Питомцы апокалипсиса

Горечь. Воздух пропитался ею и стал тяжелым как танк. Я усмехнулся.

– После наших тренировок я думал, тебе нравится пожестче.

Мана ударила меня – точнее, попыталась. Ее рука сама упала на полпути к моему разбитому лицу.

– Дарсис…это непр…, – бразильянка стремительно обернулась к ананси и сразу оборвала себя. Дарсис стоял к ней спиной и осматривал ствол гравипушки. Он словно не слышал.

– «Сыворотка» ослабнет только к утру, – Дарсис зашагал к зарослям. – Я подстрелю дичи. Достань пока спальные мешки и разведи костер. Придется потерять еще день.

Густая листва скрыла ананси. Мана принялась собирать хворост.

– Он все слышал, – сказал я. – Знаешь, какой цвет у ревности? Темно-синий, почти черный, с алыми разводами…

– Заткнись!

– Развяжи веревки, Мана, – крикнул я. – И через минуту вы останетесь вдвоем. Милуйтесь, радуйтесь. Попробуйте завести детей. Вряд ли у человека с ананси получится, но вдруг вам понравится пытаться. Чего тебе еще надо?

Мана со всей силы бросила опавшую ветку. Острая палка оцарапала мне щеку, прямо возле губы. Я коснулся пореза кончиком языка, липкая соленая кровь жглась.

– Хватит, Мана, – простонал я. – Хватит, нам довольствоваться их заменами.

Мана дернулась назад, волосы упали на ее лицо и закрыли глаза.

– Какими заменами? – тихо сказала она, хотя точно все поняла.

– Коснись моего лица и увидишь, – я засмеялся. – На тренировках ты ведь специально это вытворяла? Валила меня на землю и чуть не тыкалась носом мне в щеку. Так хотелось охватить раздвинутыми ногами неприступного Дарсиса? – смех мой стал лающим, челюсти защелкали. – Ничего, я был не против. Ведь я тоже видел над собой вовсе не тебя.

Все еще смеясь, я затрясся как в припадке, веревки остро впивались в запястья при каждом движении. Мана резко шагнула ко мне и села рядом. Уже не Мана. Ее темное лицо вмиг окрасилось в бледно-голубой цвет, радужки глаз засверкали холодным золотом, зрачки вытянулись. Такое чужое, такое свое лицо.

Тонкая голубая рука поднялась и налепила пластырь на мою разодранную щеку. Миг боли и блаженства. Я заплакал. Мелодичный голос, который не мог звучать в этом глухом лесу, пропел:

– Я все еще вижу только тебя.

Горло сжали тиски.

– Только имя, пожалуйста! – попросил я и зарыдал. – Только скажи мое имя!

«Расчеши мне волосы, белесый мальчик»

«Не называй меня так!»

«Тогда питомец?»

«А-а! Замолкни и не тряси головой, а то расчешу твой рот»

Я умолял ее, пока влажная сверкающая тьма не застелила мне глаза. Не спрятала голубое прекрасное лицо, вместе с лицом деревья, солнце, небо.

Глава 15

Когда с десяток раз я взмок-высох-взмок-высох, когда забитые солью поры моей кожи не могли уже источать влагу, Дарсис наконец разрешил развязать меня. Ананси сам протянул мне флягу с водой и тюбик обеззараживающей мази для царапин. Ни дать ни взять чернокудрая версия бога-целителя, красавчика Аполлона. Над потухшим костром коптилась последняя из трех подстреленных Дарсисом птиц – остатки пропущенного мной завтрака. Почти не разжевывая, я проглотил сочное обжигающе горячее мясо. Глаза застелила дымка сладкой неги, мешок желудка обтянул теплый груз. Я захотел засунуть пальцы глубоко себе в рот. Черт побери, так наслаждаться подачками этого садиста! Сдурел?

Солнце почти достигло зенита, когда Дарсис повел нас вглубь леса. До кромешной темноты мы пробирались по лощинам и оврагам, натыкались на мелкие ручьи с каменистыми руслами, которые пересекали босиком вброд. Пока боролись с холодными потоками, гладкая галька на дне скользила под подошвами. Между пальцев ног застревали речные ракушки.

К первой ночи я едва поспевал за ананси и Маной, борясь с усталыми избитыми конечностями. Давно ушел подходящий момент, чтобы упрекать Ману в лишней болтливости и оспаривать главенство Дарсиса. Сам-то я уже немало наболтал. Еще и задерживал эту неутомимую парочку.

Дарсис не сверял дорогу ни с устройствами навигации, ни с распечатками карт. Даже на солнце в редких просветах листьев медово-желтые глаза с длинными как гусеницы зрачками почти не поднимал. Просто гнал меня и Ману сквозь те или те дебри, все.

Я врубил кнопку «нитро» и поравнялся с Дарсисом.

Вопросик, командир!

Потом, отмахнулся ананси, перепрыгивая через груду валежника.

– Унголы за этим лесом? – напрямик спросил я. Дарсис хмыкнул.

– Нет.

– Что же?

– Роща тяждеревьев, дальше Вихревый лес, за ним степь дикарей ллотов, за ней Седые равнины, – бросил Дарсис. – Вот там унголы, умник.

От такого удара по дых я враз отстал и дальше топал в хвосте.

Спать мы устроились на прогалине в дальнем склоне широкой долины. Дарсис разжег костер газовой горелкой. Над головами сияли звезды, когда-то навсегда покинувшие Адастру. Как и я. Восток больше не звал меня. «Сыворотка» либо ослабла, либо давно вышла вместе с потом. К тому же я понятия не имел, где он, восток.

– Нас не могут вернуть в Центр так же, как меня с Маной похитили с Земли? – спросил я, закутываясь в зеленый плащ унгола. Лежа в спальнике у костра Мана захихикала.

– Перед тем как сбегать, кому-то не мешало подучить матчасть.

– Извини, не к кому было обратиться. Я ведь не сговаривался с местным пришельцем скрытно от друзей.

Здоровая коряга вылетела из темноты и хлопнула меня ниже спины. По самой, мать ее, бунде.

– Эй, полегче! – вскрикнул я. – Если что, сюда не вызвать неотложку.

– Не волнуйся. Если что, тебе нужно будет сразу в морг, – с акульей сердечностью откликнулась Мана.

Острые черные векторы-колья сплошь утыкали светлое пятнышко земли у костра. Я с головой спрятался от злобы Маны под одеяло.

– Умник, так ты хочешь узнать что-то полезное?

Это Дарсис. Даже сквозь плотную теплую ткань просвечиваются яростные алые всполохи его ревности. Ребята! Если я и катет вашего любовного треугольника, то только для того чтобы укатить на нем подальше от Гертена.

А ведь и Мане второй день не вкалывают «сыворотку». Этого боится Дарсис? Что Мана сорвет с него погоны ми амор? Что чернобрового ананси разжалуют до звания «ми импарта» – «мне пофиг»?

Я все же рискнул высунуться наружу.

– Дарсис, Свет не может нас отправить в Центр?