Человек из пропавшей страны

– Я приду, когда захочу, – на этот раз спокойно сказал он. – Кто ты такая, директор что-ли? Хочешь работу потерять?

– Вон отсюда, лучше замолчи и проваливай, сопляк! – ее трясло от гнева, лицо побагровело, глаза налились кровью. Сафаров пошел к двери и только сейчас заметил перепуганную Ленку, прижавшуюся к старому холодильнику. Она поймала его руку, всунула клочок серой упаковочной бумаги, тут же отвернулась и поспешно встала за кассу.

Марат вышел из ларька. Рядом бабушка торговала семечками. Она проворно насыпала ему отборных семечек и протянула кулек. Рэкетиры никогда не покупали семечки, бабушки им просто отсыпали бесплатно, как “дань” за спокойную торговлю. Однажды Пижон ударил такую торговку и рассыпал товар за отказ “поделиться”. С тех пор проблем с ними не возникало. Рэкетиры никогда и никому не платили на рынке. Они просто шли по рядам и брали, что хотели. Набирали продукты, одежду, утварь. И никто не говорил ни слова. Продавцы, если успевали, то прятали особо ценный товар и оповещали друг друга, когда на рынке появлялись “хозяева”. Однако Сафаров сунул бабке деньги в руку.

– Не надо, сынок, кушай так, – она отдала деньги обратно.

– Бабуля, все правильно. Есть деньги – я плачу, не будет – тогда посмотрим.

– Сынок, меня твои же накажут, если узнают, что я с тебя денежки взяла.

Сафаров не нашел, что ответить. Поиграть в благородство не получилось. Система такая.

Из прохода между торговыми рядами подул холодный ветер, предвещая осень. Подняв воротник, юноша зашагал прочь. Нащупал в кармане бумажку, которую дала Ленка, достал и прочитал:

“Братьев Курносовых, 14 – 265. Лена”

Глава 15. Распахнутая дверь

Следующим утром Сафаров долго не вставал. Будильник на часах Монтана пропиликал свою мелодию. Нужно собираться на тренировку в зал. В старом доме стояла редкая тишина. Квартиру напротив занимала вполне приличная семья с ребенком, который плакал постоянно, словно дышал только через плач. Его отец уходил на работу рано утром, обладал напуганным взглядом и всегда всего стеснялся. Даже казалось, стеснялся того, что жил на земле и занимал на ней небольшую площадь. Его жена – не знавшая косметики молодая женщина с вечно опухшими глазами, облаченная в бесформенные и тусклые одежды. Когда их дверь открывалась, на лестничную площадку, и без того зловонную, вываливался спертый запах грязных пеленок и протухшей капусты. Было удивительно, как эти два человека нашлись и поняли, что созданы друг для друга. Наверху жили две бабки. Одна такая тихая, невзрачная, незаметная, словно отдаленный мираж в солнечную погоду. Другая – высокая и с громоподобным голосом. Сафаров побаивался ее. Мало ли, что у нее на уме. Когда бабка говорила, казалось, что она сейчас проглотит собеседника. Спокойно выражать мысли бабка не умела, и буквально кричала с высоты своего роста, широко, по оперному, раскрывая рот. Неважно, о погоде, новостях из магазина, или отвечая на банальный вопрос о здоровье.

Обе бабули страшно пили. Когда они получали пенсию, откуда-то появлялись деды, видать друзья бурной молодости, и начинался бразильский карнавал до самого утра, с обязательной перестановкой мебели, падениями и грохотом, криками и стонами. Там же наверху, но в квартире напротив, жил бывший военный. Тихий старичок, глухой абсолютно, и потому не имевший ничего против шумных соседей. Но в это утро дом словно вымер.

Сафаров сходил на кухню, поставил чайник на газ и услышал, как что-то упало на дно почтового ящика. Это оказалось письмо от матери! Вмиг унылое утро преобразилось. Что может быть лучше для сына, живущего вдали от дома, чем письмо матери? Может быть только письмо от любимой девушки. Он рассмотрел конверт со знакомым почерком, дату на штампе, зашел в комнату, прикрыл дверь и, сев на кровать, аккуратно развернул исписанный тетрадный листок.

“Дорогой наш сынок!

Получила твое письмо. Спасибо что написал, не забыл. Мы с отцом читали и плакали от радости, что ты у нас такой уже совсем взрослый и самостоятельный, устраиваешь себе жизнь в другом городе. Отец пьет, а после твоего письма совсем запил, наверное, от радости за сына, и чтобы отметить твой переход во взрослую жизнь.

Кошка родила семерых, девать их некуда. Вот бы корова так рожала. Картошка будет плохая, жук все поел, отец как раз пил, а я болела, чтобы собирать. Ладно хоть морковка и кабачки уродились. Зимой с голоду не помрем.

Светка прибегала, твоя одноклассница, спрашивала тебя. Она поступила в институт, куда и хотела. Я ей твой адрес для писем дала.

Больше новостей то и нет особо. Наш совхоз развалился совсем, зерноток и техника продается на металлолом. Меня уволили. Директор совхоза уехал в город, а бухгалтер пропала с крупной суммой денег. Говорят, уехала за границу. Корма разворовали свои же, половину совхозных коров тоже растащили, а половину в город увезли на мясокомбинат. Зарплату получили мясом и варили его в тушенку. А куда его девать летом? Поля распахивать на будущий год никто не собирается. Уборочная, говорят, под вопросом. Солярки нет, денег нет, технику никто не ремонтирует. Как жить дальше, никто не знает, все за огороды держатся и скотину.

Ну ладно, сынок, тебе там не до нас сейчас. Ты работай. Ничего, что в институт не поступил, главное не пей как отец. Приезжай за тушенкой.

Мама.”

Сафаров перечитал письмо еще раз и закрыл глаза. Он уже скучал по своим. Наверное, даже письмо от девушки не имеет такого же значения, как письмо от мамы. Девушки, они каждый раз разные, могут и уйти, если что-то не понравится, а мама – она одна и навсегда. Марат решил поехать домой как можно скорее. Он откладывал деньги для матери, половину заработка в особый мешок, сооруженный из старенькой футболки. Если судить по письму, дела у них сейчас не очень.

Марат захотел проверить заначку. Порылся в тумбочке на нижней полке, чтобы нащупать туго перевязанную пачку денег. Поискал на верхней полке. Но нет, он прятал их на нижней! Снова поискал на нижней. Затем вытряхнул все на пол. Денег не было! Старая футболка была, а денег в ней не было! Сафаров метнулся к шкафу. Остальные деньги, отложенные на свои расходы и спрятанные в другом месте в шкафу, остались нетронутыми. Дверь запирается, второй ключ только у Гришки хозяина.

Внутри Сафарова закипела злость. Он вышел из комнаты и толкнул дверь напротив. Заперта. Никогда он ее не запирал, когда дома. А он был дома, потому что ботинки валялись около двери.

– Гришка, открой! – крикнул Марат, барабаня кулаками в дверь. В ответ – тишина. Марат взял из кухни большой топор с широким обухом. Это только в кино дверь выбивают ударом ноги или броском всего тела. Ногу легко сломать об дверь, или упасть с сотрясением мозга, если бить плечом. Марат вбил лезвие между дверью и косяком и нажал всем телом. Раздался треск древесины, появилась щель, но замок еще держался. Удар обухом прямо по замку распахнул дверь.

В комнате под одеялом лежал Гришка, поджав от страха ноги.

– Где деньги, падла?!

– К-к-какие деньги? – сипло заголосил Гришка.

– Только у тебя ключ! Отдай, а то зашибу!

Он содрал с трясущегося Гришки засаленное одеяло. В лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь грязный тюль на окне, красноречиво блеснуло зазубренное от говяжьих костей лезвие топора.

– Отдай деньги! Я для матери собирал, гнида!

– А-а-а, – заверещал Гришка, свалился с кровати и забился под стол. – Убери топор, убери топор! А-а-а!

– Где они, куда ты их положил? – Сафаров перевернул грязный матрас, выбросил вещи из шкафа, пнул тумбочку, выдернул ящики из старого комода и бросил на пол. – Говори, паскуда, иначе я за себя не ручаюсь! За мать порешу!

Он отбросил топор, чтобы на самом деле чего не вышло, откинул стол, схватил Гришку за майку и поднял.

– Где?!

Хозяин квартиры упал на подкосившихся ногах, вжимая голову в плечи и зажмурился. Марат прижал его к полу коленом, занес руку для удара и замер. Под ним трепыхался жалкий, ничтожный человечишка, со смердящим дыханием, капиллярами алкоголика на лице, никому не нужный и ни к чему не пригодный, словно старый вшивый одноглазый кот, который ест, спит и гадит в тапки хозяевам. Сафаров ощутил необъяснимое чувство. Ему стало жаль его. Существо и в то же время человека. Будет ли с него толк? Поймет ли он? А нужно ли, чтобы он хоть что-то понял? Крепко сжатый кулак, казалось, гудел от напряжения. Гришка лежал и трепетал от страха, ожидая своей участи. Марат вдруг покрылся мурашками от ужаса. Гришка напоминал ему отца! Такой же увядающий алкоголик, потерявший интерес к жизни.

Сафаров не ударил. Отпустил растянутую майку и встал.

– Жалко мне тебя, – презрительно бросил он, ушел к себе в комнату, собрал вещи и вышел, но ключи от квартиры оставил у себя.

В спортзале он рассказал обо всем Лысому, который сразу сказал:

– Неправильно ты сделал.

– А как надо было?

– Поехали, нам нужно на дело, потом займемся.

Глава 16. Долги платить нужно

На улице около машины отирался Глухарь.

– Садись, поехали, – скомандовал Лысый и они втроем покатили, чтобы забрать Француза. Сотовых телефонов тогда еще не было. Она появилась только спустя пару лет. Ни позвонить, ни договориться. Все вопросы решались офлайн. Когда затормозили у подъезда, Сафаров, как самый молодой, побежал на пятый этаж и постучал в дверь. Открыл сам Француз, выслушал, кивнул и пошел одеваться.

Здоровяк от природы, с кулаками – кувалдами, он наводил ужас на окружающих. С детства его уважали за габариты. Дрался Француз не так технично, как Лысый или Фрол, но ему достаточно появиться в поле зрения и конфликт исчерпан. В Афганистане он с отрядом попал в окружение. Целый месяц жил в горах, не выпуская автомата из рук, когда прорывался к своим. Он будто сросся с ним, зная на ощупь лучше, чем любимую женщину. Когда Француз вернулся домой, первое время он не мог уснуть, если рядом не было автомата. Он попросту не спал. Друзья помогли и достали ему "Калаш", с которым он наконец мог нормально спать.

Француз не нашел себя в мирной жизни и много пил. Чтобы забыться, приходилось пить до потери сознания, а наутро в памяти снова появлялись бесконечные унылые горы, исчезающие в дымке. Но потом он встретил Фрола и органично влился в рэкетиры, получая порцию адреналина всякий раз, когда выезжал на задание. Французом его прозвали, когда он подхватил инфекцию от разбитной дворовой девчонки. Он не помнил название болезни, только сказал, что звучит как-то “по-французски”.

Здоровяк вышел из подъезда и завалился на переднее сиденье черного "БМВ". Скоро они подъехали к гаражу, откуда афганец вынес дорожную сумку и аккуратно поставил на пол у ног. Еще через полчаса Француз пересел назад вместе со своей сумкой, изрядно потеснив Студента и Глухаря, а на переднее место села женщина лет 60, с мелкими кудрями, взволнованная и потная. Окинув взглядом сидевших сзади, дамочка рассказала свою историю:

– Занял у меня знакомый много денег. Не за один раз, три раза приходил. Еще и еще выпрашивал. На коленях ползал, чтоб дала. Все на бизнес. Раскрутиться хотел, да все прогорал. Бестолочь. Последний раз фуру кисломолочки привез в самую жару. Да не продал, все испортилось. Ни выручки, ни моих денег. А теперь смылся в поселок и долг не возвращает. Я уж к вам, ребята, обратилась, потому что у меня выхода нет. В милицию идти бесполезно, в суд… а что ему суд? Я эти деньги своим горбом заработала, два года на рынок в Москву моталась. Да там не только мои деньги были. Давала ему, думала поднимется, а он все спустил и теперь в отказ пошел, типа невменяемый был, не помню ничего. Расписки все есть, подписи его, даты. Мне хотя бы что-то вернуть.

Женщина достала платок и вытерла навернувшиеся слезы. Сафаров слушал, наблюдал и анализировал. Долги надо отдавать, а если не можешь, то отрабатывать. А если “кидаешь”, то приходят ребята с арматурами. Вроде логично и даже в некотором роде благородно. Особенно в атмосфере рыданий обманутой женщины, которая сама пришла за помощью и согласна выплатить гонорар.

Они приехали в поселок и битый час искали нужный дом – адреса не знали, только имя и фамилию. Наконец нашли. Открыли калитку, вошли во двор, но на двери дома их встретил висячий замок.