Питомцы апокалипсиса

Мана вскочила с корточек, сжимая правый кулак.

– Стас!

– Мана, мы уже убили пятерых унголов! – закричал я. – Плевать, что технически они погибли три года назад. Я шел говорить с унголами, просить помощи, а вместо этого приведу к ним массового головореза? Убийцу их жен и детей? Нас повесят на первом же торчатнике.

– Не повесят! У Дарсиса есть план…

– Если мы мирно придем в Седые равнины, законы унголов не разрешат нас казнить, – сказал Дарсис. – Только судить поединком богов.

– Отлично, – прошипел я. – Перебьешь всех унголов по одному? Зато по закону!

– Не всех. Только одного противника. Победа докажет мою честность в глазах их богов. Повторно вызвать меня не смогут еще год.

– Но одного-то все равно убьешь? Лучше я сам тебя придушу.

Рука Дарсиса сразу потянулась к кобуре.

– Ага, давай смелее, – сказал я. – А ночью жди в гости в своих кошмарах.

Дарсис опустил руку и отвернулся. Все трое мы глядели на иссушенные стебли под ногами и молчали. Ждали слова Маны. Наконец она сказала:

– Отойдем, Стас.

В глубине чахлой рощи я волочил ботинок за Маной и не отрывал взгляда от ее стиснутого кулака.

– Мана, нужно решить…

– Да, но вовсе не то, что тебе кажется, – Мана обернулась. – Нужно решить, пойдешь ли ты с нами.

Я уставился на нее разинув рот – кретин кретином.

– «Сыворотка»! Это все чертова «сыворотка»!

Мана покачала головой.

– Какой же ступидо, тупой, – она смотрела на далекую фигуру ананси между тонкими стволами. – Уже больше недели нет никакой «сыворотки». Только мы сами.

– Может и так. Но в самом начале чувства к нему в тебя занесли инъекцией. Господи, Мана, шесть лет каждый день в твои вены вкалывали приворотное зелье! Без следа такое не проходит!

– Плевать, что это за химия – залетная или выработанная моими надпочечниками. Я люблю его, понимаешь? Люблю, люблю, люблю!

В груди что-то глухо упало. Меня затошнило. Я оперся спиной о корявое деревце. Почему? Что со мной?

– Хочу, чтобы ты знал. Я пошла в поход в первую очередь не спасать Динь-Динь. И уж точно не ради возвращения в Сальвадор.

– Но твоя семья бедствует в трущобах, разве нет? Как же твоя эво, бабушка? Как же твоя мама?

– Как же мой отец, да, Стас? – Мана засучила правый рукав. Белесые изгибы шрамов выглянули наружу. – Когда я его последний раз видела, он достал складной нож и исполосовал мне руки. Сказал заплетающимся от текилы языком, красивым темнокожим девочкам лучше не жить на этом свете. Он бы и лицо мне разукрасил. Но эво как раз позвала на ужин – приготовила его любимые свино-курино-говяжьи шураско. Моя мать тайком бросила в меня пачку бинтов и велела спрятаться.

Приступ тошноты не проходил. А Мана сказала:

– Как послушная дочь, я на совесть выполнила материнское поручение. Спряталась на противоположной окраине города и больше не видела ни эво, ни маму. Ни отца, слава Санта Марии. Рылась в баках, побиралась, воровала. А потом вдруг оказалась на Люмене. Архонт Гертен взял меня за руку и отвел к Дарсису.

Рвота подступила до передних зубов. Я проглотил ее и закашлялся. Мана подошла и похлопала меня по спине. Правый ее кулак все еще что-то сжимал.

– В первую очередь я пошла с тобой, чтобы всегда быть рядом с Дарсисом. У меня нет ни семьи, ни друзей. Только – он. И пусть.

Я выпрямился. Мана щурилась на мое лицо.

– Вытри рот.

Я вытер. Сказал:

– Пойдем втроем – погибнут унголы. Один точно – если поединок богов не фантазия твоего идола.

Мана покачала головой, спустила рукав и провела шероховатой тканью по моему подбородку.

– Не факт. Дарсис что-нибудь придумает, – она сама в это не верила, я видел. Она готова была спалить всю планету, лишь бы надменный говнюк почесал ее за ушком. Мы и правда превратились в послушных псов. В слабых, услужливых питомцев.

– Не факт, – согласился я. – Может наоборот: умрет твой Дарсис.

Темно-карие глаза буравили меня взглядом. Бронзовая рука снова поднялась, кончики пальцев подтерли уголки моих губ. Талия Маны согнулась, чтобы вытереть пальцы о траву. Копна черных завитушек накрыло смуглое лицо.

Вот на что следует давить – на драгоценную жизнь этого ассасина.

– Однажды Юля вздумала свариться в ванне с кипятком, – сказал я. – Она не хотела вылезать, упорно ныряла. Чтобы ее спасти, я дрался с ней. Мана, сейчас Дарсис не отличается от Юли. Он нацелился в самый центр кипящего котла. В Седых равнинах нет инкубатора.

Полдекады назад ради того, что осталось от моей семьи, ради Лены – и ради себя – я предал свой закон, свое кредо: Юля должна выжить.

– Воля Дарсиса – закон для меня.

Но принципы Маны не изменились.

Запрокинув голову, перебросив кудрявый вьющийся водопад за спину, Мана выпрямилась.

– Если бы даже он решил погибнуть, все равно, – она пожала плечами. – Я просто умру вместе с ним.

Черт! Все не закончится так.

– Нет, – сказал я. – Никто больше не умрет. Ни унголы, ни ты, ни твой серийный убийца.

Никто. Только Юля.

Я сказал:

– Ясно?

– То есть ты идешь с нами?