Кровать как-то всегда ускоряет отношения. Просыпаюсь – как будто живём с ней не первый год.
– Я покурю на балконе.
– Там только пепельницы нет, я не курю. А хотя дай одну сигарету.
Сидим голые на балконе курим.
– Откуда ты такой взялся, из другого мира?
– Вообще-то да.
– Ты прикольный, милый…
Через месяц, под Новый год я устраиваюсь на работу в типографию. Мы с Ксюшей ссоримся, ни с того ни с сего. Ей не нужны такие отношения, она привозит мне красную сумочку из сугроба, фотки сделанные в фото-кабинке, варежки и сережки из hand-made лавки. Я не понимаю причину такой резкой перемены, начинаю копаться в себе. Причина в её тараканах из юрского периода. Я конечно расстроен, но этот спектакль был только для того чтобы опять примириться. Примирение проходит бурно, она любит эмоциональные качели. Однажды она размолотила мне об голову большой букет разноцветных колючих роз. Может быть, первое время люди просто притираются друг к другу. Всё-таки я не так много встречался с девушками, может правда, сделал что-то не так.
Я показываю ей голую коробку моей новой квартиры и говорю, что через три месяца будет сделан ремонт и можно будет въехать. Чем дольше мы встречаемся и занимаемся любовью, тем сильнее я погружаюсь в её душевную трагедию. С каждым днём я влюбляюсь в неё всё сильнее, стараюсь скрывать это за небрежным отношением. Мы надели маски и играем в игру, в поддавки. Я предлагаю отказаться от этих игр, это не интересно, не зрело. Ксюша соглашается и продолжает играть. Она настолько к этому привыкла, что уже забыла какая она на самом деле. Я осознанно дистанцируюсь, рассказывая об этих отношения, испытывая стыд за то, что решил её «спасать». Это токсичное, деструктивное и бесполезное занятие. Пока девушка не решит сама свои проблемы, не стоит с ней встречаться. Иначе один из вас впадёт в эмоциональную зависимость. Вероятно, каждому романтику в жизни нужна такая стерва, причиняющая боль и вынуждающая его повзрослеть.
Чем больше времени ты проводишь с человеком, тем сильнее он на тебя влияет. Если я буду с ней, смогу ли я изменить её, хоть чуть-чуть, чтобы она взглянула на мир по-новому. Любовь должна что-то менять в этом мире, иначе, зачем это всё? Мне важно понять любит ли она меня, а ей важно загнать меня под каблук. Нужно отказаться от этой затеи, но с другой стороны, это она меня заметила, сделала первый шаг. А что если это Божий промысел обо мне, подарок судьбы. Ведь я молился об этом.
С ней весело ходить по барам. Когда она напивается то устраивает дебош, но как-то легко и весело. Весит меньше пятидесяти, мне по плечо, и когда распахивает дверь с ноги. Меня преследует ощущение, что я забыл надеть намордник на этого шпица.
В Твери открывается новый бар – «Утёсов», где делают свои цветные настойки. Накрывают они прикольно, но отходосы утром, как после клинической смерти. В квартире заканчивается ремонт, мы с отцом выбираем мебель, шкафы. Я заезжаю, и мы с Ксюшей отмечаем это на кухне. Кровать я выбрал огромную и мощную. Мы ссоримся опять и опять. У меня проблемы на работе из-за того, что я рассказал директору о том, что менеджеры недодают зарплаты. Я не готов к сессии на заочном факультете филологии, куда поступил летом, и моя девушка – просто фурия.
На новоселье один из школьных друзей подгоняет стакан гидропоники. Я накуриваюсь, слушаю музыку в огромных наушниках с плеера, так как стереосистемы нет, да и нельзя её будет ставить, за стенкой живут молодые с детьми. Ночь. С девятнадцатого этажа отличный вид на весь город. Лежу на кровати, и думаю: «Как же это всё достало». Так хотелось размеренной жизни, и в такое дерьмо она вылилась. Кручусь как белка в колесе, а зачем? В храм не хожу, некогда, или сил нет. Работа-дом-работа-дом-кабак-дом-работа. Филология скучная, с работы придётся увольняться, и я опять останусь без денег на какой-то срок. Звонит выпивший отец и спрашивает – когда приглашу всех на новоселье? У меня нет кухонного стола, стульев, нет люстр, штор. На стол он пришлёт, но на всё остальное я должен заработать сам, ведь он по ночам разгружал вагоны, когда был студентом. Сейчас вагоны так не разгружают, но он не слушает, я должен. Квартиру он пока оформлять на меня не будет, ведь я чокнутый сектант, как и моя мать, и могу пожертвовать всё Церкви.
Может Ксюша и права в том, что главным в наших с ней отношениях будет мой отец. Он купил эту квартиру не по доброте душевной, а для того чтобы целиком и полностью меня контролировать и не слышать никакой критики. Меня никогда нельзя было купить, и странно, что он решил, будто я не соскочу. Вместо того чтобы понять, что я за человек и чего хочу на самом деле, он уже попытался запереть меня в суворовских казематах. Променять молодость на военную карьеру, которой я может, и не хочу. Не хочу идти по его стопам. На самом деле он был пьян и всегда забывал или прощал себе такие матные тирады… Я прогуливаю присланные деньги за неделю. На последние, покупаю Ксюше обручальное кольцо. Это проверка. Теперь у меня не будет квартиры, и если она любит, это не будет иметь значения. Пьяный приезжаю к ней.
– Чего тебе?
Встаю на одно колено: «Выходи за меня».
– Ты пьяный решил просить моей руки? Нет, и ещё раз нет.
– Ладно, тогда пойду, подарю кольцо первой встречной…
– Дай кольцо, я подумаю, – отбирает кольцо и захлопывает перед носом дверь.
Грустный я выхожу и пою «I'm Singing In The Rain». Сверху доносится крик: «Ладно, я согласна, иди сюда, хватит горланить».
Утро безжалостного похмелья. Она говорит, что поедет встречать день рождения на Камчатку, потому что ей нравится встречать их в одиночестве, далеко от дома.
– А я уезжаю в монастырь, потому что у меня тоже будет день рождения и я привык встречать их в монастырях.
– Так у тебя в мае?
– Да.
– А сейчас начало апреля.
– Так я заранее.
– И сколько ты намерен сидеть в монастыре?
– Не знаю, я оставлю отцу ключи от квартиры, бросаю учёбу и на работу больше не выйду. Всё достало. Ты тоже.
– Меня сестра спросит про тебя, а я скажу, что так тебя достала, что ты решил сбежать в монастырь. Надеюсь не в женский ты поедешь… развеяться?
– Я тоже на это надеюсь.
– Ну ты и пёс. Пошли по шавухе заточим.
– Лучше пивка.
– Кто бы сомневался …
Шаги навстречу. Говорят, что на пять твоих, пять навстречу должна сделать девушка. Я сделал пять и смотрел как она сидит, не сделав ни одного. Дам ей стимул, если любит, то приедет. Квартиры у меня теперь нет, так что у меня мы жить не будем. Про монастырь мне рассказал один мужик ещё в Печорах. Рассказывал про святого Иринарха затворника, которому в детстве юродивый предсказал о том, что «он оседлает коня, который никому другому не под силу». Юродивый имел в виду сто пятьдесят киллограм вериг и цепей, которыми, смиряя плоть ради свободы духа, заковал себя святой. Вечно с этими предсказаниями так, что заранее, всё равно не понятно. Мне не понравилось, то, что она решила ехать на Камчатку одна.
Ночевать пришлось в Ростове Великом, в хостеле. Я приехал в монастырь и меня подвели к дому игумена. Шла страстная неделя Великого поста. Отец Иоанн сказал, что в пост никого не берёт в монастырь, но был удивлён моим «послужным» списком монастырей. Сказал, что ему нужно подумать, чтобы я подождал, погулял пока по монастырю.
– Если не приму ругаться не будешь?
– Зачем?
– Один просился-просился в монастырь, такой интеллигентный, а как отказал, так он меня матом обложил.
– Не знаю что сказать…
– Павел Груздев говорил о том, что лучше не брать всех подряд, чтобы монастырь не превратился в ярмарку, даже если не примешь праведника, то Господь его не оставит.
Здесь было необычайно тихо и спокойно, время замирало среди деревьев и старых приземистых храмов. Прошёл час, затем второй. Может он забыл про меня? Я пошёл и купил две сосиски в тесте на площади недалеко от монастыря. Вернулся за стены и встретил игумена:
– Хорошо, Илья, я тебя приму. Выйдешь из монастыря налево и по широкой дороге полтора километра, там будет колокольня, тебя встретят.
– Спасибо отец Иоанн.
– Бог в помощь.
Я был рад тому, что игумен всё же решил меня принять. Что он делал два часа? Молился, чтобы узнать, не будет ли от меня искушений? Монастырь это всегда попытка встать на путь исправления – не решать каждый стресс алкоголем и возвращением в животный мир. Дух, душа, тело. Если иерархия нарушается, то жить становится попросту незачем.
У колокольни меня встретила розовощёкая полная женщина. В комнате, куда она меня поселила, никого не было. На ужине я понял, в чем дело. За длинный стол сели молодые послушницы и монахини. Я покраснел до эльфийских кончиков ушей. Из огня да в полымя. Убежал от одной курицы, чтобы попасть в … Со мной жил ещё Дмитрий-столяр и какой-то невнятный хмырь. Меня попросили перекопать теплицу, потом ещё раз, потому что не правильно объяснили. Проблем коммуникации не избежать. Бабы всё видят иначе. Оказалось, что игумен не селит трудников в монастыре, там справляется братия, а селит сюда – помогать, молодому во всех смыслах, женскому монастырю. Эта же розовощёкая барышня показала мне две заброшенные восьмидесятиметровые теплицы, в которых какой-то коммерсант собирался в начале девяностых выращивать тюльпаны. Они заросли молодыми деревьями и бурьяном.
– Я бы мог их расчистить и выкорчевать все корни, вы бы сажали овощи… Только поликарбонатом надо будет потом покрыть.
– Переговори об этом с батюшкой, а так нам, надо бы конечно эти теплицы освоить.
Игумен благословил. Я нашёл в монастыре топор, кирку, лом и штыковую лопату.
– А бензопила есть какая-нибудь, там вокруг деревья толстые спиливать?