Царь Медоедов

В монастыре я почти ни с кем не разговаривал, предпочитая чтение книг, рассказам мужиков о былом. Наконец взялся за «Подвижнические слова Исаака Сирина». Заметив, что я читаю стоя в коридоре, пожилой монах отдал мне ключ от запертой комнаты, где когда-то жил он сам и хранились книги. В монастыре жил белый пожилой священник – отец Александр. Его жена задохнулась ночью из-за пожара этажом ниже. Он как-то зашёл к нам в гости. Открыв комнату-библиотеку, я предложил ему на выбор книги, на что он ответил: «Я так много в жизни прочёл, что пора уже начать что-то исполнять…» Пора уже не читать, а обожествляться.

Прочитав книгу о ярославском старце Павле Груздеве, я отпросился у Игумена на один день – съездить на его могилку в Тутаев. На скамейке рядом с могилой я молился, рассказывал о неприкаянности в жизни, о поиске пути. «Если есть Воля Божия, чтобы я стал священником, пусть всё произойдёт само собой, чтобы я не прикладывал к этому усилий. Я сильно сомневаюсь, что мне можно стать священником, но хотел бы учиться в семинарии». Я сидел и плакал на этом кладбище, в надежде быть услышанным святым подвижником. Помолился о бабушке, родных и друзьях и поехал обратно.

Внутренняя жизнь монастыря мне нравилась, своим покоем и тишиной. Здесь не пытались угодить паломникам, не строили бесчисленные торговые лавки. На братский молебен утром не пускали никого кроме братии. Три месяца в общей сложности я провёл в изоляции. Одиночество невольно наводит на размышления о наполненности жизни. Чем ты живешь, что у тебя есть? Я давно запутался, но не в желаниях, а их отсутствии. В том то и проблема, что ничего не хочется. Внутри зияет пустота, посреди которой сиял едва заметный луч надежды – Ксения.

Если в твоей жизни нет ничего, кроме женщины, то в твоей жизни на самом деле ничего нет. Женщина почувствует это на интуитивном уровне, что кроме неё, вектора нет. У мужчины должно быть что-то, что освещает его жизнь. Мечта изменить мир, что-то благородное и недостижимое. Женщин завораживает сияние мечтателей и пассионариев, их высота духа. Я думал об этом, и понял, что моя мечта – это научиться менять людей к лучшему, вести их своим примером, но пока не представлял как.

В конце июля у них проходит большой крестный ход. Мы ездили, выкашивали траву по дорогам, где должны были идти крестоносцы. За день до начала приезжали целые палаточные городки. Все трудники грузили вещи и рюкзаки в два больших урала, чтобы участники шли налегке до стоянок. Пятьдесят километров проходили через поля и леса, к заброшенным деревенским храмам, где каждый день служили всенощные и литургии.

Я часто обращался к Богу, умоляя его обратить свой взор на меня и мою возлюбленную. Если нам не суждено быть вместе, пусть она изменится к лучшему. Ведь и у неё в жизни случился кризис, не всегда же она была такой отбитой. Если я молюсь и люблю её, это должно на ней отразиться. Конечно, я переживал. Из-за всей этой неопределенности хотелось умереть, перестать думать, чувствовать и страдать.

Хорошо услышать совет о том, что нужно отпустить ситуацию, перестать себя накручивать. Тот, кто советует, всегда защищён от рисков и ответственности. От этого его жизнь не станет хуже и не нужно ничего делать.

На второй день я решил не ездить на Уралах с вещами, а идти со всеми пешком. Спал по-прежнему в урале, в спальном мешке кормил комаров. Этот крестный ход известен тем, что молодые люди находят по пути вторую половинку. Что-то вроде клуба «Одиноких сердец». По дороге все хором нараспев произносят Иисусову или Богородичную молитву. Как-то так получилось, что я встретил Владимира-звонаря и он рассказывал по дороге о своей жизни успешного бизнесмена, а я о своей. О женщинах он сказал:

– Весь интерес в прелюдии, весь этот флирт и шутки, ровно до того момента, пока она не ложится раздвинув ноги. Мне становится до того тошно от этой блудной обыденности, потому что там всё одинаковое и дальше начинаются планы на будущее. Несбыточные, призрачные, никуда не ведущие разговоры.

Я тоже об этом думал. С Ксенией было по-другому – как за станком пулемёта, но это только пока, потом ведь так надоест, что никакие наручники и форма чер-лидерши, не заполнят эту пустоту.

На пятый день мы почти дошли, чаще попадались деревенские магазины. Владимир спросил:

– Может винца возьмём?

Я ответил, что можно. Зашел в магазин. То, что там стояло с этикетками вина, не тянуло даже на портвейн. Лучше взять бутылку беленькой. Ноль пять маловато и поэтому я взял ноль семь, и абрикосовый сок. Мы бегали в лес пить по очереди. В последней деревне – родине преподобного Иринарха, был ещё один магазин, и мы взяли ещё ноль пять. Правда, окунулись по три раза в ледяном источнике. Поехали на бесплатной маршрутке в монастырь. В доме, где жили сестры и трудники, никого не было. В «Красном и белом» я взял коньячный спирт и сок. Мы, сидя в трапезной нафигачились. На следующий день никто не приехал и мы нафигачились ещё раз. А потом у Владимира из-за возраста и ушатанной печени начались проблемы с пищеварением. Лежал он чуть живой, и на третий день я пил один. Так мы по-русски, духовно обогатились.

Я закапывался в теплицах на глубину полутора метров, куда уходили корни. Я перепахал их как крот-мутант. Розовощекая барышня предложила опрыскать остатки сорняков химическим раствором. Я долго её отговаривал. Если опрыскать, то мы отравим землю лет на пять, но она благословилась на эту затею у игумена и купила несколько пузырьков биологического оружия. Я надел респиратор, очки, замотался кофтами и пошёл с рюкзаком, как охотник за привидениями. Через пару дней всё пожелтело и обвисло. Чем-то напоминая мою беспутную бессмысленную жизнь. Я поблагодарил всех, попрощался с Анной, моей мечтой идеальной девушки и вернулся в объятия своей невесты.

На этот раз ласкового воркования хватило на две недели. Ксюша уже не хотела свадьбы, не думала знакомить меня с родителями. Это были уже не звоночки, а колокольный архиерейский звон. Она не рассматривает меня в качестве… уже ни в каком. Ей просто нравится постель. В словах всё чаще звучали лейт-мотивы расставания, как чего-то неизбежного. Хочет, чтобы я начал её отговаривать. Может это, потому что она боится предательства, боится открыть дверь своего сердца, продолжая играть роль независимой и грубоватой суки. Это была новая игра. Она как ребенок, заходила всё дальше и дальше, ожидая моей реакции. Отстранённо, из глубины сознания, как в замедленной съёмке, я наблюдал за комплексом несостоявшейся актрисы. Где она черпала вдохновение для этих качелей? Наблюдая за истериками участниц «Дома-2»? Какой реакции она ждёт? Примирительной постели? Как обезьянки Бонобо? Я свалился в «бабью яму» и пора было как-то оттуда выбираться. Очень трудно расстаться с девушкой-зажигалкой: игривой, обаятельной, энергичной.

Так как она работала администратором в салоне красоты, то как-то вечером решила сделать моим истоптанным хоббитским лаптям – педикюр. Правда наслаждалась ролью послушной-униженной жены совсем недолго.

Моя подруга детства – Настя Наумова, как-то пригласила к себе в гости, где мы потихоньку набухались, пока ждали её мужа. Она рассказала свою историю любви, когда рассталась с парнем, потому что он «замер», перестал развиваться. Им было хорошо, и парень не собирался что-либо в жизни менять. Я долго думал об этой истории. Почему она решила бросить его, если любила и любила сильно. Желала ему добра? Как в «Ла-ла лэнде», где Себастиан решил оставить Мию в привычном ей фальшивом мире. Фильм не о том, что ради карьеры придётся лишиться всего, и в конце нам показывают, как всё могло бы быть… Ведь это он, а не она главный герой. Он необычный, в отличие от «штампованной» героини, с единственным желанием – прославиться. Он мечтает спасти джаз, и бросает свою мечту, занимаясь тем, что ему не нравиться, ради любви. Он готов был на жертвы ради неё, а она нет. Мия только сидит, бухтит что репетирует спектакль, который провалился и ходит на пробы, где повторяет фразу «Либо играешь по моим правилам, либо играешь по моим правилам».

В это время я наткнулся на статью Александра Бирюкова «Я натрахалась, люблю тебя обратно», написанную бодро и по сути. Так я познакомился с его книгами. Всё что мы обсуждали с друзьями или старшим поколением об отношениях и женских манипуляциях было приведено в систему. Мужчин и женщин он делил на высоко-средне-низко примативных в сочетании с высоким, средним и низким рангом проявляемом в социуме.

Если коротко, то всё сводится к тому – занимал ли отец девушки место главы семьи или нет. Судя по рассказам Ксении, её отец занимал половой коврик, и то, когда разрешала жена. Содержал семью, но права голоса не имел.

Надежда на то, что Ксения изменится, таяла с каждой прочитанной страницей. Даже осознанные девушки, говорящие парню: «Меня воспитали в матриархате, это неправильно, измени меня», продолжают доминировать. Прошивку не изменить. То, что она видела каждый день дома, подсознательно будет переносить в свои отношения.

Нужно было убедиться, узнать Божью Волю. Обычно для этого едут к старцу или в паломничество. Афон и Иерусалим были мне не по карману. Я предложил в её отпуск съездить на Соловки. Она любила путешествовать. Кто-то сказал, что путешествие это – мечта в чистом виде.

Проводница разносит раскалённый, до состояния плазмы, чай. Выждав заветные сорок пять секунд, ты пробуешь и обжигаешься. Молодые мамки в коротких шортиках бегают в туалет и обратно. Обтягивающие складки не оставляют места тайне.

– Ты на что там уставился?

– Да так, ни на что.

– Мне надо было тоже шортики взять?

– Кто знает, – я многозначительно улыбаюсь и снова обжигаюсь чаем, – Когда же он уже остынет…

Толстые бабы разворачивают курицу в фольге и начинают интеллектуальную беседу:

– А ей говорю…

– А она?

– А она так посмотрела и говорит «фи-и».

– И всё?

– Дрянь она и есть дрянь.

К обеду следующего дня мы переплыли Белое море до Соловецкого острова и сняли половину дома с кухней, душем и туалетом всего за шестьсот рублей в сутки. Заканчивался август – не сезон. Каждый день выбирались на экскурсии. Взяли на два дня велосипеды и вымокли под сильнейшим ливнем. Объехав остров, вернулись чуть живые. Я постоянно молился, ждал какого-нибудь знака о нас. На шестой день поплыли назад, потому что эта курица взяла отпуск всего на неделю.

В холодное предрассветное утро мы зашли в вагон, видевший не одну войну, может даже Русско-японскую. В тамбуре находились печки для угля. Он был уже не старый, а раритетный. Сели за столик боковушек и открыли пиво. Глядя в серое окно, она думает о том, что впереди её ждёт свинцовые утра и борьба с будильником. Пока она, зарывшись в подушки, будет задаваться вопросом «Зачем вставать?», я уже пожарю ей яичницу и начну чмокать её в ушко, которое она будет прятать. На мои притязания она издаст отчаянный рёв и пойдёт в душ. Когда она лежит в разбитом коматозе, после вечернего пива, появляется призрачная на телесную близость, в формате «давай быстрее». Говорят нужно время, чтобы притереться друг к другу. Так что если ваши отношения не так романтичны по утрам…

На третьей безымянной станции, напротив нас заняли места пожилые супруги. Лет за пятьдесят женщина, в коротком по плечи парике, и истощённый с проседью мужчина. Его лицо выражало обеспокоенность и тревогу. Жена, окинув взглядом места, возмущённо прогнусавила:

– Фу-у-у! Как тут грязно!

К слову, вагон действительно был трухлявым. Велика вероятность того, что прямо во время движения, вывалится ржавый пол, и издав прощальный гул – сложатся стены.

– Дорогая, я сейчас всё улажу, – торопливо пробормотал муж и ушёл в начало вагона.

Промелькнула мысль «Интересно как?» Он вернулся в сопровождении дородной проводницы, занимающей сразу весь проход, уверен она шла в комплекте с этим вагоном.

– Посмотрите как тут грязно!

– Просто вагон старый, – отвечает проводница и удаляется.

На лице недовольной женщины в парике отражается гримаса разочарования и горести. Скуксив губы она говорит: «Я посмотрю, какое ещё бельё принесут!» Муж, стараясь успокоить, обращает её внимание на деревья, мелькающие за окном: «Посмотри в окошко милая». За этого мужика я начинаю испытывать необъяснимый стыд. Брали бы билет в первый класс.

На следующей станции женщины с ведрами продают на перроне ягоды. Когда мы ехали неделю назад черника уже «отошла». Глядя в окно, наша соседка как бы в пустоту произносит: «А я бы сейчас чернички с молоком поела…»

– Сейчас зайка, – говорит муж и убегает.

И я вот думаю: «Допустим, произойдет чудо и у одной из торговок найдётся черника… Где он на станции купит молока, кого успеет подоить за семь минут? Пойдёт через все вагоны в вагон-ресторан?

Поезд, наконец, трогается. В последний момент залетает взмыленный мужик и начинает сбивчиво объяснять что есть морошка, клюква, брусника, ежевика, но черники нет… Она так ставит подбородок на руку, и делает контрольный в голову: « Очень жаль, а я бы сейчас чернички с молочком поела…»

И тут до меня начинает потихоньку доходить. Под столом толкаю ногой Ксюшу: «Смотри, чисто ты». Она смотрит на эту пару и, отрицая очевидное, говорит: «Нет, не похожа».

Через час моя жалость к несчастному сменяется презрением. Ведь он сам это выбрал, неужели не понимал, на что шёл? А я? Понимаю? Ксюша толкает ногой и задумчиво признаёт: «Ну да, это я». Такая же, с острыми чертами лица, только моя стесняется очков и носит линзы. Если заставить меня десяток-другой поработать на каменоломне, то я буду похож на этого мужичка. Это зеркало, и я смотрюсь в него двадцать часов, пока мы едем до Твери. Она трахает ему мозги даже ночью. Глядя в тёмный потолок, я стараюсь пережить это суровое столкновение с реальностью – ответ на мои молитвы.

Когда мы выходим – гора с плеч, я очень устал от той парочки. Вдыхаю холодный загазованный городской воздух и говорю:

– Думаю, нам стоит взять небольшую паузу…