейчас мы едем в бар, хорошо? Ведь негоже из – за мертвецов пропускать обед. И еще: я думаю, мы достаточно знаем друг друга, чтобы попытаться говорить на «ты».

– Не знаю, получится ли у меня… – засомневалась Жанна.

– Получится! – заверил я и улыбнулся – впервые со дня своего отъезда из Москвы вполне счастливо.

Мы сидели на летней террасе «Жемчужины» и попивали пиво. Вокруг весело заливались птицы, солнце зашло за облака и подул освежающий ветерок. Жанна довольно быстро смогла привыкнуть ко мне и теперь я ловил на себе ее милые взгляды.

– Расскажи о себе, – предложила вдруг она, приготовившись внимательно слушать.

Вопрос несколько смутил меня, обычно не лазающего за словом в карман.

– Я – простой парень, – начал я, явно буксуя, – люблю иногда выпить… люблю свою работу и отдаю ей все свое время. Не люблю комплексовать и скромничать; не завоевываю дешевых авторитетов на сомнительных делах, никогда ни пред кем не пресмыкаюсь и не перекрашиваюсь в другие цвета. У меня есть хобби – затяжные прыжки с парашютом… вроде бы все…

О своих слабостях к женскому полу я скромно умолчал.

– Ты женат? – как бы между прочим «копнула» собеседница.

– Боже упаси! – откинулся я на спинку стула. – Орлы в неволе не живут!

– Вообще – то орлы довольно неплохо существуют в неволе, я видела их в зоопарке…

– Я знаю, тоже видел: они там какают друг на друга и постоянно борются за самое высокое место – совсем как люди! Нет, мне такая жизнь не по душе. Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что рано или поздно вручу свое сердце в руки прелестной дамы, которая превратит мою жизнь в четко работающий по расписанию вокзал, где мне будет отведена роль поезда, сотрет необратимо творческий беспорядок в моем доме, нарожает кучу детей, сожжет утюгом любимую рубашку, занесет имена моих старых друзей в «черный список» в памяти телефона, опустошит все кредитные карты, а потом сядет обессиленная и уставшая в купленное мною в долг кожаное кресло, вытянет на журнальном столике свои холеные ножки и, попивая бурбон, с видом пренеприятным скажет: «Боже мой, Орлов, и куда только смотрели мои глаза, когда я выходила за тебя замуж?! Я была такой глупой, наивной девчонкой, а ты, кобель, ты сломал мою жизнь, ты сделал из нее ад, ты – ничтожество! Но я вынуждена терпеть все это ради наших детей…» А дети чуть подрастут и запустят свои острые зубки в мою постаревшую уже плоть, и будут сосать и без того жидкую кровь. И тогда вершиной наслаждения для меня станет надеть дырявое трико, прикрыть плешь картузом и слинять на часок – другой к пивнушке, чтобы, пустив скупую мужскую слезу в кружку, пожаловаться на судьбу – злодейку старинным приятелям… Ну, как? Разве стоит так уж спешить изменять свою жизнь?

Жанна весело рассмеялась.

– Ты утрируешь, Петя! Все на самом деле далеко не так уж и мрачно, и в браке есть свои положительные стороны.

Я отметил это ее «Петя»: прекрасный знак, переходим от первого этапа знакомства к стремительно развивающимся дружеским отношениям! В темном конце туннеля замерцал неяркий пока еще, но манящий свет…

– Неправда, я уверен, что именно со мною так и будет!

– А профессия журналиста – она какая? – не стала дальше спорить она со мной.

– Какая? – не понял я.

– Опасная?

– Она, прежде всего, интересная. Может быть, порой и опасная, но я не задумываюсь над этим никогда, ведь и на самолете летать опасно, но никто же лишний раз не думает об этом, просто покупают билет и летят. А уж кто действительно боится полетов, тот просто едет поездом. Вот и вся арифметика моей профессии. Я просто всегда хорошо делаю свое дело, не могу иначе. Стараюсь никогда не сдаваться и не идти на поводу у обстоятельств. Я воспринимаю жизнь как игру в шахматы – многогранную, непредсказуемую, в которой всегда найдется этакий «ход конем», изменяющий течение всех последующих событий…Утомил своей философией?

– Ну что ты? Не часто ведь приходится беседовать с героем нашего времени. С ума сойти! Я сейчас, здесь, в свои двадцать пять лет сижу и воочию беседую с живым Петром Орловым, неутомимым, веселым, легендарным журналистом. Фантастика!

– Ой – ой – ой! Ты вгоняешь меня в краску, а мужчинам не полагается краснеть! – в самом деле несколько смутился я – слова девушки звучали так искренне и бесхитростно, что все услышанные ранее похвалы показались вмиг лицемерными и пустыми. – Будет лучше, если ты запомнишь меня просто классным парнем! Этаким болтуном, приехавшим в этот благодатный край спасти от смерти юных мальчишек.

– Ты ведь спасешь их, честное слово? – с надеждой в голосе спросила Жанна, вмиг становясь серьезной. – Знаешь, если снова повторится этот массовый суицид, я буду чувствовать себя всю оставшуюся жизнь несчастной, бесперспективной клушей! Я поклялась, что никогда больше не буду заниматься детской психологией! Что я за психолог, если вокруг меня станут умирать дети, а моя роль будет сводиться лишь к тому, чтобы фиксировать на бумаге все эти случаи и опускать глаза, чтобы не видеть горя несчастных матерей! Ты ведь не бросишь это дело, обещаешь?

В ее словах было столько горячности и юного максимализма, что я тут же поспешил успокоить ее:

– Я доведу это дело до конца – иначе мне незачем будет в дальнейшем заниматься журналистикой. Обещаю!

– Это так здорово, что теперь не одна! Знаешь, чем глубже я задумываюсь над этим делом, чем больше собираю и аккумулирую материала, тем мне все больше и больше становится не по себе. А по ночам иногда бывает страшно; страх какой – то необъяснимый на бессознательном уровне; словно какая – то злая сила, злой рок навис над станицей. Поэтому я так обрадовалась, когда Демидов заинтересовался этим делом. Но – ты удивительно верно подметил! – кто – то явно не хочет, чтобы кто бы то ни был расследовал эти дела, вновь и вновь делал их достоянием гласности. Поэтому – то Демидова и запугали до полусмерти, и он был вынужден бежать, даже не удосужившись объяснить, что происходит. Ты представляешь мое состояние, когда он в одночасье вдруг испарился из станицы? Можешь себе представить, что я чувствовала? Ведь если они могли запугать Демидова, что тогда они могли сделать со мной? Ведь я ежедневно собираю информацию. Я так верила Демидову…

Ее глаза сделались вдруг печальными, и где – то в глубине моей души на миг распустила острые когти ревность, оцарапав. «Если бы ты знал, какие мы с ней вели беседы!..» – сладковатые слова Демидова зазвучали в ушах так ясно, что я даже поежился, давя в себе ярость.

– С тобой все в порядке? – забеспокоилась девушка, видя резкую перемену в моем состоянии.

– Все хорошо, – очнулся я, – теперь ты не одна и вместе мы раскроем эту тайну.

Она благодарно улыбнулась и положила свою маленькую, совсем еще детскую ручку поверх моей и, как мне показалось, нежно пожала ее.

Потом мы прокатились на каруселях, насладились с высоты птичьего полета изумительными видами Величковки и окрестностей, забравшись на «чертово колесо», посетили игровые автоматы и даже сходили на футбольный матч, основательно затарившись пивом. Там мы до хрипоты горланили «оле – оле!», наводя своим воинственным видом ужас на зрителей, не понимающих настоящего кайфа от футбольного зрелища и случайно, видимо, попавших сюда от скуки. Но потом оказалось, что мы просто по ошибке «болели» против местной команды «Восход»; вскоре мы разобрались в ситуации и исправили свою ошибку, после чего в нашу сторону стали поглядывать с долей уважения и даже подхватывали лихой клич. Словом, сотворили из серого представленьица неплохое шоу и болельщики, даже после финального свистка, как нам показалось, с неохотой покидали стадион. И всюду я снова и снова нажимал на затвор фотоаппарата, делая массу снимков, центральной фигурой которых была Жанна…

Уже совсем стемнело, когда я подвез ее домой на квартиру, где она снимала комнату у одинокой женщины. Стоило нам только подъехать, как хозяйка тут же вышла к калитке и стала причитать на местном диалекте:

– Жанночка, ну где ты так долго пропадаешь, я уже и не знаю, что думать! Ты бы как – нибудь предупредила меня, нехорошо – нехорошо! – она незло погрозила пальцем. – А хто це за хлопец с тобой? Опять журналист?! Гоны их в шию, на кой лад воны нужни! Хваты, був один боров, – поив, попыв, гад такый, и сбиг, даже не полностью заплатыв за жилье. Оце так! Оце так журналист! Тьфу! Одно слово – жулик! Москаль! Мы их поим, кормим, а воны нас всю жизнь дурять! – перешла она на политические мотивы.

– Тетя Зоя, это хороший журналист, он не обманет!

– Все равно в хату я больше репортеров не пущу! Хай спыть у своем авто! Вот! Там ему и место!

– Демидов жил с тобой? – спросил я, чувствуя, как от ревности подкашиваются ноги.

– Не со мной, а снимал комнату в этом же доме. Даже не комнату, а просто спал на веранде на раскладушке, – пояснила Жанна.

– И вы беседовали с ним о звездах, и прочих высоких материях? – завелся я, чувствуя себя несправедливо обманутым.

– Я говорила с ним только на темы, которые меня волновали, – о гибели детей! А если тебе что – то не нравится, так собирайся и двигай обратно в Москву, там по тебе уже местная тусовка наверняка соскучилась! А мы здесь и без тебя во всем разберемся. И еще, – она уже почти кричала, – моя личная жизнь никого не касается, даже такого маститого и титулованного типа, как Орлов!

Резко повернувшись, она пошла к калитке.

Ее слова подействовали на меня словно ушат холодной воды, а дерзкий тон вызвал уважение. Я умею оценить по достоинству стремление к независимости! Действительно, я переусердствовал в своих чувствах.

Тетя Зоя каркающе рассмеялась, радуясь, что «журналюга» потерпел фиаско.

– Так ему и надо, молодец, Жанночка, гоны его в три шии! Воны токо и могут, шо брехать, газетчики несчастные!

Я догнал ее почти у калитки и ухватил за руку. Она не стала сопротивляться и скандалить дальше, – она была умницей! Просто обвила руками мою талию и прижалась к груди.

С высоты моего роста она казалась маленькой, совсем юной девочкой. Мне вдруг стало стыдно за свою несдержанность.

– Ты больше не будешь думать обо мне плохо? Обещаешь? – в ее голосе появились теперь совсем другие нотки, – так говорят друг с другом обычно люди, очень близкие друг другу.

Я прижал ее к себе и осторожно погладил своей жесткой ладонью по шелковистым волосам.

– Извини, я не хотел…