Царь Медоедов

Я побывал почти на всех скитах и был разочарован. Только на трёх жила братия, остальные остались отреставрированными храмами, которые открывали туристам во время экскурсий. Главный скит вообще расстроил. Мы разгружали корабль с продуктами и на помощь к нам прислали шесть парней с этого скита. Они настолько «запостились», что от слабости роняли коробки и мешки которые передавались цепочкой.

– Зачем же вы так поститесь, если потом не можете работать?

– Мы брат, не то что вы, которые едят тут в волю! У нас ночные службы, свой устав.

Ребятам было по двадцать, самому старшему может двадцать пять. Надо сходить посмотреть кто там на них возлагает такие подвиги в таком возрасте, что они так уверенно ухватили Христа за бороду. Я пошёл шесть километров на всенощную, на этот скит, посмотреть на игумена. Говорили, что он духовное чадо Софрония Сахарова, сам француз. Выглядел он лет на девяносто, еле предвигал ногами, елейно улыбался и благословлял всех желающих. Позже оказалось, что ему пятьдесят три. Обычно рядом с подвижников ощущаешь его дух радости или молитвенной тишины. Дед как дед. Я еле отстоял ночную, точнее подпирал стасидию всю ночь и молился, чтобы служба закончилась. В конце игумен сказал проповедь. Я ничего не запомнил, ничего не легло на душу. Таких вот запостившихся парней на скиту жило человек восемь и двое монахов. Дерево судится по плодам. Впечатление глубокой прелести, которое производили эти юные «молитвенники» не оставляло сомнений. Может конечно они ехали на духовном лифте или эскалаторе пропуская первые ступени послушания, отсечения своей воли и смирения, кто знает… Про другого скитоначальника мне рассказали, что он благословляет рейки и цигун, что шло вразрез со здравым смыслом.

Заканчивалась многолетняя реставрация собора. Многие маляры получив деньги, уезжали с острова или запивали. Некоторые из наших трудников переобулись на реставрацию, за зарплату. За меня замолвил слово перед бригадиром Данила с Саратова. Данила выступал со стэндапом на камеди, я даже его вспомнил. Большой, черноволосый с бородой. Весил Данила килограмм сто тридцать и бухал каждый день. Год он пытался отойти от алкоголя в своём Санаксарском монастыре, но, похоже, безуспешно.

Последним моим страхом была боязнь высоты. Бригадиру на этот вопрос я ответил, что: «Высота для меня ничто». После шестого яруса раскачивающихся лесов меня стало мутить, на двендцатом ярусе я побледнел. Парень рядом сказал:

– Боишься? Это ничего, меня в первый день посадили в люльку на тридцатом ярусе, на колокольне, там почти сто метров. Ты говорят, только не бойся, система лебёдок такая – что можешь пролететь вниз на пять-десять метров. Только сказали, как рядом мужик полетел вниз со свистом. Только и успел сказать: «Мама».

– Разбился?

– Да нет, метров десять вниз проехал и остановился. Я из синего стал зелёным и попросил меня снять после этого. Но один разбился в том году, с шестого упал.

– Выжил?

– Выжил, только к девушкам теперь не подходит, а подкатывает.

– Понятно.

Брусчатка внизу с утра до вечера напоминала мне: «Сегодня ты сорвешься, сегодня ты упадешь» и молитва внутри происходила сама собой. Я упирался мыслью в Бога и не мог отвести внутренний взгляд от страха. Седых волос у меня явно прибавилось. Каждое движение на куполах собора я сначала просчитывал.

Так как жили мы с Данилой теперь вдвоём, я с утра до вечера слушал его стёб и шутки, иногда удачные. Каждый вечер он выпивал и с будуна лез на леса. Пьяный становился душный и мозг выносил на раз. Так прошёл месяц. Мы докрасили стены и купола. Предстояло «снимать» леса, спиливая их сверху. Огромные деревянные конструкции улетали вниз. Задача пильщика была не улететь вместе с досками, потому что зацепить могла как сыгравшая доска, так и просто гвоздь. Я подержал заведённую пилу минуту, и понял, что не смогу, просто упаду туда вместе со спиленной частью.

Был там, среди трудников, полусумасшедший бородач, который бросил курить, потом опять начал, опять бросил и так далее… отчего один из мужиков ему в итоге сказал, что он ведёт себя как всем доступная женщина. Мужичок был странноватый и очень болтливый, он запросто садился на уши, и отвязаться от него было сложно. Я встретил его у магазина в подпитии и он рассказал мне, что насиловал девочек. Подробно рассказал, как заманивал в квартиру, как снимал видео. Я в шоке спросил:

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Я не могу, вот здесь болит, – он ударил себя кулаком в грудь, – Что я натворил, я не могу, я ужасный, ужасный человек.

Я подумал, что он «исполняет» и не поверил ему, если бы он и вправду такое делал, он бы не рассказал. Но потом он достал паспорт и показал фотку, отчего волосы у меня встали дыбом. Это было лицо демона и глаза демона, это была страшная фотография, но это был он. Только без бороды и худой. Значит всё что он рассказал правда. Почему он не сидит в тюрьме. Я посмотрел на него полными ужаса и ненависти глазами и он ответил на мой взгляд:

– Вот так брат.

– Ты мне не брат. Отойди от меня.

Я был в замешательстве. Рассказать кому? Трудников было много, почти всех я знал, среди них была пара здоровых мужиков. Бывший питерский бандит, который так же по-пьяни признался, что сидел, а брата в девяностые убили и второй – подрывник с Урала. Если им сказать, то они его убьют где-нибудь здесь, просто придушат в лесу. С другой стороны, зачем их вообще вовлекать, я могу всё сделать сам. Сбросить тело в Ладогу, выплывет через пару недель в Сортавале, меня уже здесь не будет. Господи, что он вообще наговорил, какая лютая жесть, это же чьи-то дочери. От этого рассказа было гадко и плохо. Я не спал всю ночь и думал. Неужели Бог хочет от меня, чтобы я его убил. Убить тяжело, но такого я смогу. А может он сам ищет смерти, поэтому мне рассказал. Если бы не фотка в паспорте никогда бы не поверил. Через неделю ко мне подошёл тот самый питерский бандит и спросил,

– Ты слышал, что этот фрукт больной рассказал?

– Да, он мне сам рассказал у магазина неделю назад.

– М-м-м, а мне вчера.

– Ты думаешь о том же, о чём и я сейчас? Ты уверен? Может он всё выдумал?

– Такое не выдумать.

– А фотку он тебе показывал в паспорте?

– Нет, а что за фотка.

– Да его фотография до монастырей видимо. Может он сидел? Почему его не убили тогда на зоне?

– Не знаю, меня гнев забирает так, что я придушу его голыми руками.

– Всё это странно всё-таки. Зачем он про себя рассказывает такое? Может он ищет смерти? Он же как бесноватый.

– Никому не говори. То, что я сказал.

– Да я и сам думал его убить. Это не человек, это чудовище б****. У меня нет слов.

Когда мы с Данилой рано утром отплывали на корабль забежал и этот бородач. Нужно проследить за ним на берегу когда пристанем, подпоить где-нибудь и убить. Забью чем-нибудь тяжёлым. С Данилой придётся расстаться, хоть мы и решили проехаться по святыням Ленинградской области. Придумаю что-нибудь. Не знаю, как, но в порту он затерялся и я его так и не нашёл.

– Илюх так мы едем? Кого ты всё ищешь?

– Да так, никого.

То, что он несёт на себе метку проклятия не вызывает никаких сомнений. В мире где существует Бог, высшая справедливость, такие люди искупают грехи кровью. Его собьёт машина, или забьют в пьяной драке. Да и жизнь у него не лучше смерти, судя по тем страданиям и гону который он испытывает. Я глубоко убеждён, что можно убежать от правосудия, от людей, но от Бога нигде не спрячешься.

Сначала мы поехали в Вырицу на электричке. Данила взял двухлитровую коробку вина. Мы тихонько выпивали в вагоне, правда он всё время ходил в туалет и возвращался с запахом конька. Где-то прихватил ещё и фляжку. Пока мы шли до деревянного храма в котором служил преподобный Серафим, Данила ещё крепился, но скоро его развезло. Я зашел в надгробную часовню. Три плиты, Серафим и две схимонахини, видимо духовные чада. У двери стоял мужчина с молитвословом:

– Вы можете на колени встать у плиты и помолиться, так многие делают.

Я вздохнул и встал на колени рядом с плитой. С чего бы начать. Вся моя жизнь какая-то непонятная карусель. Я не знаю есть ли смысл оставаться мне в монастыре и тяжело на душе от того что я выпал последнее время из литургической жизни, всё как-то не так…

Я рассказывал и рассказывал о себе в надежде на то что преподобный услышит. Так я скатился в саможаление, но вдруг почувствовал прикосновение в сердце. Не такое как в келье Иоанна Крестьянкина или на Анзере. НА сердце становится легко-легко, я заплакал и продолжал молиться о том, чтобы преподобный помог мне и моим родным. Простоял так на коленях минут десять. От незримого присутствия святого и того, что он не погнушался так быстро ответить.

Данила стоял и раскачивался снаружи.

– Ты пойдешь в часовню?

– Да я отсюда помолюсь.

– Блин Данил, зачем ты бегал коньяк пил? Куда мы теперь с тобой таким пойдём?

– Как понять куда? В бар конечно куда-нибудь…

– С вещами? Нас ни в гостиницу ни в хостел пьяных не пустят.

Я попросил женщину в лавке открыть нам храм. Она согласилась и на пару минут мы зашли в церковь. Возвращались на станцию уже в сумерках и по дороге поругались окончательно. Я был слишком резок, конечно, но по-другому он не понимал. Решили ехать вместе через Москву, и на вокзале Данила уговорил меня взять билеты подешевле на маршрутку. Когда мы зашли в салон, там сидел один пассажир. Оказалось, что пока нас не наберется шестнадцать человек, машина не поедет. Я окончательно вышел из себя:

– Всё Данил, ты задолбал пошли выйдем, давно было пора настучать тебе пьяному по лицу.

– Да пошли!