Ты еси!..

На пути ему снова встретилась Агнетта Фёдоровна.

– Красотки не видал? – грубо окликнула она.

– Нет, – буркнул Прохор. И следом: – Идите домой.

Агнетта Фёдоровна не послушалась, продолжая звать и искать кошку.

Прохор же заперся в мастерской и не выходил оттуда, покуда не стемнело, а сам он не выбился из сил.

Засыпать не хотелось, вернее, он боялся. Надо признать: ему невероятно страшно уснуть, потому что прошлой ночью произошло… а что именно?

Он катал мысли в голове и так и эдак, силясь разобраться, расставить точки над «i». Но лишь тикали висящие над кроватью часы и ближе и ближе подступала темнота.

Прохор сел на постели и включил телевизор. Попробовал выбрать между убогими четырьмя каналами, которые принимала антенна, и потерпел поражение. Нажав кнопку выключения, он в бессильной злобе кинул пульт на кровать, а потом завалился сам.

На полу лежал недочитанный детективный роман. Заняться нечем, сна ни в одном глазу, и он попытался сбежать от реальности в мир литературы. Удавалось с трудом; порой приходилось по два, по три раза перечитывать пройденные строки. Полицейская интрига, закручиваемая известным автором, не бередила фантазию и не увлекала, зато события последней ночи возвращались с неизменной периодичностью.

В конечном итоге, ему удалось вчитаться. А вчитавшись и пройдя пару десятков страниц, он стал погружаться в дрёму. Усталость, с которой боролись возбуждение и страх, победила. Книга выпала из руки; Прохор погрузился в сон.

Хищной птицей налетело беспокойство. Прохор физически ощущал, что ему плохо и жутко, но ничего не мог поделать: проснуться не получалось.

Он бежал – сломя голову нёсся по лесной чаще. Стояла ночь. Деревья высились безмолвными и безразличными истуканами; под ногами проминалась чёрная земля. Прохор поднял голову и увидел полную, круглую, как копейка, луну. Постоял некоторое время и опять рванулся бежать.

Проламываясь сквозь кусты, он не замечал стегающих по лицу ветвей, жгущей руки крапивы, впивающихся в пятки корней. Он выбрался на пустое пространство и замер в нерешительности. Впереди раскинулась огромная и невероятная Ярмарка Бесов. А чуть левее, прыщом на коже, торчал домик. Лунное сияние пеленало ночное пространство, кутало в мягкие жёлтые простыни. На небе зажигались звёзды; проступил Млечный Путь.

Исторгнув из глотки надсадный рык, Прохор ринулся по высокой траве к одинокому домишке. Беспокойная тишина сопровождала его всюду. Лишь мгновение назад входная дверь располагалась далеко, и вот он уже перед ней. Он бил по дереву чем-то зажатым в руке; дверь трещала, изгибалась, ломалась. Прохор налёг плечом, поднатужился и снёс её.

Зашёл в лишённые света внутренности дома, рыскал, перебегая из комнаты в комнату. На первом этаже искомого нет. Он поднялся на второй по стонущим, припадочным ступенькам. Где-то здесь, где-то здесь… Мужчина огляделся и заметил тощую фигурку, что от страха вжалась в стену, надеясь слиться с ней.

Вне себя от злости, ненависти и десятка иных чувств, Прохор размахнулся и опустил тяжёлый предмет на голову человека. Тот беззвучно упал на стоявшую здесь же кровать. Прохор снова поднял и опустил предмет. И снова. И снова, и снова, и снова.

Чернота ночи окрасилась в багровый.

Сознание и остальные ощущение вернулись быстрее, чем в прошлый раз. Прохору хватило буквально мига, чтобы проанализировать ситуацию. Однако эта лёгкость, нарочитая небрежность, с которой кто-то неведомый опускал его в бездну помутнения и вынимал оттуда, обратила ужасное положение в подлинный кошмар.

Он стоял посреди комнаты, на втором этаже домика Агнетты Фёдоровны. Недавно купленный молоток торчал из каши, в которую превратилась голова старухи. Потёков, пятен и струек густо-красного цвета Прохор не различал в обступившей его тьме, но знал: они там. Потому что все его руки, вся грудь и лицо были выпачканы в тёплой, пахнущей железом крови. Кровь текла по телу, и мужчине казалось, он слышит, как она едва-едва слышно падает на пол: кап… кап… кап…

Он рухнул на колени; размазывая пахучую жидкость по лицу, закрыл ладонями глаза и заплакал.

Вставало солнце.

Прохор знал, что это последние мгновения его жизни. Даже если тонкая нить не оборвётся сейчас, то спустя часы или дни Агнетты Фёдоровны всё-таки хватятся.

Он отнял руки от лица и принялся лихорадочно соображать.

Сбежать? Но собаки наверняка найдут его по запаху крови. А если наткнётся на кого-нибудь, тот немедля, без вопросов и выяснений, вызовет полицию.

Спрятаться у себя дома? Слишком опасно, ведь на улицу не выйти: народ встаёт рано, и округа полна свидетелей.

Затаиться на месте преступления? Тоже очень кратковременное спасение.

Что же делать? Что же делать?…

Рука, точно начав жить собственной жизнь, потянулась к рукоятке молотка. Невообразимым усилием Прохор заставил себя не брать его.

И тут что-то внутри мужчины, что-то сколь незнакомо новое, столь и тлетворно древнее, взбунтовалось. Оно взорвалось оглушительным криком, желая подчинить волю Прохора себе, заставить беспрекословно слушаться, принудить к очередным убийствам.

– Нет! – срывая голос, завопил столяр. – Не-э-эт!

Его уже не беспокоило, услышат или нет. Если настал конец, он примет горькую судьбину с высоко поднятой головой.

Образы Ярмарки Бесов вторглись в разум – невыразимые, ужасные, искривлённые рожи. Они шумели, взывали, приказывали!

– Не-э-эт… – переходя на хрип, произнёс Прохор.

Потом хрип сделался негромким стоном, тот превратился в еле слышный шёпот, после чего мужчина замолчал. Он завалился на вымазанные кровью доски и, лёжа на боку, мелко и часто задрожал. Прохор хотел унять дрожь, пытался совладать с собственным телом – куда там.

Бесы командовали всё громче; их количество прибывало.

– Я вас не выпущу… – опять прохрипел Прохор. – Я не позволю вам убивать… Не позволю…

Каждый миг перебарывая себя, упираясь руками в предательски скользкий пол, он сел на колени. Отдышался.

Воспользовавшись моментом, Бесы усилили атаку.

Прохор сжал зубы. Перед взором поплыло, на глаза навернулись слёзы. Медленно, осторожно он поднялся на ноги и, пошатываясь, подошёл к двери. Протянул дрожащую руку, закрыл дверь и передвинул заслонку. Отлично, теперь последнее.

Еле волоча ноги, он приблизился к кровати и упал на неё, ещё больше пачкаясь в крови и внутренностях. Рука, уже управляемая им, а не бесконтрольная, потянулась к молотку. Пальцы обхватили рукоятку.

Бесы сходили с ума!

– А-а-а!.. – зарычал он, сопротивляясь изо всех сил, из последних возможностей.

Он не встанет, не встанет! И не выпустит из руки чёртов молоток – нет, никогда!..

…Дверь на втором этаже пришлось взламывать, потому что она была закрыта на щеколду. Но вот дерево сорвалось с петель и упало на пол. Тут же дыхнуло запахами крови, смерти, разложения.

Деревенские отреагировали по-разному. Одни отвернулись, не вынеся вони. Иные зажмурились или закрыли лицо руками при виде открывшейся безумной картины. Кого-то тошнило в углу.

Полицейский, невысокий крепыш в форме, вошёл в тесную комнатку.

– Убил старушку, – резюмировал он, разглядывая два распростёртых тела. – И с собой покончил.

Однако тут его взгляд упал на молоток, что сжимал в руке мёртвый молодой мужчина. Служитель порядка замер в недоумении.

Вроде бы налицо убийство и самоубийство. Голова старой женщины, Агнетты Фёдоровны Боровой, превращена в ничто. Большой, в следах крови, молоток – у второго трупа. Лицо этого человека, Прохора Силина, тоже обезображено, хотя и не столь сильно. А ещё, похоже, у него сломаны кости. Причину смерти – не совместимые с жизнью травмы, кровопотерю или что-то иное – установят эксперты. С точки зрения же лейтенанта Павла Круглова, очевидность картины определённо скрывала в себе тайну. Во всяком случае, ни он, ни коллеги никогда раньше не сталкивались с самоубийством, совершённым молотком.

Павел надел перчатки, присел и, потрудившись, разжал цепкие пальцы мёртвого мужчины. Полицейский взял молоток, намереваясь отдать инструмент на экспертизу. Странно, но в тот же самый миг, когда он коснулся вероятного орудия убийства, в сознании вспыхнул некий неясный образ. Уродливая морда, похожая на звериную, и ряды сероватых палаток.