Багдад до востребования

– Завтракают? Понятия не имею! – отрезала Сюзанн, словно выбрасывая забрало. Подхватив столовый прибор, нацелилась на остатки омлета.

Пришелец недоуменно повел головой, передавая: чем же я обидел? Но тут же, как ни в чем не бывало, заглянул за стойку бара, нечто ища. Чуть позже стал всматриваться в дальний зал, отгороженный за ненадобностью рядом столов.

Тут из ведущего на кухню коридора донесся глухой стук – у повара или официанта что-то опрокинулось. Пришелец встрепенулся, надо полагать, обнаружив важный источник информации. Сделал даже в сторону кухни робкий шаг, но остановился.

– Вы спрашивали серьезно или так хитро знакомитесь? – приоткрыв забрало, высунула свой острый язычок Сюзанн.

Брови пришельца вздернулись. Казалось, после недавней отповеди вновь услышать голос склочницы он не ожидал. Формально пожал плечами, будто увиливая от контакта: дескать, и того, что было, достаточно. Перевел взгляд на струящий аппетитные запахи коридор.

– Если вы впрямь намерены завтракать, – миролюбиво продолжила Сюзанн, – запаситесь терпением. Не дозваться их. Так что пока могу угостить кофе, присаживайтесь.

Туманных корней визитер задумался. При этом характер потуг подсказывал, что проблема не в выборе, а в понимании чужого языка. Скорее всего, он тщится вникнуть в послание, понятое им не до конца.

– Да вы не стесняйтесь, – кокетливо поманив ладошкой, развивала инициативу Сюзанн, – не то время сегодня…

Пришелец тоскливо взглянул на коридор и нехотя потопал к пробавляющейся то широкими жестами, то сепаратизмом особе.

– Спасибо за приглашение, но не хотелось бы беспокоить. Приятного аппетита, – объявил он, сблизившись. Куда деть руки, да и самого себя пришелец явно не знал.

– Собственно, ничего из разряда «мужчина-женщина», если это вас беспокоит, – возразила Сюзанн. – Я – журналистка, хотелось бы взять интервью…

Какое-то время пришелец нечто в уме состыковывал, казалось, борясь с искушением – уйти или все-таки принять приглашение. В итоге остановился на промежуточном решении – прощупать почву:

– Я вас правильно понял «взять интервью»?

Не поворачивая головы (пришелец стоял сбоку) Сюзанн рассеянно кивнула.

– Но, позвольте, вы даже не знаете, кто я такой! – изумился пришлый.

– Вами бы заинтересовался самый заурядный репортер… – ответствовала загадками Сюзанн.

– С чего бы?

– Хотя бы потому, что последний иностранец покинул Ирак две недели назад. А вы, сдается мне, прибыли только что… – Сюзанн бросила на собеседника быстрый, но испытывающий взгляд. – И, простите, сколько еще маячить?! Не надоело?! Вы не похожи на человека дурных манер…

В полном отрешении пришелец уселся. Не успел он пристроить руки, как увидел стоящую перед собой чашку с арабским пахучим кофе. Поначалу недоуменно уставился, но в конце концов протянул руку. Схватился большим пальцем за дужку, чуть придвинул. Не приподымая, повертел.

– Пейте-пейте и берите тост, – подбадривала то ли скромника, то ли поперхнувшегося каким-то комплексом Сюзанн.

– С удовольствием! – Оживившись, сосед подхватил чашку. – Да и отказать такой даме может только круглый идиот…

– У вас странный английский: слишком литературный для самоучки, зато совершенно оторванный от живого языка… – тихой сапой раскапывала генеалогическое древо Сюзанн, пропустив мимо ушей комплимент.

Кандидат на интервью вновь смешался, будто натолкнувшись на некое табу. Казалось, боится пересечься с Сюзанн взглядом, притом что само соседство ему не в тягость. Скорее, наоборот. Наконец он отважился взглянуть на интервьюера, но тут прозвучало:

– Это вы, мистер Тализин? – Вышедший из кухни официант стремительно приближался.

– Да, – по-арабски подтвердил пришелец, побудив Сюзанн оторваться от кофе.

– Не знал, что вы здесь. Немедленно обслужу, – следовала карте пансиона обслуга.

Талызин сделал еще глоток, поставил чашку на стол и лишь затем откликнулся:

– Не утруждайте себя, я уже позавтракал. Лучше ленч подайте вовремя, буду в два.

– Куда подать завтрак? – уточнял официант, сообщение гостя прослушав или не разобрав.

Талызин встал на ноги, с легким раздражением поглядывая то на Сюзанн, то на обслугу. Интервьюер допивала кофе, казалось, уйдя в себя и позабыв о своих недавних реверансах. Между тем Талызин, не в пример прежней скованности, откровенно ее изучал, транслируя чисто мужской интерес. Налет же раздражительности, должно быть, от того, что присутствие несообразительного официанта ему мешало. Все еще глядя на Сюзанн, он ладонью незаметно махнул ему: иди-иди. Но тот, пребывая в амплуа угодливого недоумка, лишь придвинулся. Вытянув шею, казалось, ожидает устную команду.

Живой нависший шлагбаум стал для выпавшей из момента Сюзанн, похоже, какой-то новой обузой. Разок-другой она скрипнула стулом и, будто сбрасывая невидимые путы, в чисто импульсивном порыве вскочила. Буркнув «Спасибо за компанию», рванула к выходу промеж двух ошарашенных мужчин.

Тем временем лобби запрудила мужская развязная компания, двигающаяся навстречу репортерше.

– Сюзанн, наш цветок в пустыне воздержания, куда ты? – Старший, по крайней мере, по возрасту группы с яйцевидным, абсолютно лысым черепом распахнул руки, пошловато улыбаясь. – Все, что удерживает от хандры, это твоя бесподобная корма! Куда только Пулитцеровский комитет смотрит? Слепцы…

Сюзанн остановилась, ее холеное, благородных черт лицо исказила гримаса дискомфорта, если не душевной боли. Резко развернулась и зашагала обратно. Ошарашенные неожиданным поворотом действа Талызин и официант, переглянулись в изумлении.

Между тем Сюзанн сделала только несколько шагов. У ближайшего стола замерла, схватившись за спинку стула. Свободной рукой поманила вдруг восстановленного в статусе кандидата.

– Проводите меня до лифта, – шепнула она Талызину, когда тот, не медля, явился. Набычившаяся пятерка журналистов (судя по трем курткам с логотипом CNN), сканировала невесть когда сотворившуюся пару тяжелыми взглядами. Официант же умчался на кухню.

Следуя с пришлым по холлу отеля, Сюзанн молчала, словно кандидат на интервью по ходу дела перепрофилирован в эскорт. Источая нервозность, шла столь быстро, что Талызин едва за ней поспевал. Но у лифта преобразилась: невротики – как не бывало, доброжелательный, пытливый взгляд. Непринужденно, как давнего знакомого, взяла Семена Петровича под руку и осведомилась, в каком номере свежеиспеченный спутник живет. Прознав координаты, шагнула в лифт, большим пальцем изображая кругообразное движение. И улыбнулась краешком губ.

Какое-то время Семен Петрович топтался у службы портье, не отдавая себе отчет, зачем. Им завладела взбалмошная, с повадками хищницы, журналистка, а точнее, ее будоражащий, уволакивающий в неизведанные дали взгляд необыкновенно умных глаз. Вскоре однако он заметил, что метрдотель крутит диск телефонного аппарата и немедленно отрезвел, распрощавшись с навязчивой грезой и восстановив шкалу предпочтений дня.

– Вызовите на 9:50 такси, пожалуйста, – обратился к метрдотелю Талызин по-арабски.

Убедившись, что заказ принят, он поднялся в номер, где наспех оделся, после чего расстегнул лежащий в углу чемодан. Глазами нечто рассеянно искал, казалось, вспоминая, куда что пристроил. Встряхнулся, дав себе команду собраться.

Похоже, вышло. Лихо опрокинул содержимое чемодана на кровать и в два счета отобрал синий футляр-коробочку и «Экспансию». Футляр машинально засунул в боковой карман пиджака, а вот с книгой вышла заминка. Усевшись на кровать, он добрую минуту перекладывал ее из одной руки в другую. Наконец потянулся за спину и вытащил из скарба целлофановый мешок с новой рубашкой, приобретенной в «Шереметьево». Со скепсисом осмотрел и небрежно забросил обратно, надо полагать, разочаровавшись в выборе. Бодро вскочил на ноги, уложил скарб в чемодан и вернул его на прежнее место. Книгу же затолкал во внутренний карман пальто.

– Аль-Мутанаби 605, посольство СССР, – распорядился Талызин, устраиваясь на заднем сиденье видавшего виды «Мерседеса».

– Аль-Мутанаби? Весь район «Аль-Мансур» закрыт, – ответствовал, чуть подумав, таксист. – Блокпосты, три дня как…

Кроме «Аль-Мансур», Семен Петрович ничего не понял, но большего ему и не требовалось. В прошлой командировке он неплохо изучил Багдад, зная, что Аль-Мансур – район города. Судя по кислой мине водителя, не попасть туда.

Удивляться было нечему. На коротком отрезке между аэропортом и кварталом правительственных учреждений Талызин насчитал вчера дюжину блокпостов. Не сопровождай его офицер «Мухабарата», на первом же был бы задержан. Хоть и ныне в кармане пропуск, каков его диапазон – большой вопрос.

Талызин ухмыльнулся, озадачив наблюдающий за ним извоз. Клиент в порядке? Чему радуется? Часом, не того?

Между тем Семен Петрович душевных аномалий не испытывал. Разве что недоспал, забывшись только под утро.

Ощетинивший зенитками и ракетами, кишащий военными Багдад, страх, охвативший всех и вся, – от высших чиновников, до рядовых граждан, где скупающих, а где растаскивающих последние съестные припасы, демоническая неуступчивость Саддама – не столь обескураживали, как являли собой прелюдию апокалипсиса, который вот-вот разразится – сотнями тысяч жертв и стертыми с лица земли городами. Кто-кто, а доктор инженерии, Талызин, прознав на совещании в Минпроме, насколько могуч арсенал коалиции, масштаб катастрофы не только мог представить, но и навскидку просчитать. Оттого потуги консорциума заговорщиков, капризом случая забросившего его в Ирак, к полудню вчерашнего дня о себе уже не напоминали, утонув в реалиях неотвратимой, как диктат мироздания, беды. Заступив в забытый богом, замерший в ожидании краха Багдад, самая бесшабашная личность не могла не поджать хвост, умалялась до утилитарной потребности спасти свою шкуру, выжить. И даже не замечалось, когда бремя обязательств, пристрастий, привычек, обратившись в балласт, оказывается за бортом дня.

Ворочаясь до рассвета, Талызин размышлял о том, что, невзирая на горький фатум, он не заслужил такого финала – сгореть как спичка в домне чужой войны. То и дело клял свою слабину, разжижившую волю и, как следствие, загнавшую в иракскую западню. Плевался на родину, приложившую руку к взращиванию тикритского монстра. Дулся на врага-приятеля Шахара, дьявольским умом и звериной хваткой к себе приворожившего. И, уже засыпая, между делом заключил: финальный аккорд заговора, который после всех злоключений ему будто бы раз плюнуть исполнить, в преддверии надвигающегося апокалипсиса, банально, по-житейски неуместен.

Каким бы монументально грозным ему поначалу не представлялся ближневосточно-московский синдикат, здесь, на месте, дышащем Везувием вселенской кары и вдобавок герметически закупоренным, он сподобился в карлика, грозящего бутафорской колотушкой. Предвоенный Багдад представлялся стихией, дикой и необоримой, с которой лишь самой матушке-природе по зубам бодаться – что бы там в «гостинцах» Шахара не припрятано… Оттого связь с прошлым оборвалась, замкнув внимание на коде выживания. В итоге исчезли не только навязчивые лики жены-дезертирши, но и бесследно растворились мать с дочерью, объявленные Шахаром заложницами.