Рабы бессмертия

26.04.1986. Нас обесточило. Согласно протоколу аварийной ситуации все сотрудники должны покинуть лабораторию. Я как начальник службы безопасности организовал срочную эвакуацию персонала, но на поверхность успели выбраться не все. Часть сотрудников, думаю, вышла отсюда, но другая, так же как и я, осталась. Почему-то аварийная система блокировки этажей сработала практически сразу после сигнала, и тут же прекратилась подача аварийного электропитания. Лифты заблокировало, коридоры заперты решетками, резервная линия подачи электричества больше не включилась. Нас осталось пятьдесят человек, вместе с теми, кто работал на нижних уровнях. Тридцать шесть мужчин, четырнадцать женщин. Ждем помощи.

27.04.1986. Вода есть, но еда только на верхних этажах, а оттуда все ушли. Я собрал всех на этом уровне. Людей с нижнего уровня мы подняли по шахте лифта, сам короб лифта заблокировал выход наверх. Застрял на тормозах насмерть. Пытаемся разбить его, но это также и грузовой лифт, очень толстое дно, потратил все патроны на то, чтобы перебить трос. Тросы перебили, но не помогло. Ждем помощи.

28.04.1986. Положение ухудшается. Несколько человек разбились, пытаясь пролезть на свой страх и риск между коробом лифта и стеной. Они упали вниз, и мы не стали их поднимать. Женщины плакали, товарищи пытались что-то сделать с решеткой. Выбить или распилить. Я знаю, что это бесполезно, и не тратил силы, решетка сделана из очень хорошей стали, нашли два полотна по металлу, одно сломали несколько раз, второе почти допилило один прут, но потеряло все зубы, а нам нужно было хотя бы два разреза. Вытяжки практически нет, задымление очень высокое, поэтому мы редко жжем костры. Ждем помощи и еду. Экономим силы. Сверху пока тишина.

30.04.1986. Там внизу в шахте, куда упали наши товарищи, начали происходить непонятные вещи. Это нас пугает. Кто-то чавкает и вздыхает, иногда мы слышим обрывки человеческой речи. Батарейки на фонарях разрядились давно, поэтому мы иногда скидываем горящие листочки бумаги вниз, но ранее лежащих товарищей там уже нет. Товарищ Малинков сказал, что, возможно, это их утащили восстановившие функционирование экспериментальные образцы. Я никогда не вникал, что именно тут делают ученые, это не моя работа, но, я так понял, что те, над кем они работали, теперь могут ходить и перемещаться самостоятельно. Да, забыл указать, что на самом нижнем этаже у них был холодильник, но я считаю его моргом. Несколько женщин не выдержали, забились в истерике. Одна из них, тов. Аксенова, сломала себе шею, с разгону ударившись о железную решетку. Мужчины приготовили ножки стульев и забаррикадировали шахту лифта от этих образцов. Мне сложно называть их образцами. Будет ли помощь? Все хотят есть. Начинаем варить в химической посуде кожаные ремни.

02.05.1986. Труп женщины начал невыносимо пахнуть, мы решили бросить его вниз… Наверное, это была плохая идея, потому что там внизу его ждали. Когда он упал, мы отчетливо слышали, как они начали его есть. Мы сбросили им на головы пару сейфов, по-моему, никого не убили. Положение очень серьезное. Трудно признаться, но мне кажется, что нас забыли. Я, конечно, говорю обратное, но, наверное, мне уже не верят.

04.05.1986. Один из этих образцов забрался к нам на этаж. Он укусил товарища Савина и товарища Гузеева, медицинская помощь была им оказана, но товарищ Самруков сказал мне отдельно, что инфекция у них уже есть и скоро они станут такими же, как и образцы. Мы решили скинуть их в шахту лифта. Было сложно, женщины плакали и прятались в углах, сил у нас уже было мало. Мы сбросили их вниз, у них уже начинался жар, и они бредили. Они плохо понимали, что мы с ними делали, потому и не сопротивлялись. Те, кто был внизу, не стали их есть.

05.05.1986. Жжем небольшие костры. Никто не говорит. Еще один человек, лаборант товарищ Ткаченко, покончил с собой. Что делать, не знаю. Положили отдельно.

06.05.1986. Потом, когда я делал обход, я обнаружил, что группа сотрудников начала есть лаборантку, товарища Ткаченко, они жарили ее мясо на огне. Я позвал своих товарищей из службы безопасности, и нам пришлось применить силу. Двое из них погибли в результате инцидента, нам пришлось сбросить их. Голова уже плохо соображает. Эта темнота и прячущиеся в ней люди странно поменялись. Женщины уже не плачут. Одна прыгнула вниз в шахту лифта. Сама. По крайней мере, кто был рядом, так сказали. Нас осталось всего около тридцати пяти человек, я не помню, кто куда делся. Должно быть больше. Может быть, прячутся.

10.05.1986. А теперь самое главное. Я пишу это, чтобы не сойти с ума, я должен донести это до вас, товарищи, чтобы вы, возможно, улучшили в будущем системы безопасности. Мои друзья и товарищи вынуждены были поступить так же, как и ранее поступили другие. Им пришлось убить и есть человека, иначе они бы погибли. Я тоже ел… Я тоже. Вы читаете? Я тоже ел с ними. Не знаю как, но постепенно мы перестали быть товарищами, мы разделились на два лагеря. Правая часть коридора и левая. Мы воровали людей из той части, они из нашей. Я специально не называю фамилии, чтобы вы не думали, что я кого-то осуждаю. Мы стали как животные, мы следили друг за другом, кто забоится, кто даст слабину, кому будет тяжелее всего ходить. Это… это… не передать словами, как все поменялось. Про помощь теперь никто не думает. Почти не разговариваем. Если бы не часы, я бы думал, что мы здесь уже несколько месяцев, но мы всего лишь пятнадцать дней. Эта темнота что-то делает с нами… со мной, я как будто чувствую, что в ней делается. Это, скорее всего, из-за недостатка света или галлюцинации от голода. Устал. Я слышу, что нас становится меньше.

13.05.1986. Сегодня поднялись те, кто был внизу. Образцы, не люди. Мертвецы со стеклянными глазами, они были медленны, но мы слабы. Обоим концам коридора пришлось объединиться, чтобы сбросить их вниз. Это было… Это было… Не могу, как это назвать. Это не было страшно, это была борьба в темноте и молчании, мы били их ножками от стульев, они кусали нас. Оказывается, у всех были ножки или прутья. У женщин заточенные стальные спицы, они не помогали практически, но я понял, что теперь каждый за себя. Есть те, кого укусили, понимаем, что они инфицированы, но мне уже все равно, с какой стороны мы встанем завтра, с их стороны или со своей. Все стало просто для понимания. От голода, темноты и постоянного страха быть съеденным мы превратились в злобных, затравленных и подозревающих друг друга в чем угодно существ. Нам пришлось съесть еще одного человека, чтобы хоть как-то поддержать силы.

15.05.1986. Невероятно сложно лежать одному в темноте.

16.05.1986. Случилось что-то страшное, мы вдруг все поддались какому-то приступу паники, ужаса и жестокости. Мы начали убивать друг друга, в темноте. Я слышал, как люди прыгали друг на друга, били по головам, били головами об углы, об полы, мы кусали друг друга, как те самые образцы, уже даже ели друг друга живьем. Каждый старался убить другого, потому что другой мог начать делать это раньше. Все разбились по отдельным кабинетам.

18.05.1986. Засады. Особенно много засад в конце коридора у туалетов, где все еще есть вода. Это очень плохо. Огонь никто не разводит, чтобы к нему не пришли, но кто-то регулярно не выдерживает и идет к воде, после чего там начинается бой, кто-то один побеждает и ест побежденного. Мы давно перестали говорить друг с другом, возможно, потому что стыдно, что его опознают, по крайней мере мне было стыдно. Я не хотел, чтобы кто-то знал, что я все еще жив, и понимал, почему именно я все еще жив. Вы все понимаете, какой ценой мне приходилось оставаться в живых. Я крепкий, ко мне никто не приходит. Я дважды ходил за водой. Я чувствую, как они прячутся за стенами. Их не много, они смотрят мне в спину, когда я иду. Нас осталось всего четыре человека.

21.05.1986. К нам пришли образцы. Я разжег огонь, потому что уже незачем прятаться. Я жду их, этих побритых налысо голых мертвецов со стеклянными глазами. Жду их как избавление и справедливое возмездие за то, что я сделал. Когда я разжег огонь, я увидел, кого именно я убивал и ел… Простите меня. Это были мои друзья и товарищи». На бумаге отчетливыми кругами видны были пересохшие пятна слез. «Но мертвецы не тронули меня, они пошли и начали есть остальных моих коллег и друзей. Я понял, что я тоже инфицирован, но теперь остался один вместе с ними… С этими мертвецами. Это мое наказание. Я пошел с ними есть, я вырывал у них еду, то, что было проще всего разжевать. Зубы шатались. Среди этих мертвецов я увидел и уже новых, это были те, кого мы первыми скинули в шахту. Они не помнили ничего, я разговаривал с ними, но они ничего не говорили.

22.05.1986. Я знаю, что здесь готовили какой-то вирус, который поможет человеку стать сильным, избавиться от всех болезней и победить старость, и я вижу теперь, что он победил даже смерть, но не смерть человека, а свою. И еще я вижу, что он гуманнее, чем мы сами, он не уничтожает себе подобных. Я не знаю, как они понимают, что я тоже заражен, но…

Когда я жгу костер, они приходят сюда, в эту комнату, стоят и смотрят на меня. Они и сейчас напротив. Безмолвные участники всех наших битв. Их становится больше. Каждый день приходит кто-то еще, те, кого недоели, те, кого не нашли между завалами оборудования. Я не знаю, сколько может еще выдерживать моя психика, но я смотрю на фотографию своего ребенка, своей Дарьи… Она так похожа на мать. Я так люблю их обеих… Не могу смотреть долго, начинают душить слезы, истерика и мучения. Неужели я превращусь вот в это? В то, что стоит недвижимо передо мной, не дыша и не подрагивая, не разлагаясь и не кровоточа? Неужели меня когда-нибудь достанут отсюда и покажут родным? Покажут дочери? Нет! НЕТ! Это недопустимо!

25.05.1986. Я знаю, что я сделаю, я вспомнил и нашел там, на нижних этажах, инъекцию против этого вируса. Если я правильно понимал о его разработках, то он также сделан из другого вируса, который полностью уничтожает этот, по крайней мере на образцах с человеком, и это хорошо. Потому что, если я умру вдруг, то я стану как они, а я не хочу. Я умру как человек, окончательно и бесповоротно. Там внизу тоже разрушено, но значительно меньше, чем здесь, там, возможно, было бы можно жить еще. Но как долго? Есть уже больше некого, я пробовал есть их, но меня вырвало, есть такое ни в сыром, ни в жареном виде невозможно. Горькое, отвратительное, мне есть с чем сравнить.

26.05.1986. Итак, товарищи, вот она, инъекция, я нашел ее. Я бы вколол ее себе там, но мой дневник я оставил здесь. Я рад, что снова нашел ежедневник и могу хоть с кем-то делиться тем, что здесь произошло. Сил не было, но мысль о том, что я не запишу последнее, не позволяла мне закончить все там, на нижнем ярусе. Я вернулся сюда, чтобы написать это. Не в моем положении сейчас бороться за жизнь, поверьте, в моем положении надо бороться за смерть. Никогда бы не поверил, что такое возможно. Я написал пароль на сейфе, 6996, ставлю шифр этот для того, чтобы в безумии не открыть и не уничтожить запись, если вдруг смерть не примет меня. Дочь, жена… Мне так тяжело было, когда я думал, что не умру. Теперь же знаю, что у меня есть то, что убьет меня наверняка, и это счастье. Я люблю вас. Я всегда вас любил. Надеюсь, что вы меня больше не увидите. Прощайте. Псарас Лука Агапитович».

Трофим вздохнул. Рядом со стулом валялись мелкие растоптанные в чешую стеклянные осколки и погнутый металлический нержавеющий плунжер. Что ж, кое-что прояснялось. Если другой вирус являлся вакциной против генетически измененного вируса папилломы, который должен был уничтожить его вместе с носителем, то это, должно быть, сработало, но носитель, судя по всему, не умер или умер совершенно иным способом. Принцип захвата и подмены ДНК оригинальной клетки, очевидно, был включен и у этого вируса, для чего? Чтобы уничтожить в принципе каждую клетку. Но вирус повел себя совершенно другим образом. Может быть, вакцина была недоработана? Трофим зажмурил уставшие глаза до появления синих кругов. Вирусов, способных лепить из клеток хозяина свое собственное тело, полно, всего есть три варианта взаимодействия: продуктивная, абортивная, интегративная форма клеточной инфекции. Но какой вирус смог бороться с другим вирусом? Да и вопрос не в том, как можно создать и уничтожить то, что уничтожает все живое уже на расстоянии. Очевидно, механизм электромагнитного взаимодействия модулированных нервных клеток носителя тот же, но мощность и восприимчивость колонии вируса, а также и носителя в разы эффективнее. Как можно уничтожить такое? В любом случае все ответы надо искать внизу, ведь именно там Лука, бывший начальник службы безопасности, нашел то, что искал, там создавался этот штамм, там и должна быть хоть какая-то информация по нему.

Трофим встал, положил ежедневник на сейф и двинул к видневшейся недалеко шахте лифта. Вниз проглядывалось еще три этажа. Ни веревок, ни троса, ни каких-либо устройств видно не было, без веревки ему тут делать нечего, переломается. Он развернулся и пошел обратно к Юрку. У того наверняка будет хорошая, прочная веревка, на которой можно будет навязать петли и аккуратно спуститься вниз.

Глава 12. Подземелье

Для страховки обвязавшись веревками, Трофим спустился по самодельной веревочной лестнице на один уровень вниз. Освещение в нем также было недостаточным, но широкий коридор, широкие двери, стоящие далеко друг от друга, показывали совсем другую планировку этажа. Аномалий не наблюдалось. Теперь здесь не было множества однообразных комнат. Длинный стометровый коридор имел по несколько больших залов с очень громоздким оборудованием, больше похожим на стеклянные саркофаги с подведенными к ним кабелями и шлангами. Осмотрев несколько из них, ученый понял, что в каждом саркофаге ранее целиком помещался человек, к которому подводилось и питание, и кислород. Анатомически приспособленная резиновая подложка и герметичная камера указывали на то, что, возможно, испытуемый или подопытный находился в жидкости. Размах научного и технического потенциала впечатлял. В современное время оборудование на Янтаре казалось намного скромнее, чем эти покрытые пылью стеклянные саркофаги и допотопные панели с лампочками и большими квадратными кнопками. Один из саркофагов не был открыт, и лежащее в нем превратилось в сплошную бурую массу, занявшую весь предоставленный объем. Трофим догадывался, что это за масса, но, будучи человеком науки, предпочитал не полагаться на догадки, особенно в таких случаях. Следующий зал был чуть поменьше, и стеклянные саркофаги также были меньше, кроме них, были также совсем маленькие. Очевидно, здесь производились эксперименты над братьями нашими меньшими – собаками, обезьянами, крысами. Это также подтверждали свернувшиеся и потрескавшиеся плакаты с послойным изображением животных от кожного покрова до скелета. Следующий зал был конвейером работы над микроскопическими формами жизни. Тут Трофим узнал прототипы тех приборов, которыми они пользуются сейчас, разве что размеры были в разы больше, но сама постановка и последовательность их использования говорили о том, что десятки сотрудников передавали одну и ту же пробу на следующий и следующий аппарат, сканируя, просматривая, изучая, замеряя состав, плотность и жизнеспособность испытуемой колонии вирусов. Это было грандиозно и недосягаемо по своим размахам. Трофим замирал в тишине, осматривая в свете налобного фонаря комбинезона утерянный размах науки. Прав был Одинцов, когда говорил, что даже сейчас это оборудование наверняка не является устаревшим. По крайней мере, большую часть экспериментов можно производить прямо здесь. Целостность оставалась неподтвержденной, щелкая тумблерами включения, он не добился отзыва ни от одного прибора. Вероятно, на них подается питание от отдельной ветки, вряд ли за тридцать с лишним лет они все вышли из строя до такой степени. Еще один зал того же уровня. Множество запыленных и уже не прозрачных теплиц, в которых не осталось и следа от растительности, хотя не исключено, что здесь не было растительности изначально, вполне возможно, что здесь также разводились свои колонии микроорганизмов, над которыми в дальнейшем производились работы. Трофим тратил по нескольку часов, обходя эти конвейеры научного оборудования, только его иногда сбивающееся дыхание, поскрипывание пыли под ногами и луч фонаря нарушали многолетнюю тишину, разбитую совершенно недавно тусклыми, запыленными лампами. Везде он искал хоть какие-то записи, журналы, тетрадки, но не находил даже мест, где могли храниться записи. Очевидно, секретность была настолько высока, что записи не держались на виду.

На следующий день он спустился на еще один уровень ниже. Планировка была такая же, как и на уровне над ним. Четыре больших зала с несколькими дверями для удобства вхождения и перемещения. Но здесь, видимо, велись работы уже над ожившими объектами. Нечто похожее на тренажерный зал, совмещенный с зоопарком. Решетчатый лабиринт, в котором не было даже стрелок, указывающих движение. Немного посомневавшись, Трофим вошел внутрь. Электрических замков он не видел, только механические защелки, себя он считал не глупее лабораторной мыши, поэтому заблудиться здесь, он рационально понимал, что не получится. Но все-таки попадая в тускло освещенный лабиринт, просвечиваемый лампочкой его фонаря, сделанный для ему подобных, он чувствовал себя неуютно. Походив и заглянув в клети, он обнаружил иссохших и мумифицировавшихся мертвецов. Очевидно, это были так называемые образцы, которых теперь Трофим называл объектами. Внимательно оглядев неподвижные страшные образы смерти, он решил, что вирус все еще жив. Признаки разложения не проявлялись, поверхностный покров был сероватый и без повреждений. Можно было подумать, что их готовили к мумифицированию, но нет, это пораженные вирусом люди. Ученому не очень хотелось блуждать по этим мрачным клеткам-коридорам, поскольку тут рассчитывать на записи совершенно не следовало. На всякий случай он закрывал в каждой клетке, где находил тело, дверь на защелку. Когда он уже практически вышел в основной коридор, ему показалось, что он услышал какой-то металлический стук, но проверять, показалось ему это или нет, ему было слабо. Он все еще оставался человеком, стремящимся жить и любившим жизнь, а видеть что-то, что противоестественно даже его профессиональному рассудку, сейчас, находясь в полумраке и одиночестве, было откровенно страшно. Еще пара больших комнат, похожих на больничные палаты, с капельницами и каталками, полными шкафами хирургического инструмента и потерявших срок годности препаратов. Потеряв там уйму времени, он опять не нашел никаких записей, кроме номеров на койках и креслах-каталках. Адское место, похожее на бред садиста, и здесь тоже не было аномалий.

Еще одна комната была заперта. Наружная деревянная обшивка двери была сбита подручными материалами, но за деревом открылась стальная поверхность. Поняв, что сейчас пробиться за нее невозможно, ученый посмотрел на часы и, обнаружив, что время позднее, решил выбираться наверх. Поднявшись по веревкам и отдышавшись, он пошел через гораздо более обжитые коридоры, в которых редко, но появлялись мертвецы, упорно убирающие завалы и мусор. Еда у Трофима кончилась, и поскольку он ночевал в соседней от Юрка комнате, на чьей-то в общем не плохой кровати, сейчас он постучал к зомби в его кабинет. Юрок на этот раз сидел в светло-голубом шелковом халате и тапочках и читал одну из книг. Запыленный Трофим не ожидал такого поворота и пару секунд стоял, разглядывая какую-то неуместно праздничную одежду на мертвеце.

– Можно? – спросил ученый.

Зомби ничего не ответил, лишь медленно отложил книгу в сторону, показывая, что готов его слушать. Движения у мертвецов также были своеобразны. Это только сейчас Трофим стал замечать, что они двигают сразу всеми мышцами одновременно, стремясь окончить движение. Например, если человек отложит какой-то предмет в сторону, то он может сделать одной рукой или кистью, зомби же на протяжении времени, пока двигается его рука, также двигает и плечом, хоть на сантиметр, но на продолжении всего движения. Такое для живого человека было невозможно. Подобное Трофим видел на мертвецах, убирающих мусор в коридорах и комнатах. Они наклонялись одновременно вместе со сгибанием ног и вытягиванием рук, отчего их движения скрадывались, казались механическими и ограниченными, но на самом деле амплитуда их была такая же, как и у живого.

– У меня еда кончилась, мне надо на поверхность, – сказал Трофим.

Юрок согласно кивнул.

– У нас еда кончилась, – то ли повторил, то ли поправил он. – Я читаю Джека Лондона, «Белый Клык», – вдруг сказал он. – У нас есть идея, хорошая и простая. Ты принесешь нам еды. Много еды.

– Хорошо, – согласился Трофим. – Сколько найду. Там же наверху сталкеры, Свобода. У них может быть не так уж и много.

– Они тоже принесут нам еду и оружие, в обмен на это.

Юрок посмотрел на один из книжных шкафов со стеклянной дверцей, за которой Трофим только сейчас разглядел несколько артефактов. Среди них находился и «кристалл».

– Я понял, в обмен на артефакты, сталкеры найдут много еды и, наверное, даже помогут с оружием, – согласился Трофим.

– Они найдут оружие, – утвердительно сказал зомби, и ученый услышал нотку убедительной интонации. – Я сталкер, Док. Я был сталкером. Я помню, как устраивать схроны, как торговать, кто были мои враги, как заводить друзей… Ты мне тоже об этом напомнил. Я Юрок, а ты Док, – мертвец хохотнул странным, не похожим ни на что смехом. Как будто человек сдерживал кашель, но он все равно вырывался наружу с буквы Ы. – Мы сделаем тут свою базу… Над нами группировка Свобода, я помню их лидера, Гипс. Хороший командир, мы с ним поладим. Он меня тоже, наверное, вспомнит. Давно это было, он тогда еще не был в Свободе.

Зомби задумался, опустив глаза вниз. В эту минуту он больше всего был похож на человека. Неяркий свет и общая худоба делали его похожим на обычного сталкера, даже в этом неуместном небесно-голубом халате.

– Знаешь что, Док? Иди наверх, скажи им, что нам требуется, и приходи обратно. Они пусть оставят все, что надо, и уходят, мы сами все примем. Кто у них тут по месту командует?

– Я думаю, Якорь, – ответил Трофим.

– Якорь, – протянул зомби голосом, лишенным интонации, вновь превратившись в нечто пограничное между живым и мертвым. – Не знаю такого.

– Нормальный мужик, – заверил Трофим.

– Зону чует?

– Не знаю, наверное, – пожал плечами ученый. – Иначе как?

Юрок встал, опять же тем самым движением, когда одновременно срабатывают все мышцы и замирают в конечной точке, и подошел к шкафу.

– Давай рюкзак, Док.

Наполнив рюкзак артефактами, Трофим вышел, обнаружив на полу прочерченную мелом линию, извивающуюся и идущую по коридору. Поняв, что линия начерчена для удобства хождения, чтобы ненароком не попасть в аномалии, он хмыкнул и пошел по ней на выход. В двадцать один сорок пять он уже стоял в большом зале, полном аномалий, где добавилось пару лампочек и освещение стало чуть более приветливым. Было странно наблюдать, как цивилизация и Зона уживаются в одном месте, но, судя по всему, процесс шел не только в этой подземной лаборатории, но и в душах и телах людей. Линия вела к самым воротам, где его ждал тот самый высокий мертвец третьей категории.

– Так как тебя зовут, дружище? – не удержавшись, спросил Трофим.

– Витек, – низким голосом, на выдохе ответил зомби. – Я только имя помню…

– А я, а я Трофим, можно Док, – немного грустно, но все-таки с облегчением сказал ученый, протянув руку.

Мертвец пожал ее своей крупной, твердой ладонью, больше похожей на какой-то инструмент для рытья песка.

– Ты пока Док, потом будешь Трофим, – так же низко шелестя голосом, как будто не умея активировать голосовые связки, сказал зомби.

– Все там будем, – отмахнулся ученый. Сейчас ему стало легче, томившая его бессознательная тревога отступила, оставив лишь легкую грусть. – Давай открывай, Витек.