Однажды в Москве. Часть I

– Знаешь, что написали мои друзья? – развернулся он вновь ко мне, все еще смеясь. – Что, хотя бы с этим турком не подружись. А то вообще без штанов останешься. Ха-ха-ха!..

Смех его опять заглушился продолжительным кашлем. Он вытащил платок и вытер почти синие губы.

– Тогда иди к своим, от греха подальше…

– Может, ты и прав. Я пойду… – Арам медленно приподнялся. – Не буду омрачать вечер друзьям. Но ты нас ненавидишь… – он указательным пальцем ткнул в мою сторону. – Все азербайджанцы люто ненавидят армян. Теперь я это точно знаю.

– А за что вас любить? – я выпалил.

Арам махнул рукой, собираясь уходить. Я тоже, наверное, должен был закрыть тему. Но почему-то захотелось до конца его добить. Нельзя было вот так, уверенного в своей правоте, его отпустить. И хорошо, что я высказался…

– А если скажу, что на свете есть одна представительница вашего племени, которую я люблю больше своей жизни, что ты на это скажешь?

Арам как-то не в понятке посмотрел на меня, после губы скривились в презрительной усмешке:

– И кто же она, эта наша представительница? Небось, твоя шмара, которую на вокзале подцепил?

– Моя жена. А ты о своих соотечественницах не очень-то высокого мнения…

Наверное, если я дал бы Араму пощечину, она не произвела бы того эффекта, чем это замечание. Он тупо уставился на меня, чтобы осмыслить услышанное. После покраснел, как рак после варки.

– Ты хочешь сказать, что твоя жена армянка?

– …

– И ты с ней живешь со всеми этими мыслями о нас?

– Тебе не понять.

– Почему же, – он натяжно усмехнулся, – Бог меня как раз-таки понятием не обидел.

– Он тебя с местом рождения обидел. Тебе надо было в Баку родиться, чтобы понять. И таких как мы, десятки тысяч…

Арам отвернулся, неуверенно шагнув к своему столику, откуда его аплодисментами и гиканьем начали поощрять. Но вдруг остановился и вернулся.

– Ты это… пошли к нам. Тут не твой компот… – он кивнул на Рыжика и “К”, которые враждебными взглядами его испепеляли. Я покачал головой:

– Ты хочешь своих до инфаркта довести? Еще одного “турка” они не переживут. Спасибо. Я разберусь…

Пригубляя пиво, я наблюдал за его уходом и размышлял.

“Как странно все устроено. Минуту назад мы могли бы вцепиться друг другу в глотки. А какая-то упирающаяся в логику фраза изменила весь расклад…”

– Ты его хорошо заткнул, братан, – Рыжик панибратски положил руку на мое плечо. – Ты его поимел…

– Это тебя поимели.

– Что?

– Убери грабли!

Рыжик нехотя отвел руку.

– Вы за моим столом хозяйничаете. Я что, повод дал?

– А-а… Из из-за капусты базаришь? – Рыжик нахально развалился, подмигнув подельникам. – Что, жим-жим пошло? У вас бабла много, делиться надо.

– С тобой что ли? – я усмехнулся. – Ты сначала оборотку давать научись, терпила…

И резко поднялся. Сидя, я был уязвим, хоть и понимал, что вряд ли люди, отвечающие за порядок, сами его нарушат. Тут главное грамотно базарить. Потому что, родные мои, Россия всегда была, есть и будет страной понятий. И если ты неправ, то всегда есть вероятность, что с тебя спросят, и ты никуда не денешься, несмотря ни на какие твои понты, портмоне и бицепсы.

Это понимали и Рыжик с командой. Потому, им ничего другого не оставалось, как взбесившимися от ярости глазами смотреть за моей медленно удаляющейся походкой к стойке. Публика с интересом наблюдала, чем закончится этот сюжет. Прибежала официантка и встала рядом со светловолосой барменшей в короткой кожаной юбке. Я вскользь прошелся по невероятно заоблачному счету и бросил бумагу на стойку.

– Я тебе что заказывал?

– А-а… – официантка растерялась.

– Фисташки и пиво, верно?

– Да-а… – вновь залепетала Аннушка, ломая ручки. – Но…

– А это они, дорогуша, – я демонстративно и, чтобы все видели, указал пальцем в сторону Рыжика, – я их не знаю. Попросились… Пожалел… Подобрал…

Я заплатил улыбающейся барменше по своему счету, бросил обалдевшей Аннушке чаевые и хотел уйти. Взгляд уперся на армянский столик. Арам, обхватив голову руками, сидел ко мне спиной, а вольготно расположившийся напротив кучерявый седой тип что-то внушительно ему вдалбливал. Наверное, о вредности для армян отношений с турками.

– А этот коньяк, дорогуша, – кивнул я на дорогую бутылку в витрине, – отнесите-ка во-от на тот столик, – указал я пальцем. – Поставишь перед парнем в черной рубашке. Вот… – бросил купюру на поднос. – Сдачи не надо.

– От кого, если спросят? – засуетилась Аннушка. Барменша по-прежнему улыбалась.

“Кажется, она не любит Рыжика…”

– Скажи, от азербайджанца, чтущего понятия.

– И все?

– И все…

Когда перед Арамом поставили бутылку и передали послание, он сначала в недоумении развернулся, посмотрев в указанном Аннушкой направлении, после резко встал. И я впервые увидел на его угрюмом лице наподобие улыбки. Он несколько раз помахал рукой, как бы приглашая за стол.

“Нет уж. Брататься с вами не буду. Сначала земли отвоюем…”

Я кивком его поблагодарил. Невольно посмотрел и в сторону теперь уже столика Рыжего. Там, кажется, начался базлан. Один из качков – из тех, которые не пересели к нам – что-то орал на Рыжика, а девушки, как пробки выскакивали с мест.

“Пожалуй, самое время уйти. Все по счетам…”

Тогда я представить себе не мог, к каким последствиям приведет это вроде обычная по своей сути и банальности “межэтническая” перетирка…

Через несколько дней ко мне подъехал Мансуров.