Царь Медоедов

– Это из-за них? Так я и знала, что ты испугаешься! У нас не обязательно всё будет вот так! – и она начинает хлопать с размаху меня в плечо.

– Смотри, ты даже сейчас, на людях меня тиранишь.

– Плевать мне на людей, важно, что думаешь ты!

– Я думаю брэйк, хорош.

Месяц мы не встречались. Однажды вечером я напился в «Утёсове». Лысый бородач бармен советует взять себя в руки. Говорит, что видел Ксюшу с другим.

– Зачем ты мне это говоришь СЕЙЧАС? Когда я в таком состоянии? Ты хоть понимаешь, на что я пьяный способен?

Он поит меня кофе и оплачивает таксиста до дома, запрещая ему везти меня куда-либо ещё. Через полчаса я стучу в её дверь.

– Чего тебе? Опять пьяный?

– Можно?

– Ну, заходи, коль пришёл.

– Скажи, а где кальян, который я купил?

– Кальян? А я его выкинула.

– В коробке? Не распечатывая?

– Ага.

– И куда же ты его выкинула?

– Да прям из окна.

– Кухни или балкона?

– С балкона.

Я выхожу на открытый балкон, всматриваюсь в тёмный ландшафт под окнами. Ничего не видно, но кто её знает… Она хотела меня этим обидеть и ей удалось. Ещё и изменяла. От леденящей кровь ярости, я трезвею. Спокойным голосом предлагаю «поискать кальян вместе». Беру её за волосы и под возмущённые крики тащу через всю квартиру на балкон. Попытки ухватиться за дверные косяки я пресекаю резкими ударами второй рукой. Вытащив на балкон, я держа второй рукой за штаны свешиваю её за ограждение:

– Ну что? Не видно кальяна?

– Стой-стой! Я беременна!

– От меня? – хотя всё равно, на двойное убийство я сегодня не рассчитывал.

– Поставь меня на землю.

– Хорошо.

Растрёпанная и впервые осознавшая, что довела меня, она не глядя в глаза, предлагает зайти поговорить внутрь. Что только не сделаешь ради выживания. Заходим, и она кричит:

– Не хватало ещё от тебя забеременеть! – Ксения бьёт меня двумя руками по лицу и глазам, закрываясь руками, теряю равновесие и падаю на её любимый телескоп. Линзы, труба, тренога, всё бьётся и хрустит. Ксюша начинает плакать. Как это ни странно мы опять миримся.

Позвонив на старую сим-карту, которую зачем-то вставила в телефон моя бабушка, со мной связывается приятель с Псково-Печорского монастыря – Марк. Он уже поступил в Хабаровскую семинарию и зовёт меня, обещает поговорить с руководством. Рекомендация не нужна. Рассказываю об этом Ксюше.

– И когда ты хочешь ехать или лететь?

– Через месяц, хочешь со мной?

– А что я там буду делать?

– А здесь ты что делаешь? Сидишь на ресепшене целый день… Хабаровск в два раза больше, там тоже есть салоны-красоты.

– Нет, я никуда не поеду, а ты езжай…

Ночью она впервые с азартом показывает, чего я лишусь. Единственный вывод только в том, что она не старалась до этого. Относилась ко всему «спустя рукава».

После работы я взял ей разливного пива и вяленной чехони. Обычный алкоголизм она сменила пивным. В двух шагах впереди, как ответ на мои грустные мысли, выливают из окна ведро вонючих помоев. Средневековый Париж. «То есть могло быть ещё хуже?» Странно устроен человек, радующийся несчастью прошедшему рядом. Какая мелочь порой может поднять настроение. Я улыбнулся мокрому от дождя асфальту и отсвечивающим белым огням фонарей.

В воскресенье днём я задремал. Снился ад. Огромный атриум, по которому я как Данте спускался всё ниже. Разработчики сна видимо черпали вдохновение в настоящем аду. Демоны, горящие существа, крики, запах жареного бекона… какой-то трэш.

В самом низу, на бетонной плите, удерживаемой в воздухе четырьмя корабельными цепями, сидел огромный шестиметровый демон. У него не было рогов, только энергия ужаса вокруг. Лицо, сшитое из разных лоскутов, постоянно менялось. В этот момент я подумал о том, что это демон держащий в подчинении Ксении, не знаю почему.

– Если оставишь её, я отпущу тебя, – атриум начал крутиться, открывая проёмы, в которых виднелось голубое небо. Подойдя к одному из них, я остановился. Почему я ухожу? Боюсь его? Бегу с поля боя. Я повернулся и сказал:

– Пожалуй, я останусь.

– Это твой выбор, – в лапах демона появилась креманка с мороженным. Качественный хоррор скатывался в сюр. Когда он съел первую ложку, сердце пронзила внезапная боль. Существо оскалилось и съело вторую. Ощущение что сердце режут на куски. Я упал на дно атриума. Демон медленно слез с плиты и стал приближаться. «Надо проснуться! Надо проснуться! Это всего лишь сон!» Проснулся в холодном поту.

В последний вечер Ксюша изображала бесчувственную куклу. Опять образ. На следующий день встретила меня на вокзале и попросилась до Москвы, потом до аэробуса в Шереметьево. В электричке парень напротив начал играть с Ксюшей в «гляделки». Его ухмылка намекала на то, что блятская натура моей почти бывшей девушки не может от него укрыться. Ксения сидела, потупив взгляд. Хорошо хоть не подмигивает ему. Последний акт пьесы о тургеневской женщине и Дон Ки Хоте. Я всегда игнорировал её игры и ждал, когда мы начнём серьёзно строить отношения, абсолютно зря. Она плакала. Жалела себя, специально поехала, чтобы проплакаться и ни в чём себя, потом не винить. Это же я уезжаю, а не она. Если бы она сказала, что хочет чтобы я остался, то я бы разорвал билет на самолет, и мы вернулись вместе. Но она просто плакала. Аэробус отъезжал.

– Хочешь я останусь?

– Нет, езжай, я хочу, чтобы ты уехал.

Прозрачные двери разделили нас. Она любила «Титаник», забыв о том, что Лео был нищий. Я приложил ладонь со своей стороны, знаками предлагая ей приложить свою. Она, рыдая, приложила свою руку. В эту секунду я впервые «ощутил» её. Соприкоснулся с её душой, может потому что она «открылась» в последний момент. Кусочек моего сердца откололся и умер. Это очень больно… но по-другому никак. Боль согнула меня пополам, слёзы в несколько потоков. Глядя на то, как меня скрючило, она заплакала ещё сильнее… не знал, что она так умеет. Стоя там, она будет плакать так долго, что несколько человек по очереди успеют поинтересоваться «что случилось?» Хотя правильнее было бы спросить «что не случилось?» Кто-то подумает, что она так плачет из-за бездомного просящего милостыню, что это он её так обидел, так что ей придётся вступиться ещё и за бездомного.

Она найдёт послушного парня с хорошей работой, хотя внутри всегда будет чего-то не хватать. Эту пустоту не заполнит досуг или дети. Одним несчастным человеком в этом мире в тот вечер стало больше. Кто знает, изменило ли это её. Задало ли новую планку. Такой взгляд на жизнь слишком механистический. А я смотрел в самолёте «Отель Гранд-Будапешт» и тихо смеялся. Это идеальная комедия, для тех, кто что-то оставил далеко внизу.

Книга Познания.

Черепаха ужинает в кругу семьи, и рассказывает черепашатам, как победила Зайца: «Никогда не сдавайтесь, всегда идите вперёд, и преодолеете любую преграду». Дверь срывается с петель – явился заяц, и принёс собой молоток… Сначала он разбивает панцири членам семьи, и черепаха смотрит, как они умирают, а потом убивает её. И вот, когда вся небольшая семья уничтожена, Заяц садится, и съедает их ужин… всё до последнего кусочка. Потому что Заяц всегда побеждает.

(Сказка о Зайце и Черепахе из фильма «Охота»)

Мне говорили: «Нельзя шагать по жизни в полный рост» и на вопрос «Почему?» отвечали, что я угрожаю сложившимся порядкам. Я как Макмёрфи пытался вытащить людей из тумана на открытое место. Вместо того чтобы смотреть на звёзды, они смотрели на грязь у себя под ногами и пытались выжить. Они дали поработить себя и счастливы, когда имеют чуть больше, чем у остальных. «Комбинат» так и не смог меня обработать, потому что в монастырях, я видел пример свободных, сильных людей, доверяющих Богу. Двое моих друзей с каждым годом отдалялись всё дальше. Они ещё не озвучили, но внутренне, давно уже приняли установленные правила – ты унижаешься в одном месте, чтобы превозноситься в другом.

За девять часов перелёта, заснуть так и не удалось. От аэропорта я долго ехал на маршрутке до семинарии. Надо мной возвышался огромный белый собор, третий или четвертый по величине в России. Уже на следующий день я посещал занятия с первым курсом. Жил с Марком и ещё двумя старшекусрниками.

Первое на что я обратил внимание это немногочисленность студентов и безынициативный подход к преподаванию. Чаще всего мы под диктовку переписывали учебники. Нехватка живого слова, духовного опыта. Не учили самому главному – молитве, с благоговением, вниманием, покаянием. Просто исполняя служебные предписания, священник становился жрецом. Большинство первокурсников были вчерашние школьники, которые после окончания семинарии в 22-23 года становились дьяконами или священниками. Если они росли в семье без отца и не нашли наставника-мужчины в лице тренера, в спортивной секции, то выходили на служение с матриархальным воспитанием и восприятием мира. Хорошо если они целиком и полностью были погружены в изучение святых отцов и молитву, с годами это должно было восполнить недостаток жизненного опыта. Но если нет, то на всю жизнь они так и оставались духовно кастрированными, напуганными мальчиками. Всем им нужно было понимание психологии здоровых отношений. Духовника ни у кого не было, и все вопросы они разрешали, за обсуждением насущных проблем жизни и Церкви с учителями.