Питомцы апокалипсиса

После тысяч разных стволов, тонких, как талия балерины, и широких, как горы, ритм моего дыхания сбился. Мои ладони опухли как баклажаны. Мои ступни легко летели выше головы. Колени болтались как на шарнирах. Сердце рвалось из грудной клетки наружу.

Ты раздвигаешь заросли между деревьями, используешь сучья и ветви как ступени, перекатываешься через свалку шершавых стволов и тычешься носом в каменную кору новой преграды. Снова и снова.

Двухтысячная по счету баррикада – и глаза твои уже не различают красок. Небо, стволы, земля вокруг – разных оттенков серого. У всего спектра эмоций сейчас только один серый цвет. Стыдись, кайфуй, страдай, бойся – без разницы. Победит в премьер-лиге любимая хоккейная команда или нет – все одно. Все серое.

Трехтысячный барьер – и ты уже не контролируешь процесс мышления. Беспризорные мысли вытворяют что им вздумается.

Твоя мать давно умерла в больнице. Но ничего, теперь цвет боли – серый.

Твой отец, рэмбо с голливудской улыбкой и квадратным подбородком, давно погиб, сражаясь за Родину, заваленный сотнями тел мертвых врагов. А сейчас, наверное, сидит в кабаке и пьет пиво. Или ведет на футбол нового сына.

Серый – цвет зависти.

Взобравшись на очередную живую плотину, ты чувствуешь себя покорителем Эвереста. Человеком-пауком на факеле Статуи Свободы.

Но только сползи вниз, ощути прохладную тень новой громадной стены, нового Эвереста – и ты червяк. Жвачка на ботинке. Такова теория антиэволюции. Таково серое разочарование.

Пятитысячная стена – и потные волосы ползущей выше Маны липнут к ее шее и спине, как жидкие водоросли. Соленые капли стекают с взмыленных черных кудряшек и падают прямо тебе на лицо.

Но ты не злишься. И не грустишь. Осталось только серое «пофигу».

На шеститысячном стволе ты застываешь и ищешь ЕЕ. Ты не помнишь кого, но ты ищешь. Но нельзя прийти к тому, от чего бежишь. И ты снова антиэволюционируешь.

Подъем. Спуск. Подъем. Спуск. Груды стволов расступаются. Все трое вы падаете в траву и тяжело дышите.

Наконец одна из вас поднимает голову, оглядывается и говорит:

– Снова лес.

Второй из вас отвечает:

– Вихревой лес.

Третий из вас – это ты, – глядит на темнеющее небо с булавками-огоньками и говорит:

– Лес звезд.

Глава 16

В ушах звенело. Через две трубки в носу воздух поступал тонкими струйками. Крошечными порциями жизни.

Я столько испытала. Горела в термокамерах. Задыхалась в барокамерах. Сходила с ума в глухих, отсеченных от мира света и звуков сурдокамерах. Осталось последнее испытание.

Усталость, боль, горечь рассыпались на цвета. Цвета – на слова. Слова – на крупицы усталости, боли, горечи…

Глупый, равнодушный человек, ты оставил меня только с одной коробкой рыбьего корма. Где его брать?

Ладони стиснули две одинаковые гладкие ручки. Штурвал?

Больше Юлирель ничего не может сделать для тебя. Только снова терпеть.

Зверские тиски сжали тело. Мышцы, кости, череп, каждую клетку, каждый атом, каждую мысль.

Ты, урод такой. Ты только попробуй не убраться на свою Землю.

Ночь утонула в перегрузках, в трясках. В кошмарах.

Проснулись мы от холода и сырости под корявыми лохматыми пушинниками. За лесом уже светало. Меж стволов блестела черная жижа трясины. Над утренней дымкой исчезали бледные тени звезд. Где-то там сияла умирающая Т Игрил Вериате. Где-то там металась Юля?

Я смотрел в небо и шептал: неужели я по правде Юлю… нет! Все – дурацкая «сыворотка». Ладонь Маны шлепнула меня по затылку.

– Хватит бормотать как старик.

Чтобы не терять времени, костер не разводили. Жевали стылое консервное мясо, параллельно слушая Дарсиса.

– Вихревой лес – самое непредсказуемое место на материке. И одно из самых опасных.

– Из-за болот? – спросил я.

Дарсис бросил пустую консервную банку в трясину между деревьями. Круглая жестянка со звоном покатилась по черной жиже, словно по каменному плату.

Я хмыкнул: опять эта ваша гравитация.

– Именно, умник: опасность создает гравитация, не болота. Лес усеян гравитационными вихрями. Мы пойдем сквозь временные петли.

– А нельзя просто сесть на электричку до Седых равнин?

Дарсис проигнорировал мое идеальное в своей простоте предложение:

– Степь ллотов с двух сторон зажата между горными грядами. Вихревой лес полумесяцем огибает ее от отрогов к отрогам. Он – естественная защита унголов и причина, почему враги ананси еще дышат.

Я только губы скривил. Не доходило до меня, как камни-летуны и тяжеловесные деревья годятся на роль супербарьера.

– Гравитационная аномалия на Люмене – не просто парящие скалы и десятитонные деревья, – желтоглазый всезнайка словно читал мысли. – Гравиполя Света искривляют всю пространственно-временную ткань на планете. Тяжелые вещества превращаются в невесомые, текучие – в твердые, – Дарсис кивнул на трясину. – В Вихревом лесе то же самое происходит и со временем.

– Да мы что, в прошлое отправимся? – взбрыкнулся я.

Дарсис поднялся и отряхнул штаны от сора и листьев.

– Наоборот – прошлое придет к нам.

Ботинки глухо стучали по каменной трясине. Жрали кровь комары, летели следом черным шлейфом, мы с Маной активно почесывались, только Дарсис не обращал внимания, кося на плотные заросли прищуренными медовыми глазами. Шли мы осторожно, чуть ли не от дерева к дереву.

В правом ухе чесалось от неудобной затычки – презент Дарсиса. У Маны сквозь смольные кудри белел такой же наушник. Стоило коснуться мочки уха, и женский сексуальный голос переводил только что услышанные слова из языка любого народа Люмена. Гугл-переводчик отдыхает.

Где-то заверещал пискун – осторожная птица вроде сороки. Не оборачиваясь, Дарсис коротко махнул, и я с Маной полезли за нашим великим командиром в заросли. Тихо-тихо прокрались к просвету и залегли в кустах напротив еще одного природного тракта из черной трясины.

Вдалеке на склоне реяли зеленые плащи. Пятеро высоких унголов быстро поднимались по твердому болоту. Белые аксамитовые повязки сверкали поверх темных походных костюмов в фэшн-стиле Дарсиса.