Царь Медоедов

– У нас в монастыре собираются духовные богатыри, а ты воин, как бы это сказать…

– Слегка подраненный?

– Ну да. Здесь очень сильные искушения и ты не выдержишь, тебе стоит поискать монастырь попроще.

Его слова так сильно меня расстроили, учитывая моё стремление на протяжение четырёх лет. Неужели человек не может измениться. Если я не могу стать монахом там, то и не стоит им становиться в лайтовой версии в другом монастыре. Какой в этом смысл. Не вдаваясь в детали, я пересказал наш разговор гостиничному, и он посоветовал не обращать внимания, духовник ещё может изменить своё мнение. Я начал сомневаться и в этом духовнике. Как он может определять какие-то стандарты. Может быть, это была проверка на решимость, на волю, но я её не прошёл. Всё это здорово выбило почву у меня из под ног.

Послушался я там же внизу с молодыми послушниками – Евфимием и Львом. У них же взял четыре книги толкования на Евангелие Блаженного Феофилакта. Это было первое толкование, которое я читал, потому что отец Симеон, говорил о том, что понимание должно приходить со временем. Но ко мне понимание не приходило, не было духовника, не было ритма духовной жизни, не было прихода в Твери, куда хотелось бы ходить.

С ними же мы иногда ходили в пещеры, они водили экскурсии паломникам и у них были ключи от пещер. Эти экскурсии были определённой проверкой молодого кандидата. Много молодых девушек, женщин. Почти каждый день эти экскурсии, после которых послушникам иногда недвусмысленно давали понять… Если послушник начинал «шашни», на этом его проживание в стенах монастыря заканчивалось.

Я знакомился с братией. Почти все монахи производили хорошее впечатление, были, правда и немного замороченные. Все они застали восьмидесятые-девяностые, конец святой эпохи старцев в монастыре.

В паломническую гостиницу приехал пожилой грузин, спросивший как ему попасть к отцу Адриану:

– Я видэл тут монаха, вот такой (он разводит в стороны руками). Какой жэ это монах? Монах должен быть во (показывает указательный палец), тощий, иначе как он будэт поклоны класт? У нас в Грузии как – приносим корзину, пожертвование, чтобы монах нашу праблэму с Богом рэшил, правильно?

Это простое видение грузина, было по сути правильным. Предназначение монаха поддерживать связь с Богом, чтобы молиться о нуждающихся, не имеющих такой возможности, из-за мирской суеты.

Отдельно я упомяну о юродивых. Один, стоящий напротив ворот уже пятнадцать лет, показался мне прельщённым. Во время второго посещения я расспрашивал его о монастырях псковской области. Ещё один, приходящий к задним воротам, обличал людей ругательствами. Он, то приходил, то уходил, и последние полгода начал обличать матом, отчего братия начала сомневаться в истинности его откровений, но от ворот не прогоняли. Обругивал он избранных и не часто.

Как-то мы со Львом относили еду в келью отца Адриана, к которому мы заходили четыре года назад с монахами N пустыни. Он лежал под капельницей, еле живой, но весь светился. Люди по разному «отходят» перед смертью. Одни тяжело, другие ждут смерть как избавление от телесной клети. «Назидайся смертью праведника». Когда видишь, как такой человек ощущает приближение «исхода», становится понятно, почему жизнь монаха это дар. Возможность измениться, стать тем деревом из горчичного зерна, в котором могут укрываться птицы. Я хотел что-то спросить, отец Адриан предупредил мой вопрос и сказал: «Чего ты хочешь услышать? Я совсем уже больной, давай помолчим». В этом молчании было больше чем во всех разговорах, как и «наполненное» молчание отца Иоакима. Говорят близкие люди, иногда достигают меры понимания, когда могут просто молчать и через это пребывать в общении, в единении духа.

Я надеялся, что меня примут в число послушников, и смогу удержаться от встречи с Юлей. Сам я решиться на разрыв отношений не мог. Но она приехала раньше. На этот раз она сняла квартиру. На второй вечер я решился остаться на ночь. От всей этой «раздвоенности» я испытывал сильные угрызения совести. От собственного саморазрушения становишься жестоким к окружающим. Мы выпили лишнего. Не буду вдаваться в подробности, последствия следующего дня, чётко отражают, к чему приводит блуд.

Утром улицы небольшого городка затянуты дымкой, никого нет. Справа от тротуара с высокого косогора с лаем и рычанием скатываются две огромные собаки. Никогда не видел такого. Никакие волки и гиены не сравнятся по своей ярости с этими псами. Они не пытались покусать друг друга или победить, они грызлись насмерть. Быстро и ужасающе. Первой мыслью мелькнувшей спросонья, «что я буду делать, если одна из них или обе кинутся на меня?» Они же меня просто разорвут. Одна из них за десять секунд перегрызла глотку другой. Зрелище с утра ужасающее. Я начал молиться, шел, стараясь не оборачиваться, на лбу проступил холодный пот. По дороге жевал жвачку, чтобы отбить запах табака. Воскресенье. Пошёл к задним воротам. Юродивый мужичок, который никогда до этого не обращал на меня внимание закричал: «Меня один монах **********!»

Я залился краской от стыда. Его слова не подтолкнули меня к покаянию, а скорее озлобили. Хочется заткнуть брешь оценки со стороны, но не хочется меняться, чтобы это стало не так.

Заступал со второй половины дня, но надо было показаться на службе. В обед меня к себе вызвал гостиничный. В этот день он собирался поставить меня старшим на трапезной.

– Добрый день. Вызывали отец?!

– Да, давай обойдёмся без лишних объяснений и я никому ничего не скажу. Сколько времени тебе нужно, чтобы собрать вещи?

– Отец Максим, если вам кто-то что-то рассказал, это совсем не то, что вы …

– Не надо, сколько времени на сборы?

– … Дайте сутки.

– Хорошо.

– Спасибо.

Думать, как было бы – «если», почти всегда пустая трата времени. Что, если бы, я всё-таки принял там постриг? Это самый известный и «популярный» монастырь в России. А самая живучая и опасная из страстей для монаха это тщеславие, и как и на Соловках, и в Оптиной, там присутствует дух «гордости» за монастырь, из-за того что братия – наследники предания когда-то живших там старцев. Зная себя, я начал бы бороться там с блудной страстью и лучшее средство это пост и ночные бдения. Я бы запостился, подумал бы, что страсть отступила. Но она «отошла» бы только для того, чтобы дать место тщеславию, прелести. После которой, моё «падение» было бы вопросом времени. Я очень сомневаюсь, что смог бы там жить. Вернулся в квартиру. Юля удивилась, что я так быстро.

– Меня выгнали из монастыря.

– Да ладно, почему?

– Вчера нас в городе вместе видел один трудник, а сегодня я не ночевал, он пошёл и доложил гостиничному.

– Зачем он это сделал?

– Конкуренция, боится, что молодых парней оставят в обители в качестве послушников, а его нет.

– И что ты будешь делать?

Открыл бутылку вина и сделал несколько глотков:

– Не знаю. С тобой теперь в Тверь вернусь. Надо вещи собирать. А потом, кто знает, может, позвоню отцу. Бабушка говорила, что он меня искал, даже приезжал сюда.

– В монастырь?

– Ага.

Мы сходили ещё за вином и под вечер, уже изрядно набравшись смелости, я позвонил отцу. Через пару дней мы встретились на конно-спортивном комплексе в Москве, где он был директором. Комплекс не обновляли со времён Союза, так что он представлял скорее печальное зрелище.

Мудрость не зависит от возраста, дети порой намного мудрее взрослых из-за цельности души. Если эта душевная «конституция» сохраняется, то человек избегает многих соблазнов и ему противен грех сам по себе, как что-то неправильное, лживое, несправедливое и нечистое. Примеры православных святых очень часто являют нам потаённые, скрытые силы души которые подымают её на поверхность из пучин греха и страстей. Самые яркие носители этой внутренней силы – Мария Египетская и Моисей Мурин. Я часто обращал мысленный взор на этих святых, потому что с моим образом жизни, помощи больше ждать было не откуда.

Жил я на комплексе в гостинице, в номере отца. Ближайшая церковь недалеко от метро. Я пришёл туда на Пасху и на входе двое охранников сообщили мне «благую весть» – что вход платный. Пасха стоит денег. Четыреста рублей… меня так возмутила эта коммерция, что я не пошёл.

Следующие полгода моей жизни проходили под «синим небом». Не то чтобы я пил часто, два-три дня я никогда не пил, не выдерживал организм, но пару раз в неделю стабильно. Только «разогнав кровь» я чувствовал себя хоть немного живым. В ресторане, где я работал, всё было паршиво. Убыточное предприятие, которое делало «кассу» на банкетах. Отец не мог начать перестраивать и обновлять спортивный комплекс, не мог привлечь спонсоров, он просто держал это «судно» на плаву. Это не входило в сферу интересов тех, кто его туда назначил. Некоторые работники его не любили, но всё равно побаивались. Пьяного охранника он утром как-то головой вниз запихнул в мусорный бак. На фоне ресторанного беспредела, мы с ним опять поссорились, я забрал в бухгалтерии, смешную по московским меркам зарплату, и приехал в Тверь. Через пару месяцев отец всё же собрался и решил купить мне жильё. Я ездил с риэлтором и на второй день мы посмотрели новый жилой комплекс на окраине города, который выделялся качеством. Таких домов у нас больше нигде не строили.

В конце октября сидя в баре с Вованом мы во хмелю рассматривали плакат плэйбоя в стиле пин-ап на стене. Тягостная пьяная атмосфера.

– Знаешь Вован, я думаю, что чтобы какой-то свет в твоей жизни в виде правильной девушки появился, нужно перестать этого хотеть и об этом думать. У нас же всегда «собственническое» настроение по отношению к счастью. Завладеть им и закрыться от всех. Наверное, это не правильно, поэтому судьба и не сводит ни с кем. Пока мы из этого эгоцентризма как в «Дне сурка» не выйдем… Ты слушаешь?

– Ага. Красиво стелишь…

– Ну ты издеваешься?! Нужно начать делать людям добро, не завидовать их счастью и всё такое.

– Пу-у-уф, пойдем, покурим.

– Пошли.

Вместо того чтобы встать и идти, продолжали тупо смотреть в стену перед собой, что-то в этом было метафоричное, в этой красной кирпичной кладке. Девушка, сидящая справа за стойкой задела меня локтём и что-то спросила. Я повернулся, она ответила на свой вопрос и засмеялась, я ничего не разобрал, то ли говорила она тихо, то ли я был слишком пьян.

– В точку.

– Меня зовут Ксения, а тебя?

– Иван, меня Иван, а это мой друг… Потап.

Опять что-то спрашивает, и из-за музыки не могу половину разобрать. Фокусируюсь на её лице, что ей вообще надо? Пришла с друзьями и решила познакомиться за барной стойкой. В каком же она должно быть отчаянии. Не знаю, никогда не знакомился в баре с теми девушками, что сидят рядом. Ну хотя это бар. Вован многозначительно подымает брови показывая на девушку, наверное, он тоже подумал что она не в себе. Мимикой я отвечаю «Не знаю, может бухая». Ксения опять что-то говорит, и на этот раз я пытаюсь сосредоточиться. Через пять минут я предлагаю ей дойти до «Матрёшки», её подруга и лысый парень могут пойти с нами. Друзья идти никуда не хотят, и тогда Ксюша бросает их, говорит, что пойдёт с нами вдвоём и всё с ней будет хорошо. Подруга её отговаривает, шепчет, что мы можем быть серийными убийцами. Ксения в свою защиту объявляет, что парень с именем Иван, не может быть плохим, особенно если он в компании с Потапом. Вован подымает брови: «Походу ей вообще п*****».

Мы выходим на прохладную улицу, Ксюша предлагает взяться за руки и прыгать по проезжей части. Она посередине, мы берём её за руки и прыгаем с километр. В матрёшке я беру ноль семь водки, три стопки и сок. Мы выпиваем. Предлагаю Ксюше пойти на танцпол. Не знаю, почему я это сказал, танцевать я терпеть не могу, поэтому всё превращается в клоунаду в стиле индийского кино. Танцуем только мы вдвоём, народ только подтягиваемся. Допиваем водку, и Ксюша вызывает такси. Пока она в туалете я спрашиваю Вована: