Питомцы апокалипсиса

Мой глаз задергался. Зря я приносил домой книжки из библиотеки «Диснейленда». Особенно фэнтези-сказки.

– Это дурацкий стереотип. Дай вытащу тебя.

А Юля бросила:

– Попробуй.

И нырнула под хлопья пены. Я кинулся за ней, руки сразу обварились. Задушил плач и вопли. И дернул Юлю. Дернул Юлю. Ква-а-а! – не Юлю – драную резиновую лягушку.

Я упал на колени перед ванной и схватил под водой что-то длинное и мягкое. Точно Юля. Она отбила мои ладони.

«Если рыцарь… не рискнет своей жизнью…».

Ах, драмы захотела? Обоим свариться у себя в ванне, как последние кретины?

Я перепрыгнул через белый акриловый борт. Накинулся на Юлю, сдавил ее мокрые, горячие голубые бедра и грудь – чтобы не выскользнула как селедка. На всякий завернул ей правую руку за спину. Перевалился вместе с ней обратно через борт.

Шероховатый кафель пола ударил меня по зубам. Хрипя в узор на голубой плитке, я судорожно затрясся. Кожа горела, будто в нее вкололи криптонитовый раствор.

– Я тебя сделал… – хрипел. – Сучка, я тебя спас и сделал…

Юля, вся в лиловых ожогах, поднялась к крану. В уши ударил шум льющейся воды. Ох, только не снова.

Юля схватила меня за шиворот мокрой рубашки и перекинула в ванну. Ледяная струя ударила в глаза, свежесть растеклась по лицу, заскользила дальше вдоль шеи.

Я развалился по всей длине ванны, пыхтя. Мягкие потоки ласкали горевшее тело. Сил не было втащить Юлю сюда, ко мне, в холодно-пенистый рай. Она сидела на борту и смотрела вниз. Лиловые волдыри распухали и кровоточили по всей ее коже.

– Никакой ты не мой рыцарь, всего лишь питомец, – сказала моя хозяйка. – Слабый, беспомощный человек. Запомни. И вспомни, прежде чем снова ринешься меня спасать. Иначе только умрешь.

Она перекинула через борт левую ногу, кровоточащие пальцы коснулись воды. Качнулись. По ровной глади разбежались круги, пена попала мне в рот. Я закашлялся.

– Не строй из себя героя, глупый человек. Никогда. Веселись как другие земляне. Катайся на аттракционах, развлекайся с женскими особями своего вида – мне все равно. Ясно?

Тогда, сплевывая мыло, я не думал, что, возможно, Юле уже сообщили: она улетит на орбиту до того, как пройдет ее гормональная дисфункция. Не думал, что, возможно, Юля пыталась садистко-мазахистким уроком уберечь меня от своего отца.

В конце концов, я все равно выбрал слинять от нее.

Юля велела фабрикоиду вызвать санитаров. Вскоре нас укатили на тележках в инкубаторий. К следующему дню от ожогов не осталось даже отметин на коже. Только воспоминание.

Сук трещал под рукой, я висел на нем, оглушенный рвущим барабанные перепонки лаем. Висел, болтал ботинками в воздухе – в метре от пасти дьяволка. Зверь ревел, вставал на задние лапы. Когти передних лап сдирали кору с подножия ствола. Между клыками-кинжалами стекали ручьи салатовых слюней.

Век беззаботного рабства…блин, не такой уж ты был паршивый.

Мана и Дарсис сидели на ветвях выше. Мана схватила меня за руку и втянула к себе в густую листву. Ветка на нижнем суке зацепила шнурок на моем правом ботинке. Затрещала согнутая древесина. Шнурок натянулся и лопнул – и сук тоже.

Я прижал пальцы ноги к голени, чтобы не слетел ботинок. Пропала обувь в диких землях – пропал сам.

Дьяволк поймал упавший сук в зубы и раскрошил его тремя прикусами. Глаза зверя отсвечивали алым в тени костяных рогов.

Погиб отряд Мишабы, и солнце еще три раза пронеслось над Вихревым лесом до того, как мы выбрались к бескрайним плоскогорьям ллотов. Почва стала глинистой и такой мягкой, что продавливалась под подошвой. Высокие травы щекотали подмышки. Жаркий сухой ветер доносил жужжание шмелей.

Когда удавалось, мы двигались под сенью редких лесных полос – низкорослые деревья росли в долинах у полувысохших ручьев. На опушке такой полосы я и увидел дьяволка.

Выше мула, крупнее любого пса, любого волка, любого льва, рыжий зверь несся на нас сквозь рассветные сумерки. Клубы пыли, выбитые из-под лап, стелились за лохматой спиной дымчатыми крыльями размахом с саму степь. Словно вилы, три прямых рога торчали изо лба.

– Что за?.. – я обернулся к Дарсису и Мане. В густой траве валялись брошенные рюкзаки. Поискал взглядом, прежде чем увидел, как моя парочка лихо карабкается на дерево. Мана махнула мне рукой. М-да. Вот тебе и Красный убийца сотен, и бесстрашная валькирия.

На верхушке дерева я подогнул под себя ногу с болтающимся ботинком. Дарсис вынул из кобуры бозпушку.

– Не надо, – сказал я. Ананси навел оружие на рычащего зверя. Я ударил ладонью по треугольному дулу.

Дарсис скривил губы.

– Знай место, умник.

– Хватит с меня грязных луж!

– Согласен, – ствол слегка дернулся, будто само по себе, но теперь черное бездонное дуло целилось в мои руки, стиснувшие ветви. – Чего тебе не хватает – так тесно пообщаться с псиной внизу. Устроить свидание?

Я вздрогнул больше от удивления: Дарсис впервые пошутил на моей памяти. Он ведь пошутил?

– Минуту, – я глянул на Ману. – Дайте одну минуту.

Мана сжала плечо ананси и тихо сказала: «Дарсис». Тот хмыкнул, но смертопушку опустил.

Я плотно прижался к стволу, в коре отдавался стук моего колотящегося сердца. Пульс, наверное, зашкаливал за сотню. Серые хлопья страха стекали из пор моей кожи, медленно спускались на траву и холку зверя. Сейчас он, мой страх, – моя двустволка. Моя страхпушка.

Взмахнул рукой, запустил серую переливающуюся пулю прямо в разинутую пасть зверя.

Дьяволк заскулил и понесся прочь из-под тени рощи. Солнечный свет заиграл на рыжей шкуре.

Мы спустились с дерева. Дарсис не убирал бозпушку, стоял и глядел на удирающего монстра.

– Умник, – процедил он сквозь зубы. – На сколько лиг хватит твоей трусости?

Мои поджилки все еще тряслись, и я сказал:

– До самой Адастры.

Бразильянка делала вид, что разглядывает рыжую точку среди высохших трав.

– Это был наш секрет, – только сказал я. Глаза защипало. – Твой и мой.

Щеки Маны побагровели. Ее защитная реакция – всегда орать. И она заорала:

– Сам-то! Разве не рассказал Юле?

Я был очень тихим: