Ты еси!..

В этот-то миг и заплясали опять жёлтые и оранжевые язычки. Явились из небытия тело, клюв, когти, перья. Внеземное существо взмахнуло широченными крыльями, и многочисленные ниточки пламени потекли роботу за спину.

– Это не жар-птица… – вымолвил поражённый Райбман.

Огненные нити забрались в корпус. Робот раскалился, затрясся. Хлопок-взрыв! Металлическое тело подкинуло вверх и бросило вперёд. Птица распалась на части. Искусственный воин пролетел через пустующий дверной проём, а инопланетное создание заново собрало себя из мерцающих частичек.

– Это не жар-птица… – ошарашенно повторил Райбман. – Это… феникс!

На окраине Москвы, в Тушино, царило безмолвие. Остовы сгоревших зданий, куски стен да вездесущий пепел – вот и всё, что осталось от спального района. И здесь, в месте без движения и жизни, начались изменения…

Что-то тыркалось на пепелище, под густым слоем чёрного и серого искало выход наружу. Вот появились бугорки – и исчезли, когда взметнулись в воздух следы беспощадного пожара. На мёртвой земле сверкало золотом.

Но то было не золото. Нет, маленькие, но горячие, поднимались из-под закопчённой земли тельца. Одно за другим, одно за другим. Раскидывались в стороны огненные крылышки, гордо вытягивались к небу головы из пламени. Пробные взмахи, затем – более уверенные. Миниатюрные жёлто-оранжево-синие существа парили над городом.

Всё новые и новые фениксята взмывали к пузатым ночным облакам. Дети редчайшего создания во Вселенной направлялись прямиком в космос, к застывшим на орбите Земли молчаливым боевым кораблям. Туда, где ждала их мать.

А потом, прорывая скорлупу невидимых под землёй яиц, птенцы бессмертного хищника начали вылупляться и в других районах.

    (Июнь; июль 2015 года)

Ярмарка Бесов

Горе напоминает боль от вырванного зуба. Сильная вначале, боль прячется, словно пёс, поджав хвост. Боль ждёт своего часа. А вот когда кончается действие новокаина, разве можно с уверенностью сказать, что больше болеть не будет?

    Стивен Кинг, «Кладбище домашних животных»

Легенду о Ярмарке Бесов Прохор впервые услышал совсем маленьким. Её рассказала мама, и история произвела очень сильное впечатление на мальчика. Он всю ночь ворочался, пытаясь не думать о том, что словно бы само собой лезло в голову. Сон так и не пришёл, и наутро Проша встал усталый и разбитый. На вопросы мамы он отвечал лишь одно: «Да что-то не спалось».

Минули годы. Отец уехал из их домика вместе с любовницей, мать слегла в могилу, а никому из родственников Прошка не был нужен, если не считать доброй тёти Веры. Она заботилась о пареньке, точно о собственном ребёнке, которого у неё не было и, из-за диагноза, быть не могло.

Прохор всегда чувствовал теплоту и благодарность к родственнице и уже в четырнадцать лет, несмотря на уговоры тёти, отправился на заработки. Помочь в ремонте дома, дотащить мешок с картошкой, вскопать огород – он брался за что угодно, лишь бы добыть для них с тётей Верой лишний рубль. Благо, физическая форма позволяла. А лишних денег, всем известно, не существует.

Прошло ещё несколько лет, не стало и заботливой маминой сестры. Похоронив её, восемнадцатилетний Прохор устроился помощником столяра. Мысль о том, чтобы переехать в более крупный город и там поступить в институт, он отбросил сразу: денег не хватило бы.

Время крутило стрелки, и Прохор уже совсем повзрослел, сам сделался владельцем столярной мастерской. Ему двадцать пять лет – возраст, что в их тихом городке Речном считался солидным. Ты пока не умудрён житейским и философским опытом, и всё же настоящий мужчина. Безжалостная жизнь кидала и била, забирая одного за другим дорогих людей, но Прохор сжимал зубы и шёл дальше. Усомниться – значит, проявить слабость, показать, что ты не достоин звания взрослого человека, и заплутать во тьме. Конечно, жизнь жестока, однако она любит сильных.

И вот он высокий, загорелый, стройный, черноволосый. С натруженными ногами, знающими работу руками и лучистыми, немного наивными голубыми глазами. Пока холостой, но вызывающий интерес у женщин. Добродушный, пускай и предпочитающий одиночество с книжкой шумным компаниям.

Солнце забежало в зенит и раскидало лучи по округе. Недалеко плескалась река, которой город был обязан названием; летали и пели птицы. Открывались двери, и люди выходили из домов: кто с сумками, кто с барсетками, а кто с тачками. Жители спешили к палаткам, выстроившимся в ряд на круглой площади, привычно принимающей гостей.

Отправился на базар и Прохор: продукты в доме заканчивались, к тому же надо было сменить столярные инструменты. Никогда не знаешь заранее, на какую диковинку наткнёшься на ярмарке приезжих; может, у них есть и молотки с рубанками получше его.

Едва Прохор оказался на территории базара, нахлынули воспоминания. Просто нахлынули, неожиданно, из потаённого уголка сознания, будто только того и ждали. Образы в голове заставили сердце на секунду сжаться. Ярмарка была совершенно не похожа на торговые ряды, что раскидывались здесь из месяца в месяц. При взгляде на них немедленно всплыли в сознании картинки детства – страшной Ярмарки Бесов. А следом вспомнились и родители, и тётя, и долгие невесёлые годы, сопровождавшие одиночество Прохора.

Перво-наперво вокруг царило загадочное, чуть ли не сверхъестественное спокойствие. Подобное произошло бы, если б вдруг все посетители разом забыли, что на ярмарке нужно спрашивать и торговаться. Вход к палаткам не украшали ни плакат, ни ленты, и он более всего напоминал дыру в пещере. Асфальт, вероятно, затоптали, когда устанавливали палатки; повсюду валялись куски грунта. Одинакового и одинаково мрачного мшистого цвета палатки-близнецы выстроились в три ряда. Прохор насчитал около десяти. Негусто.

Стараясь не думать о неприятном, Прохор подошёл к первой палатке. Там торговали сладостями – конфеты, халва, вафли, петушки на палочках. Товар очевидно плохого качества, даже на неискушённый взгляд: мятые и рваные пачки, ненатурального цвета шоколад и мармелад, грубая, непритязательная расцветка упаковок и рисунки на них. Продавец тоже не вызывал радостных ассоциаций: сгорбленный, со странной, отталкивающей улыбочкой и длинным широким шрамом на щеке.

Прохор перешёл к следующей палатке. Чай – любой, на выбор. Сделанный в Индии, Китае, России, Англии. Обычный – зелёный, чёрный, красный. С цитрусовыми и бергамотом, с малиной и ежевикой, с грушей и яблоком. Но неумело оформленные пакетки, дисгармоничных цветов, да ещё и заляпанные и надорванные.

– Выбирай, милок, что хочешь, – проскрипела продавщица, дама неопределённых лет в очках и с крупной бородавкой под носом.

Покачав головой, Прохор отошёл в сторону; окинул взглядом торговые ряды. Везде глаз выхватывал какие-нибудь несуразности, нелепости или гадости. Точно бы «постояльцы» петербургской кунсткамеры ожили и явились в Речной во всей своей красе.

«Кому нужен этот мусор? – подумалось Прохору. – Даже если забыть о мерзкой внешности продавцов, кто согласится отдать деньги за их не первой свежести и не высшей категории товар?»

И тем не менее, желающие находились. Люди, казалось, с большой радостью расставались с деньгами и приобретали плохо сделанные косы, фонари с заедающими кнопками, испорченные электрочайники… У Прохора возникло ощущение нереальности окружающего мира. Такое возможно на Ярмарке Бесов, но не тут, не в реальной жизни, где доверие надо заслужить и где никто не позарится на неработающий или плохо функционирующий товар. Одно дело, когда ты не видишь дефекта и обнаруживаешь его после покупки. Кардинально другое, когда всё, в том числе и внешность продавцов, говорит: «Зачем тебе эта рухлядь? Шёл бы ты отсюда». Но люди остаются. И покупают!

– Эй, парень.

Прохор оглянулся. Позади, в параллельном ряду, в пустой палатке стояла сухонькая старушка в грязном платьице. Она улыбнулась, ощерив наполовину гнилые, наполовину усеянные металлом зубы, и помахала ему рукой-веточкой.

– Да? – шагнув к торговке, осведомился Прохор.

Старушка окинула молодого мужчину оценивающим взглядом. Левый глаз у неё «украшало» бельмо, правый косил. Затем она вновь заговорила – шепелявым полушёпотом:

– Никак потерялся, родной?

Прохор постарался не обращать внимания на внешность старушки. Получалось с трудом. Кроме того, с момента его появления на ярмарке подступило и не исчезало чувство неясного беспокойства.

– Да нет, – насколько удалось, просто вымолвил Прохор.

– Значит, что-нибудь ищешь? – не отступала старушка.

– Искал, да, боюсь, не найду.

– А чего хотел-то? – И она одарила его новой отвратительной улыбкой.

Прохор унял дрожь прежде, чем она стала заметна.

– Инструменты нужны. Столяр я.

– А-а-а, – протянула старушка. – Так это вон в том ряду. – И она ткнула большим пальцем себе за спину.

– Спасибо, – поблагодарил Прохор, собираясь уйти.

Но торговка вдруг протянула костлявую ручонку и схватила покупателя за куртку.

– Правда, на твоём месте, – прошепелявила она, – я сперва бы подумала, действительно ли у меня нужда в его товарах. А если нет, не лучше ли покинуть рынок.

Прохор непонимающе посмотрел на старушку.

– А вы что продаёте? – поинтересовался он.

– О-о, – опять выдохнула женщина. – Я много чего продаю. Но стоит ли тратить время на объяснения?

– Почему нет? Может, я бы что-нибудь у вас купил.

Старушка отпустила его куртку и наклонила голову, как бы говоря: «Нет».