Питомцы апокалипсиса

– Тогда мы все – пленники архонта. И всем нам врут.

Сестренка, прости. Прости за то, что твой брат-дурак верил, что его вернут к тебе через год.

– Я покидаю Центр. Прямо сейчас.

Никсия хмыкнула:

– Ага, конечно. Давно не дарил Юлирель диких роз?

Мана дернулась как ужаленная. Ее рука сдавила мое плечо, ее лицо задышало жаром в сантиметре от моего. Слишком близко.

– Санта Мария, да что опять придумала твоя чокнутая башка?

Сквозь смуглую кожу щек прорезались острые голубые скулы. Почти черные глаза сверкнули убийственно-жгучим золотом.

– Куда же ты уйдешь? Куда же?

Никсия заметила:

– А мне больше интересно, как же?

Я отшатнулся, но Мана держала крепко. Мана с лицом Юли. С апатичным взглядом ее желтых глаз. И правда, как же? Голова закружилась. Твердый бетон растаял под ногами, словно тонкий лед. Я едва не потерял сознание. Покинуть Центр? Покинуть Юлю? Безумие.

Тогда пора обезуметь.

– Унголы, – выдавили мои онемевшие губы. – Пойду к ним. Может, узнаю, как спасти Динь-Динь. Может, узнаю, как вернуться на Землю.

Никсия покачала головой.

– У унголов ты только узнаешь, как выглядят твои внутренности.

Пальцы Маны на моей руке напряглись. Золотые глаза Юли на ее лице смотрели на меня, как на предателя.

– Я с тобой.

– Чего? – взвизгнула Никсия.

– Но сначала мы вернемся в Центр за припасами, одеждой, – бразильянка шаркнула босой пяткой по полу. – И обувью.

Моих сил хватило лишь кивнуть. Прости, Юля. Прости за то что так быстро сдался.

Мана выпустила мою руку. На белой как мел коже остались красные отметины.

Дверь заслонила тощая фигура Зерель. В тонких пальцах блестел гладкий серый ствол пистолета. Квадратное дуло смотрело прямо мне в лоб.

– Не получится, – прошептала ананси, качая тяжелой пушкой. – Гешвистерам нельзя покидать Центр

– Боже! – Никсия вскинула руки к лицу, – Зерелька, ты чего?

– Вам нельзя покидать Центр, – повторила изможденная девушка. – Раз Динь-Динь все еще на Люмене, я должна быть послушной.

Не отводя от нас черное дуло грави- или бозпушки, Зерель подошла к ближайшему монитору.

– Нужно сообщить архонту, – пробормотала ананси. – Я послушная, я не виновата, что вы сбежали из Центра.

Комнату заполнили серые хлопья страха, источаемые в основном аурой Никсии. Сдерживая оголодавшую губку, я медленно вытянул руку.

– Почему ты должна быть послушной? Скажи, Зерель.

Зерель переложила пушку в одну руку.

– Нельзя.

Короткие серые стержни страха сплошь усеяли мою поднятую ладонь. Я не позволил им всосаться под кожу и ужалить меня девчачьим ужасом Никсии.

– Если ты не послушаешься приказов, что тогда, Зерель? – не отставал я. – Тебе или Динь-Динь причинят боль?

На жидких ресницах Зерель вдруг заблестели слезы.

– Его посадят в карцер. Или убьют.

Почти одновременно я, Мана и Никсия вздрогнули.

«Хорошо, сделаю. Только выпустите Стаса из карцера».

– Но если ты нас выдашь, Динь-Динь останется в плену архонта.

Свободной рукой Зерель развернула к себе монитор.

– Все мы пленники, даже архонт.

Худые синие пальцы забегали по сенсорному экрану.

Я велел стержням ужалить Зерель. Словно рой серых пчел воплощенный страх сорвался с моей ладони и всосался в исхудалое тело возлюбленной Динь-Динь. В ее усталое лицо.

Зерель закричала. Из желтых глаз хлынули реки слез, пушка выпала из кулака, колени–палочки подкосились. Мана тут же набросилась на девушку, свалила подножкой на пол.

– Найдите веревки или какие-нибудь тряпки, – велела Мана, заломив локти Зерель за спину. На полу в углу за мониторами нашелся только ворох мятых лифчиков и трусиков. Суперсексуальное белье, подарок Динь-Динь.

Вскоре Зерель, связанная шелковыми трусиками, лежала на животе и плакала. Я вытянул обратно из худой девушки векторы страха. Маленький частокол серых зубочисток покрыл мои плечи.

– Что теперь? – спросила Мана.

– Оставим ее связанной, – сказал я. – Вернемся в Центр, переоденемся, возьмем припасы и убежим. Утром, когда на утренней инъекции нас не найдут, Никсия признается во всем.

– Меня бросят в карцер, – всхлипнула Веснушка.

– Не бросят. Признаешься, что мы угрожали избить тебя и силой потащили к Зерель, – я наклонился к связанной ананси. – Зерель, утром тебя найдут и развяжут.