Питомцы апокалипсиса

Гигантская тьма сжалась до узкой каморки. Серые стены, слабый дрожащий свет над койкой. На стекле низкого круглого окошка зияли глубокие царапины.

На полу в ореоле красно-черных векторов лежала она. Ее губы, потрескавшиеся и искусанные, кричали. Ни звука. Юля хлопала ртом, как рыбка на осколках разбитого ею аквариума.

Вот оно, повторение пройденного. Вот он, ад.

Дрожащей рукой Юля вцепилась в окошко. Ее ладонь раскрылась, подранные пальцы идеально подошли к пяти длинным бороздам на толстом стекле.

Я поднял бестелесные руки и взял Юлю за виски. И мы безмолвно закричали вместе.

Когда красное-черное пламя, эта всю жизнь терзающая нас агония, затухло, я увидел отражение пустой комнаты в ее узких зрачках.

– Это и вправду ты…

Уголки ее губ слегка поднялись.

«Вправду я…»

Немые мысли-слова. Я слышал их всем призрачным существом.

– Здесь тихо. Очень тихо.

Она села на койку, тонкие руки упали на колени, как стебли обрубленной лианы.

«В камере звук не отражается. Совсем. Отец говорил, самый сильный землянин сможет пробыть здесь только тридцать минут. Дольше – сойдет с ума».

– Сколько ты здесь?

Она мешкала, но мысль спрятать от меня не вышло:

«Три дня, – на ее лбу прорезалась морщинка. – Как же там рыбка без меня?»

Я стиснул призрачные кулаки.

– Ублюдок! Так издеваться над дочерью, – это я, конечно, о Гертене. – Юля, я нашел твой приемник. Как только вернусь, отправлю сигнал. Слышишь?

Юля покачала головой. Алый отблеск плясал в черных прядях волос.

«Глупый человек, в безэховой камере нельзя слышать. Звук не отражается, помнишь?»

– Как же мы разговариваем? Что ли чувствуем мысли друг друга?

«Видимо».

– Значит, почувствуй. Примешь сигнал – сразу лети! Садись в свой дурацкий флаер и лети ко мне!

«Нет».

– Не глупи, Юля. Конечно, я – никто, пустое место, питомец. Но послушайся меня только один единственный раз, и можешь дальше упираться, командовать мно…

«Не могу, – острый подбородок дернулся как от удара. – Не могу больше командовать тобой. Ты больше не мой питомец, разве не понятно? Уходи».

– Но…

Ее лицо превратилось в мертвую личину, как у человека, который собрался убить часть себя. Отрезать собственную руку по локоть, или вырвать глаза, или содрать кожу с лица. Уголки губ опустились. Весь лоб исказился в морщинах, будто она сдерживала поток мыслей и чувств.

«Найди наконец в себе мужество жить, как решил. Наши пути разошлись. Точка. Если тебе хватит глупости отправить сигнал – я передам координаты отцу. Тебя схватят, ты снова станешь собачкой ананси. Так что я согласна: отправляй сигнал и возвращайся в ничтожные прислужники, глупый человек. А прямо сейчас уходи».

Мое сердце рухнуло в колени. Воронка космоса вновь накрыла меня куполом. Тени поглотили дрожащий свет лампы.

Вернувшись, я свернулся калачиком на склоне холма. На моей ладони по-прежнему лежала жестянка с открытым колпачком.

Из-за вершины холма послышался голос Маны:

– Стас! Стас! Куда ты пропал? Сегодня ужинаем – Дарсис подстрелил дрофа. В полной темноте почти, представляешь?

Я не удивился. После того, как Дарсис сказал, что убивал женщин и детей, он больше ничем не мог меня удивить.

С озера повеяло холодным воздухом. Я вздохнул полной грудью и большим пальцем защелкнул кнопку колпачком.

Мне все мерещилось, что перед тем, как я исчез из безэховой камеры, Юля подумала: не уходи.

Глава 20

На следующий день, пока мы двигались вверх по течению притоки, я все пытался испробовать новые телепатические силы на Дарсисе с Маной. Пялился на них до тех пор, пока не чувствовал, что голова вот-вот взорвется. Но нет, я точно не был внебрачным сыном Джины Грей или вулканца Спока. С дуэтом ассасин – валькирия никак не выходило создать мысленный контакт, как с Юлей. Дарсис ощутил мой настырный взгляд, бросил:

– Скажи кое-что, умник. Всего одну вещь.

– А?

– Тебя пристрелить?

Я хмыкнул. Забавный все-таки парень, этот убийца сотен. Мана молча смотрела себе под ноги. Короче, веселились, как могли.

Заросли на побережье реки густели, превращались в тонкую нитку светлого леса посреди полотна желтых трав. Иногда мы сползали по откосам холмов в странные глубокие овраги. По их накрытому тенью высоких склонов дну стелился густо-серый туман не выше коленей. Первый раз увидев туман, я вступил в сизые клубы и не смог сдвинуться с места. Завяз как в зыбучих песках. Плотная дымка поднималась по штанам вверх.

– А с туманом-то что не так?

– Не туман, газ. С изменчивой молекулярной массой, – Дарсис отошел от кромки колышущейся пелены на два шага. – Его выделяют грибы Пахучники, которые растут на дне оврагов. Спустившиеся в овраг животные застревают в газе, который при движении в нем тяжелеет как грунт. Тела со временем разлагаются, и грибы всасывают готовую органику.

– Грибы-мутанты? Боюсь узнать, что еще за чудищ насоздавал ваш Свет, – я протянул руку. – Ну же вытащите меня.

Дарсис брезгливо посмотрел на мою руку и попросил у Маны гравипушку. Пара выстрелов – и серые клубы разбросало к склонам по бокам. До конца оврага обнажилась голая прибитая земля, кое-где маячили широкие коричневые шляпки. Узнавать, съедобны ли монструозные маслята, мне не хотелось. Когда мы прошли насквозь овраг и поднялись, пробоина позади затянулась новыми сизыми волнами.

На следующий день река раздалась в стороны. Лес на берегу стал гуще, в самой его середине изредка попадались широкие открытые поляны. Тогда сквозь ширму стволов и листвы я увидел пучки векторов. Слабые, почти бесцветные.

– Ареопы, – сказал я. – Впереди где-то в пятистах метрах.

– Ллоты, – уверенно сказал Дарсис, не останавливаясь.