Питомцы апокалипсиса

Дарсис-старший вздрогнул. Рука с бозпушкой опустилась медленно-медленно, будто металлический кран с грузом. Младший Дарсис еще раз хмыкнул.

Я не выдержал.

– Еще раз так сделаешь, и взмылю твою цветастую шею.

– Чего такие все нервные? – поднял бровь мелкий паршивец. – Мишабе суждено было умереть в этой петле.

– А в какой петле мне суждено надрать твою бунду? – зарычал я. – Уважай мертвых, сопляк.

Мелкий головорез молча нацелил на меня бозпушку, и его голубой палец на спуске не дрожал. Мана сказала:

– Убирайся, – бразильянка протянула Дарсису-младшему его гравипушку. – Пожалуйста.

Сопляк поджал губы, затем схватил оружие и бросился в заросли.

Когда мы покинули окраину чащи, грязная лужа возле обезглавленного тела все так же источала запах жженого сахара.

Глава 18

Еще совсем недавно, в век беззаботного рабства, я наполнял ванну для Юли. Только повернул краны, как она оперлась рукой о мою согнутую спину и плюхнулась в воду. Моя рубашка намокла от теплых брызг.

– Горячее, Стас. Еще горячее.

Она села, прижав голые колени к голой груди. Вода едва достала ей по щиколотки. Я схватил с полки пластиковый флакон и вылил вниз. Весь без остатка. Над водной поверхностью вмиг распухло мегапушистое одеяло белой пены и полезло через края ванны. В мыльной лавине Юля исчезла до самых глаз, как захлопывается при падении книжка с яркими иллюстрациями.

– Пф-ф, – Юля мотнула головой, сплюнула мыло. – Зачем это?

– Какая же ванна без пены? – я постучал ладонью по дну флакона, вытряхивая остатки на все еще видимые участки горячей и мокрой кожи. – Расслабиться не выйдет.

– Она щекочет, – Юля потянулась рукой между коленей. Прежде чем голубые пальцы воткнулись в белые пористые холмы и соскребли их, я рванулся и всунул Юле в руку желтого утенка.

Кря-я-я! – пискнула резиновая игрушка. Юля молча ткнула ею мне в нос.

– Утка – чтобы ты не скучала.

Я отодвинулся и закинул в ванну еще ворох резиновых игрушек – туда, где подтаяла пена на бедрах Юли.

– А эти?

– А эти – чтобы не скучала утка.

Рука Юли сжимала и разжимала утку – кря-кря-кря.

– Похоже, ей весело, – Юля пододвинулась к шумящей струе из крана. – Хочу горячую.

Ее мокрая спина, у самой талии лишь слегка обернутая пеной, наклонилась передо мной.

– Замри!

Я горстями перекинул плавающую без дела пену Юле на плечи и ниже.

– Оп-п. А то не расслабишься.

Потом я зажег ароматическую свечу. Потом выключил свет – полумрак скрыл то, что оставила пена. Только желтые глаза отсвечивали крошечное пламя.

Всего только мое мнение, – сказала Юля, – но мне казалось, принять ванну – значит просто смыть грязь, в смысле ничего особенного.

Юля повернула кран горячей воды. От повалившего пара защипало в глазах.

Всего только мое наблюдение, но как только мне стукнуло тринадцать, я не мог ни просто смыть грязь с Юли, ни просто одеть, ни просто поднять ее с кровати. Для меня стало просто находиться с ней рядом ни черта не просто. Как тут расслабишься? Разве что только с помощью тяжелых наркотиков. А где их взять?

Я сказал:

– Это показывает только, что тебя совсем запахали на том флаере. Чтобы хорошо работать, надо правильно отдыхать. Это как религиозный обряд. Неправильно Богу помолишься – и жди Великий потоп. Принимать ванну с пеной и желтой уткой – священно.

Юля только утку посжимала: кря-кря. Все ананси были атеистами и не заморачивались религиями с молитвами.

– Как мыться, если ничего не видно?

– Я знал, что так будет! Вечно придираешься ко всему, что я делаю для тебя. Нельзя хоть раз сказать «спасибо»? Хоть раз!

Тут губку в черепе защипало, я ощутил жар в теле Юли. Жар распахнутой духовки. Жар свеженакатанного асфальта.

Я бросился нащупывать кран. Струя кипятка ошпарила руку.

– Твою мать! – зудящими пальцами закрыл винт горячей воды. Дернул винт холодной. – Вставай, ты, дура глупая! Сваришься, бестолковая!

– Ничего, в термокамере жарче.

Замахал руками. Схватить за уши, волосы, выдернуть из кипящего котла – но нет, не цеплялась мокрая прядь, не попадалась распаренная кожа. Только булькало в темноте рядом. Уворачивалась что ли?

Ткнуло в руку что-то скользкое, гладкое, словно резина или пластик. Я сжал пальцы, рванул на себя.

Кря-я-я!

Отбросив чертову утку, врубил свет. Голова Юли торчала над дымящей пеной в стороне, где раньше лежали ее ноги. Ее волосы и пот скапливались в ложбинках над ключицами. Юля откинулась назад, закрыв глаза.

Я потянулся к ней.

– Не надо, – она приоткрыла один глаз, прищурилась на мою покрасневшую руку. – Иначе нырну.

– Сдурела?

– Если рыцарь неправильно спасет принцессу, не рискнет своей жизнью, то не женится на ней, – сказала она. – Это как религиозный обряд.

– Принцессу?

– Так же ты с Мануэлой и другими землянами называете меня? Принцесса-инопланетянка? Тогда ты, значит – мой рыцарь, который вызволит ее высочество из морской пучины.