Человек из пропавшей страны

– Я два раза не повторяю, – Лысый подошел к Гришке, сгреб его небольшой вес в охапку и потащил к выходу.

– Э, фраерок, постой, – сказал человек в наколках. – Так дела не делаются. Сядь за стол, потолкуем.

Лысый сказал Гришке:

– Ты бабки верни пока, а мы побазарим с людьми. Даю две минуты.

Потрехалов исчез.

– Под кем ходишь, мил человек? – спросил его авторитет.

Лысый сел на стул, скрипнув кожаной курткой.

– А кто интересуется?

– Кедрач с Алтая.

– Не слыхал про такого. Фрола знаешь?

– Нет, не знаю. Из новых?

– А Палладия?

Кедрач усмехнулся:

– Про него слыхал. Не признает он старых авторитетов, недоброе про него толкуют.

Кедрач позвал:

– Гриш, иди-ка сюда!

В дверях снова появился хозяин квартиры.

– Брал?

Гришка замялся.

– Видишь, люди с аргументами. У этого волына, у того за спиной, похоже, зенитка. Давай, решай вопрос.

Гришка проскользнул за дверь и через минуту принес пачку денег, перетянутую резинкой.

– Студент, твои? – спросил Лысый.

– Мои, – Марат выхватил деньги из рук Гришки Потрехалова. – Тут все?

– Э, мужики, там не все. Я бухло прикупил. Но ты ведь мне дверь сломал, вот будет теперь плата за дверь, – сиплым голосом сказал Гришка, обиженно жестикулируя.

– Да пошел ты! – выплюнул Сафаров.

Гости в черных кожанках вышли из старого дома, сели в машину и укатили.

Остановились на пересечении двух улиц, недалеко от рынка, и Сафаров вышел.

– Ты где обитаешь то теперь? – спросил Краб.

– Есть один адресок, – ответил Сафаров.

– А то смотри, перекантуешься у меня или Француза. У Глухаря никак, он какую-то девку привел. Француз с матерью живет, зато свободная койка в зале. У меня есть комната пустая, ребенок пока маленький, спит с нами. Можешь ко мне, но только ненадолго, на пару дней.

– Не, я к знакомой пойду, – ответил Сафаров и, вспомнив про мать, спросил. – Серега, мне бы к матери съездить, денег отвезти.

– С Фролом завтра решишь, – отмахнулся Лысый и черная машина выехала на проспект.

Глава 17. Китайская стена и ее принцесса

Марат побрел через пустой перекресток ночного города. На плече болталась спортивная сумка с вещами и деньгами, в кармане – скомканная бумажка с адресом Ленки. На часах – два ночи.

Скоро он оказался у длинного девятиэтажного дома с двенадцатью подъездами. Дом напоминал Великую Китайскую стену. Местные его так и называли. Марат подошел к двери. Грязный подъезд, запах мочи. Второй этаж. Юноша тихонько постучал в обитую дерматином дверь, хотя рядом висел звонок. Спустя минуту из-за двери послышался еле слышный голос Ленки, хрипловатый ото сна:

– Кто?

Марат ответил, открылась дверь, и он вошел, оказавшись в неизведанном мире тишины, женского уюта и запахов косметики. Ленка стояла перед ним, облаченная в белый махровый халат и сонно поправляла волосы. Ее глаза загорелись огоньком.

– Ты ко мне? Насовсем?

– Да, съехал от Гришки.

Она улыбнулась и обняла его. Это было неожиданно. Впервые. Теплая и мягкая. Для него Ленка всегда была продавщицей в ларьке, а теперь он смотрел на нее, как на женщину. Она красива. Эти усталые движения, слегка чумные серые глаза, еле заметная улыбка уголками губ, небрежно распущенные волосы, беззастенчивый прыщик на лбу. Миниатюрная и женственная.

– Я знала, что ты придешь, – она пожала плечами. – Постелю на раскладушке, сейчас уже поздно. Достань раскладушку, она на балконе.

Сафаров послушно вышел на балкон и немного там задержался. Город шумел, не смолкая ни на минуту, разбрасываясь светом фар и уличных фонарей. Пахло свежим металлургическим смогом. Кто знает, как пахнет свежий металлургический смог? Только тот, кто жил в городах с металлургической промышленностью. Это особый запах. Он появляется по ночам, в прохладе, когда очистные сооружения отключают ради экономии. Слабый аромат, который рождается от перегретого металла, охлаждаемого водой. Запах пара, окалины, смазки и печной гари. Полностью технический запах. Если низкая концентрация, то нисколько не противный. К нему привыкаешь и после чувствуешь некоторое родство с тем местом, где ты снова и снова ощущаешь его по ночам. Уже через полчаса Сафаров спал на скрипучей раскладушке, в стенах уютной комнатки, хранящей от города свои секреты.

Как только игривый утренний луч солнца попал Гришке на лицо, тот открыл глаза, встал и с трудом осмотрелся. На полу комнаты лежали гости. Их было явно больше, чем он помнил с вечера. Гришка помотал головой, потер кулаками пересохшие глаза, с усилием встал, перешагивая через спящих, вышел на кухню, и присосался к крану с холодной водой. С каждым глотком в него возвращалась жизнь, разворачивая ссохшиеся от алкоголя внутренности.

Вытерев рот рукавом, Потрехалов достал из почтового ящика газету и по привычке посмотрел в мутный дверной глазок. Из газеты выпал конверт с письмом. Гришке никто никогда не писал. Удивленный, он подобрал конверт, вернулся на кухню и сел на скрипучий стул. Письмо от Светланы Лавочкиной для Марата.

– Ах ты ж, – прошипел он. – Малому баба написала.

Хриплый смех Гришки разбудил кого-то из гостей.

– Который час? – донеслось из комнаты.

– Десять уже, – отозвался хозяин и хотел было выбросить конверт в мусор, но остановился. Что добру зря пропадать? Он грубо разорвал бумагу, и вынул красиво оформленный листок, исписанный ровным почерком. Письмо источало аромат духов, но Гришка этого не почуял. Он поискал в пепельнице окурки, нашел один, чиркнул спичкой, закурил и стал читать.

“Привет, Марат! Как дела?

Представляешь, я поступила в педагогический! До конца не верила, что смогу. И я смогла! Я так рада!!! Поэтому при встрече можешь меня поздравить!!!